Редкая птица

Нехорошо требовать от Парфенова и других редких птиц поиска новых путей и освоения новых вершин, когда и старых-то, взятых ими 5, 8, 10 лет назад, никто теперь на телевидении не осилит

Выглядит он — дай Бог каждому. В своем новом фильме «Птица-Гоголь», показанном в последние дни марта на «Первом канале», Леонид Парфенов так же бодр, свеж и энергичен, как десять лет назад.

И по-прежнему занят тем, чем не занимается у нас на ТВ почти никто, — самим ТВ. Собственным его языком, тем, что отличает его от инструментария кино, театра, stand-up comedy, кабаре или, допустим, публичной дискуссии.

У Парфенова всё такое же, идеально подходящее ТВ как массовому жанру, устройство персональной оптики. И всё те же, жутко неудобные для ТВ как массового производства, персональные пристрастия к затейливой форме, ручной выделке, богатому декору.

Он, как и прежде, выше общего уровня. Еще выше, потому что общий уровень за эти годы стал ниже.

Что же мне мешало просто сидеть и смаковать это редкое удовольствие?

Что не так? Что не на месте?

Однако по пунктам.

Он отлично помнит, что ТВ — зрелище, здесь надо не рассказывать, а показывать. И все, даже очень серьезные вещи делать занимательными, иначе они останутся пустым звуком.

Он опять работает в технике коллажа, близкой природе ТВ, — тасуя приемы, смешивая стили, сочетая кино и анимацию, графику и документ, классику и авангард, вживание в роль и наблюдение со стороны.

Он по-прежнему неравнодушен к визуальным фишкам, спецэффектам, пиротехнике. Волшебно складываются римские улицы и площади в гоголевский профиль. Оживает итальянская колонна, превращаясь в русскую березу и буквально оживляя гоголевское сравнение из «Мертвых душ». У Парфенова слабость к новейшим технологиям и вообще ко всему новому, актуальному и модному.

Он снова ищет нестандартные ходы. Здесь вот отрывки из Гоголя читает певица Земфира, то есть в какой-то мере она его изображает, стоя за конторкой с гусиным пером.

Парфенов остается автором в буквальном смысле слова: в отличие от большинства кадровых телезвезд сам конструирует сценарии и тексты, а творческие инициативы сотрудников подчиняет единому замыслу. Он, как обычно, приближает к нам героя, примерив его образ на себя. Чтобы лучше увидеть Гоголя, влезает в шкуры его творений — пасечника Панько, коммерсанта Чичикова, кузнеца Вакулы. И это работает, получается
вполне органично.

В общем, все на месте. Парфеновский класс, золотой стандарт, никаких отступлений и неожиданностей. Есть что-нибудь, чего мы до этого фильма о Парфенове не знали? Как будто нет. Его мелкие недостатки — продолжение фирменных авторских достоинств.

Стремление проиллюстрировать каждый звук, вплоть до междометий и запятых, делает картинку суетливой, фильм мельтешит, задыхается, ему не хватает пауз и пустот.

Опасение наскучить зрителю превращает действие в каскад гэгов. Чтобы углядеть за ними сквозной сюжет и единый замысел, надо здорово напрягаться. Можно сделать вывод, что парфеновский Гоголь в первой части кино и первом томе «Мертвых душ» — талант, юморист, авангардист, сатирик, гурман и фрондер. А во второй половине жизни и поэмы — ипохондрик, зануда, моралист, реакционер, обскурант и творческий импотент. Каждый, конечно же, волен строить любые концепции, но эта явно неоригинальна.

Фильм изобилен, как салат, куда решили покрошить сразу и курицу, и креветок, и бекон, и балык, и еще немного икры. Все ингредиенты качественные, дорогие, свежие — но после смешивания вкус неразличим.

