ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ о последней премьере легендарного миланского театра и о метаморфозах оперного Петербурга
Имена:
Роланд Боэр
© Press Office Teatro alla Scala
Сцена из спектакля «Волшебная флейта»
Петербург и сам не заметил, как эпицентр его оперной жизни переместился с Театральной площади на Каменноостровский проспект. С осени 2009 года спектакли главных западных режиссеров и первые голоса прописались в кинотеатре
Jam Hall, который, к вящей радости жителей города и гостей Северной Пальмиры,
уже второй сезон показывает прямые трансляции постановок европейских оперных театров в рамках программы «Опера на большом экране». Значение этого начинания для петербургского культурного процесса, как принято говорить в подобных случаях, невозможно переоценить, и дело тут вовсе не в том, что изголодавшейся публике
Jam Hall дает хотя бы смутную иллюзию включенности в мировой музыкально-театральный процесс.
Тут дорогая редакция и уважаемые читатели должны, очевидно, испытать приступ праведного гнева. А как же, циничная реклама! Да — реклама, да — циничная, но еще более — констатация факта: по непостижимому закону российской действительности все главное в ней происходит совсем не в тех местах, которые вообще-то для этого предназначены. Мало кого, кажется, удивляет, что функции карающей длани взял на себя блогер и миноритарный акционер Навальный, а вовсе не российское правосудие. Так должны ли мы удивляться тому, что для того чтобы посмотреть адекватный спектакль или услышать качественный вокал, в Петербурге нужно идти не в Мариинку или, допустим, в Михайловский, и вовсе даже не в театр, — а в кино?
© Press Office Teatro alla Scala
Сцена из спектакля «Волшебная флейта»
Мы живем в эпоху стремительного размывания ценностей: деятельность отечественных оперных театров в последнее время направлена главным образом не на производство качественного культурного продукта, а на то, чтобы убедить потребителя в том, что предлагаемый ими продукт, во-первых, имеет отношение к культуре, а во-вторых, качественен. В этом контексте затея
Jam Hall выполняет важнейшую социальную функцию: оперные трансляции из Милана, Парижа и Лондона устанавливают (пусть и виртуально) ту самую профессиональную планку, которую российская опера старательно пытается задвинуть куда подальше.
Читать текст полностью
Имеется и другой важный социокультурный аспект: в начале XXI века акт публичного потребления музыки все более явно становится анахронизмом как для исполнителей, так и для слушателей — приходит время виртуальных проектов, эпоха окончательной миграции в звукозаписывающие студии и на YouTube. Трансляции Jam Hall — эргономичная промежуточная стадия: коллективное потребление виртуального продукта. Мне лично известен как минимум десяток постоянных посетителей Jam Hall, подсевших на кинооперную иглу и переставших посещать петербургские оперные театры. Их можно понять: возвращаться в унылую реальность российских оперных театров — с грязными половичками в зрительном зале и тотальной небрежностью на сцене и в оркестровой яме — после перфекционистской картинки и идеального звука Jam Hall вполне болезненно.
© Press Office Teatro alla Scala
Сцена из спектакля «Волшебная флейта»
Хронологически последний повод для подобных, безрадостных для петербургских театров сравнений — «Волшебная флейта», премьера Ла Скала, представления которой продолжатся в Милане до 3 апреля. Спектакль Уильяма Кентриджа был поставлен в брюссельском Королевском оперном театре Ла Монне еще в 2005 году и с тех пор игрался на не самых значимых для европейского оперного процесса сценах Кана и Неаполя (2006). Вопросов о том, почему в этом сезоне он был перенесен на легендарную сцену стремительно обновляющегося Ла Скала, после просмотра не возникает. Версия Уильяма Кентриджа столь же объемно отражает веяния породившего ее времени, как и предыдущие великие постановки «Волшебной флейты» — зальцбургский цирк Ахима Фрайера (1997) и штутгартский спектакль Петера Конвичного (2004).
В 2005-м Кентридж провидчески чутко уловил два ключевых тренда, которые через шесть лет после премьеры его «Волшебной флейты» будут определять облик актуального оперного театра образца начала 2010-х годов — именно поэтому спектакль Ла Скала выглядит сегодня столь злободневно.
