Стилизованный Питер, новые тренды латвийской моды, холодная эротика, живые чувства и одна из лучших на сегодняшней мировой сцене Татьян – Кристина Ополайс
Имена:
Андрейс Жагарс · Дмитрий Черняков · Катрина Нейбурга · Кристина Задовская · Кристина Ополайс · Марите Мастиня · Михаил Татарников · Павел Чернох · Роландс Петеркопс · Эгилс Силиньш
© Гунарс Янайтис
Сцена из оперы «Евгений Онегин»
В журнале авиакомпании
AirBaltic, которой я лечу в Ригу, дельная статья о последних свершениях латышских музыкантов. Дирижер Андрис Нельсонс и скрипачка Байба Скрибе выступили с Берлинским филармоническим оркестром, Марина Ребека спела Донну Анну в новом спектакле берлинской
Дойче опер, Кристина Ополайс дебютировала в Баварской опере с «Русалкой» Дворжака в постановке одного из ведущих европейских режиссеров Мартина Кушея; отмечается ее успех как певицы и актрисы. Маленькой Латвии почему-то легче и вроде как естественнее следить за своими героями, чем большой России.
Кристина Ополайс – одна из причин, по которой я лечу в Ригу. Некоторое время назад она была козырной картой Рижской оперы, удивляла слишком смелым репертуаром для ее молодого голоса (она тогда пела Лизу в «Пиковой даме» и шостаковичевскую Катерину Измайлову) и считалась находкой тамошнего директора и режиссера Андрейса Жагарса. Несколько лет назад судьба по имени Даниэль Баренбойм свела ее с Дмитрием Черняковым на их совместном берлинском «Игроке», и из этого выросли долгосрочные отношения режиссера, ценящего в певцах актеров, и певицы, театральная убедительность которой прямо-таки заслоняет собой все остальные ее многочисленные достоинства. Она была Эльвирой в черняковском «Дон Жуане» в Экс-ан-Провансе (слабое подобие которого случилось в Москве) и теперь готовится быть его Февронией в новом «Китеже», который будет поставлен в нескольких театрах за пределами России.
Сейчас она приезжает в Ригу уже в качестве международной звезды, но не занимается чёсом по стране, как у нас в таких случаях бывает, а вот, например, участвует в заковыристой новой постановке «Евгения Онегина», которую сделал Жагарс.
Читать текст полностью
© Гунарс Янайтис
Сцена из оперы «Евгений Онегин»
Уж не говоря о том, что для русскоязычной, но подчеркнуто европейской Риги постановка одного из главных названий в музыкальной культуре большого соседа – событие не рядовое (для верности в качестве музыкального руководителя постановки приглашен молодой мариинский дирижер Михаил Татарников). Интригу добавляет то обстоятельство, что хочешь не хочешь, а и режиссеру, и главной солистке приходится оборачиваться на знаменитую продукцию Чернякова (к тому же уже побывавшую в Риге).
Если символ черняковского «Онегина» – стол, то у Жагарса это кровать. В начале она одна, но безразмерная. В финале вся сцена заставлена двуспальными кроватями нормального масштаба, по которым преследует Татьяну ополоумевший Онегин. Но вообще-то ничего совсем уж неприличного на них не происходит. Кровать скорее символ современности постановки, чем плацдарм для тех действий, на которые она намекает.
А также это символ сна и сновидений, где тоже можно поупражняться в намеках. Режиссер, ссылаясь на пушкинский Сон Татьяны, спасающейся в нем от медведя (Чайковский в своей опере обошелся без этого сюжета), вводит в своем спектакле два эпизода со сновидениями. Татьяна, задремав в ожидании Онегина, под музыку хора «Девицы, красавицы» уклоняется от спортивного сложения мужчины, на котором из одежды – только медвежья голова и декоративно сползающая шкура. Онегин, в свою очередь, проспав весь великосветский Полонез, видит запутанную сюрреалистическую картинку, с ожившим Ленским в качестве одного из действующих лиц, которая много бы объяснила опытному психоаналитику.
Еще один символ современности – ноутбук, за которым, лежа на кровати, воркуют Ленский с Ольгой и который, судя по всему, является главным другом Татьяны. По мысли режиссера, озвученной в предпремьерных интервью, Татьяна дописалась во всяких блогах до того, что во второй части истории стала успешной писательницей и во время питерского бала-презентации своей новой книги раздает автографы. Но, честно говоря, этот сюжет читается плохо. Гораздо больше пленяет тот факт, что, влюбившись и решив написать письмо Онегину, Татьяна поверяет свои чувства все-таки не мейлу, а листу бумаги, который после некоторых душевных терзаний она кладет перед собой вместо компьютера.
© Гунарс Янайтис
Сцена из оперы «Евгений Онегин»
Вообще, ведь главная проблема, когда рассказываешь сейчас эту историю, – не в бытовых деталях, не в том, наденут ли на Татьяну малиновый берет, а в достоверности чувств, которые испытывают герои. Показать любовь и ревность – и не отмахнуться от них, как от чего-то слишком неприлично неотрефлексированного, и не сослаться при этом на неадекватность, нетрадиционную ориентацию или трудное детство персонажа, очень сложно, почти невозможно. Но в спектакле Жагарса, где не все до конца продумано и не все сцепляется одно с другим, убедительные чувства как раз есть.
Помимо особых способностей режиссера, умеющего лепить с актерами живые эмоции, дело, конечно, и в солистах. Спектакль держится на двух: безусловной Ополайс и чешском теноре Павле Чернохе, исполняющем партию Ленского – страстного, взрывного, без привычной поэтической малахольности. Онегин – уверенный в себе и от этого слишком простой Эгилс Силиньш. Хороши почти карикатурные Ларина и няня в исполнении Кристины Задовской и Илоны Багеле.
Опера начинается с того, как Ларина мучительно натягивает одежды на свои полнеющие формы, чтобы затем радостно закружиться под хор подоспевших сослуживцев «Уж как по мосту-мосточку» в каких-то бухгалтерских плясках. Но, надо сказать, что даже пошлость и мещанство получаются у рижан стильными. Холодная элегантная картинка – это такая фирменная особенность Латвийской национальной оперы, и особенно постановок Жагарса.
© Гунарс Янайтис
Сцена из оперы «Евгений Онегин»
В «Онегине» у него, как обычно, на всех мужчинах очень хорошо сидят костюмы. А женские наряды вообще можно рассматривать как отдельный модельный проект в рамках оперной продукции (художники по костюмам – Марите Мастиня и Роландс Петеркопс).
Сценографии как таковой нет, есть в основном видеоарт Катрины Нейбурги, которая берет на себя главную смысловую нагрузку во второй половине оперы. Нелепость дуэли в эпоху ноутбуков по мере сил сглажена тем, что перед смертью (которая, как и у Чернякова, наступает от несчастного случая) Ленский поет свое «Куда, куда…» на красивой полубандитской окраине безликого предрассветного города, мигающего огнями вдалеке проезжающих машин.
{-tsr-}Питерская гламурная вечеринка, где Онегин встречает преображенную светскую львицу Татьяну, происходит в неком фешенебельном помещении на берегу Невы, сквозь витринные окна которого видны Петропавловка и круизный лайнер, проплывающий во время прибытия Онегина «с корабля на бал». Северная российская столица у артхудожницы явно вызывает больше энтузиазма, чем ларинская деревня.
Стилизованный Питер, новые тренды латвийской моды, холодная эротика, живые чувства и одна из лучших на сегодняшней мировой сцене Татьян – таков рижский «Онегин» 21 века.
