Полная «Столица»

А также: где не тусуется Хинштейн

Стабильность в «Столице»
Вот здесь электронные архивисты-энтузиасты выложили полный комплект журнала «Столица» — в его самой легендарной инкарнации, под редакцией Сергея Мостовщикова, «с №0 по №23 (за исключением №13, который сотрудники редакции решили из суеверных соображений не делать)», что, заметим, им не помогло.

Там же приведен текст интервью Мостовщикова из журнала «Власть»:

«— Сергей, почему вдруг Издательский дом "Коммерсантъ", делающий Daily, Weekly, "Деньги", "Домовой", "Автопилот" и прочие серьезные, дорогие и стильные издания, вдруг начал издавать городской еженедельник?
— Потому что это интересно. Потому что это нужно городу. Потому что изданий такого типа нет на рынке, а читатель этого хочет. Два года назад "Коммерсантъ" купил ту, прежнюю "Столицу". Она тогда мало походила на городской еженедельник, а скорее — на всероссийский политический.
— Поговаривают, что купили тот журнал прежде всего из-за здания на Петровке, где сейчас располагается редакция "Коммерсанта-Weekly"...
— Я этих подробностей не знаю, сомневаюсь, что это так. Да и на ход событий это никак не влияет. Эти два года редакция существовала полуподпольно: делались пробные номера, рисовались макеты, но дальше стен "Коммерсанта" они не уходили. Видимо, получалось не очень убедительно.
— Ну а потом главным редактором был назначен Мостовщиков — и...
— Потом никто не был назначен главным редактором. Потом Владимир Яковлев придумал принципиально новую концепцию городского еженедельника "Столица", который не был похож на остальные издания "Коммерсанта".
— Картина: "Владимир Яковлев убивает собственное детище — 'Коммерсантъ'?"
— Убить "Коммерсантъ" — это слишком громко сказано. Да и вряд ли у кого сейчас получится. Даже у самого Яковлева. Просто есть очевидные вещи, которые Яковлев, наверное, понял одним из первых. Смотрите, восемь лет назад при его участии был создан совершенно новый для России тип журналистики и журналистов — то, что теперь называется "Коммерсантом". Тогда это был настоящий прорыв, ведь вместе и отчасти благодаря "Коммерсанту" формировалось общество, становились на ноги новые люди, рождался новый стиль газетной и журнальной журналистики. А сегодня вдруг пришла ностальгия. Почему вдруг? Да просто время изменилось. Тогда люди хотели как можно больше и сразу, хотели успеть везде: попробовать, заработать, узнать... А теперь хочется стабильности. Если говорить о журналистике, то читатель просто устал от "телефонных" и "компьютерных" новостей, от банкротств и убийств, от голой, а потому особенно жестокой информации. Хочется почитать что-нибудь спокойное, созидательное, доброе, остроумное, написанное не электронным "новоязом", а нормальным русским языком. В нашу жизнь уже пришла стабильность, и люди хотят видеть ее везде, в том числе и в таком журнале, как "Столица". Мы им это предоставим.
— Сергей, а как произошло твое назначение?
— Предложили — я согласился.
— Иметь Яковлева в своих заместителях тяжело?
— Жутко. Придирчив, своенравен ... Положительное качество — исполнителен.
— Сегодня Яковлев пытается возродить в журналистике то, что не без его, Яковлева, усилий, было убито...
— Поэтому я и согласился на эту должность».

1997 год.

Поздно в пионеры
«Лента.ру» опубликовала большую и важную беседу с обозревателем «Московского комсомольца» Вадимом Речкаловым. Вместо традиционного формата — вопросов, заданных читателями, — здесь вопросы ставит сама «Лента.ру».