Тренд номер один — «вперед в прошлое»: уставшая от бесконечных «евротрэшевых» актуализаций и измученная интеллектуальным скепсисом модернизма, западная опера делает ставку на винтажный традиционализм — преломленный, разумеется, в сознании сегодняшнего техногенного поколения. Плоть и кровь «Волшебной флейты» Кентриджа — изощренные видеопроекции, по манере и технике исполнения недвусмысленно отсылающие к старинному театру теней и принципам оформления театральных постановок XVIII и XIX веков. Проецирующиеся рисунки (как и во всех своих спектаклях, в «Волшебной флейте» Кентридж выступает прежде всего в качестве сценографа, и уж потом режиссера) сделаны от руки тушью, пером и углем — и этот изысканный hand made подчеркнуто дистанцируется от заполонившего современную сцену компьютерного ширпотреба.
© Press Office Teatro alla Scala
Сцена из спектакля «Волшебная флейта»
Тренд номер два: «Волшебная флейта» Кентриджа — очевидный пример того, как диктат режиссерско-интерпретаторской стратегии уступает на европейской оперной сцене театру художника. За годы недолгого режиссерского Sturm und Drang отечественная опера так до сих пор толком и не успела почувствовать себя театром. На Западе же, наоборот, оперу так долго убеждали в том, что она есть драма, что она в это искренне поверила. И стала излишне герметичной, излишне интеллектуальной, излишне закрытой для веяний извне — утратив при этом, как ни парадоксально, едва ли не всю свою онтологическую театральность.
«Волшебная флейта» Кентриджа, напротив, вызывающе театральна: режиссер не только не стремится скрыть, но старается всячески подчеркнуть обнаженную условность происходящего на подмостках. Несовпадения в синхронизации живого актерского плана и видеоряда намеренны, а сценографические «чудеса» заставляют работать генетическую память жанра, напоминая об избыточной пышности барочной оперной машинерии.
Собственно режиссерский сюжет брюссельско-миланской «Волшебной флейты» завязан вокруг старинного фотоаппарата, водруженного на треножник сбоку авансцены: для Кентриджа он не столько машина для фиксации реальности, сколько устройство, преобразующее окружающую действительность в факт искусства. Змей, преследующий принца Тамино, — рука одной из трех дам, играющих перед объективом камеры. Вместо колокольчиков Папагено получает от них ящик того же фотоаппарата: достаточно покрутить его за ручку — и зазвучит та самая гармония сфер, визуальный эквивалент которой чертит мелом на черной грифельной доске верховный жрец Зарастро. Получается точь-в-точь как у Аристотеля: «движения светил рождают гармонию, поскольку возникающие при этом звуки благозвучны».
© Press Office Teatro alla Scala
Сцена из спектакля «Волшебная флейта»
Апеллируя к «наивному» театральному сознанию и предлагая зрителю поверить в иллюзию псевдоромантической системы координат, Кентридж одевает моцартовских героев в городские костюмы середины XIX века и цитирует в сценографии мотивы «Волшебной флейты» Карла Фридриха Шинкеля (1816). В смысловой системе спектакля они выступают в качестве устойчивого символа европейской цивилизации и, возможно, ее путеводной звезды на пути к преодолению современной гуманитарной катастрофы.
P.S. Третий, и последний тренд миланской «Флейты» на первый взгляд не связан со спектаклем Уильяма Кентриджа и касается исключительно музыкальной стороны постановки. Последняя оперная премьера одного из крупнейших оперных домов Европы наглядно демонстрирует то, как органично оплот {-tsr-}исполнительского традиционализма ассимилирует опыт аутентичного (или же «исторически информированного») музицирования. Ни музыкального руководителя спектакля Роланда Боэра, ни занятых в кастинге певцов нельзя причислить к лагерю HIP’арей. Оркестранты Ла Скала играют на современных духовых и отнюдь не на жильных струнах. Но звуковой результат при этом оказывается куда более близок к аутентичным эталонам, чем можно было ожидать от итальянского музыкального театра, — и это тенденция, общая для всего европейского оперного пространства.
Тренд номер три, что Скала , как и все итальянские театры, в глубокой финансовой заднице - поэтому покупает подержанную постановку оперы, идущей в Европе по разряду детского утренника, дешевых певцов и дирижера.