Мелькают пейзажи, интерьеры, проходы, проезды, страны, сезоны, улыбки. Это мы в еще в Польше или уже в Ницце? Далекая командировка съемочной группы ради 50-секундного стендапа, в котором местный антураж не читается за плечом Парфенова. Постановочная съемка народных артистов ради двух с половиной невнятных реплик. Приятно, что для меня, зрителя, не щадят сил и средств, но пожалейте ж мои нервы. Искусный автор, огласив меню и наполнив эфир аппетитными запахами, сует мне полную ложку — и быстро проносит мимо; протягивает другую, но я и рта открыть не успею, как ей на смену явятся третья, четвертая, пятая, десятая — и тоже мгновенно исчезнут. Стой, автор, не мечи, дай хоть попробовать! куда несешься ты, дай ответ! — ничего не дает.

Из спецэффектов самый передовой — он сразу бросается в глаза и надолго западает в душу — трехмерный призрак Гоголя, который клубится на манер джинна, зловеще копируя за спиной у автора его невинные действия вроде пития воды или заглядывания в улей. Тревожно делается за посмертную участь Николая Васильевича, за Леонида Геннадьевича, за команду Антона Ненашева, вроде как ответственную за постпродакшн фильма, — все они доселе слыли людьми со вкусом.

Назвать остроактуальными и модными персонажами артистов Табакова, Калягина, Неелову или певицу Земфиру, при всем респекте, было бы некорректно: они уже больше по ведомству вечной классики. Как и закадровая киномузыка Майкла Наймана, которую музредакторы ТВ одно время любили так сильно, что ей теперь бы лет десять отлежаться. А пока она звучит как отголосок позавчерашней моды.

Почему, собственно, отрывки из Гоголя читает Земфира? Это не объясняется ни обстоятельствами ее биографии, ни манерой чтения. К тому же небанальность такого решения сводится к нулю банальным антуражем, в который ее поместили, — аллегорией писательской мастерской, с непременными гусиными перьями и реющими окрест бумажными листами.

Даже такому самостоятельному автору иногда не помешал бы редактор. Хотя бы на предмет проверки фактов и ударений. Обидно, когда сценарий такого автора приписывает Хармсу чужие произведения, когда в его речи звучат слова «убрАла» или «по срЕдам», а прославленное римское кафе на виа Кондотти он называет «Греко».

Из всех упомянутых в фильме гоголевских персонажей не изображает Парфенов только Хлестакова, но зато в качестве автора он иногда демонстрирует легкость в мыслях необыкновенную. «Это повесть об убожестве» — так он рецензирует «Шинель». И добавляет, что Марина Неелова в гриме Башмачкина теряет все человеческое, превращается в насекомое («Не надо обзываться», — возражает актриса).

На этом месте я вспомнила чей-то меткий отзыв о переводчике одного знаменитого романа: чего, мол, вы от него хотите, если книжка о лузере, а переводчик — из породы победителей? О «Шинели» Парфенов говорит, шествуя по набережной в накинутой на плечи пижонской куртке с мехом. В шкуру Акакия Акакиевича ему не влезть. Да и неохота ему в нее.

Упрекнуть его в этом трудно. Вообще, предъявлять Парфенову претензии и рассматривать в лупу его оговорки неприятно и неловко. Ясно же, что в любом случае это луч света в темном царстве.

Это и мешает. Нечего и пытаться доставить себе такое редкое удовольствие, как разбор произведения Парфенова или Гордона, контента канала «Культура» или стилистики канала «2х2». Потому что на общем плачевном фоне они ослепительно хороши — и умилительно неуместны, как попугаи на лесозаготовках. Как заметил Н.В. Гоголь в своей повести «Нос» — и Л.Г. Парфенов в своем фильме «Птица-Гоголь», — «во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы».

Попробуй приложи к ним общие критерии — или те, которые они сами для себя установили.

Нехорошо требовать от Парфенова, Гордона и других редких птиц поиска новых путей и освоения новых вершин, когда и старых-то, взятых ими 5, 8, 10 лет назад, никто теперь на телевидении не осилит. Не с кем им сейчас соревноваться, некуда стремиться и не над чем особенно воспарять.

Как ни рассматривай этот унылый ландшафт, с высоты птичьего полета или с наземного какого ракурса, — всё будет повесть об убожестве.

Автор — руководитель Службы развития телеканала «Россия»

Другие колонки Анны Голубевой:
Дежавю, или Мумии возвращаются, 19.03.2009
Мужское / женское, 19.02.2009
Предметы роскоши, 07.01.2009