«Лента.Ру: У наших читателей был вопрос, автор там явно спутал вас с Владимиром Перекрестом и спросил, какое вы право имели писать об отношениях Станислава Маркелова и Бабуровой и так далее. Статья Перекреста — она ведь тоже была своего рода расследованием, он ведь тоже с кем-то встречался, что-то спрашивал, при всей одиозности того, что он сделал. Так вот, спрашивают: где граница того, что можно делать и чего делать нельзя? Область немного пограничная — куда можно вмешиваться, а куда нельзя? Как бы вы на это ответили?

В.Р.: Во-первых, я хорошо знаю Перекреста, мы работали вместе. Я не ожидал, честно говоря, от него. Но чем его расследования полезны? Каждое расследование имеет цель — что-то узнать. Тут мы узнали, что такое Перекрест. Вот он написал расследование "За что сидит Ходорковский" по материалам прокуратуры. Они по-своему интересны, потому что они дают позицию прокуратуры. Если убрать за скобки Перекреста, то сама публикация интересная, для истории, так скажем, ее можно использовать для оппонирования той же прокуратуре в деле Ходорковского (может, не сейчас, а когда это станет более актуальным, когда можно будет сравнивать и так далее).

Какая грань? Допустим, ко мне поступила информация о том, что подоплека какого-то убийства — сугубо личная. Я не стану об этом писать — это не имеет никакого значения для общества, абсолютно, это просто не предмет исследования. "А, личное? Ну тогда, извините, мы этим не занимаемся", — вот какая должна быть реакция. Личные отношения не являются предметом журналистского интереса.

А уж подверстывать к этому еще и принадлежность к антифашистам, то есть смешивать личное отношение с формальной принадлежностью к какому-то движению — это вообще за гранью. Я однажды встретил Вову Перекреста на вручении какой-то премии за расследования (после его статей о Ходорковском) — вот это меня поразило. Ты пиши, что хочешь, но не надо тусоваться в коридорах расследовательских премий. Хинштейн же там не тусуется. Зачем ты публикуешь мерзости, а потом еще приходишь и здороваешься с нами? Не подать ему руку лично я не смогу — для этого мне надо самого себя считать очень нравственным человеком, а я в собственной нравственности сильно сомневаюсь. Поэтому было бы хорошо, если вы избавите меня сами от своего общества.

С другой стороны, когда Зоя Светова накатала на Перекреста телегу в комиссию по этике, я тоже был не согласен. Мы можем ему не подавать руки, можем над ним посмеяться, мы можем его не пустить в вертолет, но писать на него жалобы — это тоже неправильно. Зачем туда обращаться? Чтоб справку дали с печатью, что Имярек — официальный подлец? И кому ее предъявлять, эту справку?

Вывод. Любая личная подоплека не является общественно значимой информацией, потому никакому исследованию и никаким публикациям не подлежит. За исключением, когда из-за этого кто-то страдает. Допустим, подоплека личная, а под это дело арестовали кандидата в сочинские мэры Немцова. Тогда надо писать. Но если крайних обстоятельств нет, то даже предположение высказывать неэтично.

…И если раньше, в 1998—1999 годах, я имел несколько вариантов: если здесь мне не понравится, я уйду в другую газету, то сейчас у меня таких вариантов нет. Если мне здесь не понравится, я не смогу уйти в "Известия", потому что там придется вести перекрестные расследования. В "Коммерсантъ" меня не возьмут, там всегда была своя команда. В "Комсомолке" — Коц и Стешин. В "Независимой" я помру с голоду. В "Новой" меня и на порог не пустят. "Московских новостей" и "Общей газеты" не существует в природе. Есть еще всевозможные русские "репортеры" и "пионеры", но поздновато мне уже в пионеры вступать. Вот и получается, что у каждого из нас есть только один канал для того, чтобы что-то сказать. И это тоже говорит о катастрофическом уровне нашей журналистской инфраструктуры».


Другие материалы раздела:
Елена Костылева. Редактор Лена, 27.03.2009
Андрей Левкин. ЖП и мировое господство, 27.03.2009
Егор Мостовщиков. «Мы ничего про тайный код “2х2” не знаем», 26.03.2009