Николай УСКОВ, президент медиагруппы «Живи!»

Та волна, которая поднимается в сети то против Навального, то против патриарха, не обязательно стихийна. На наших глазах формируется не только сетевая элита, но и государственная сила, которая учится работать с сетями. Причем процесс этот отчасти контролируемый, идущий от власти, а отчасти абсолютно стихийный, потому что мы не знаем, кто может стоять за тем или иным блогером. Я полагаю, что эпоха, когда все, что происходило в интернете, было чем-то живым, импровизационным, закончилась. Мы имеем дело, конечно, с океаном, но в этом океане есть бури, там формируется тоже своего рода тоталитарная система СМИ. Мы все работаем в той или иной степени в тоталитарных СМИ, которые навязывают свою картину миру. В сетях она формируется по образу и подобию.

Я, как блогер — не очень профессиональный, дилетантствующий, но уже достаточно популярный, — скуки ради иногда ставил перед собой задачу: манипулировать массой людей. Это такой самотроллинг, который поднимает значительную волну: тебе начинают звонить и приглашать на радио и на телевидение. Им кажется, что ты искренне высказался. Существует некоторый набор приемов. Например, эмоциональность высказывания. Ты можешь не сообщить никаких фактов, но если ты достаточно остро сформулировал проблему, это поднимает волну.

Сознательное игнорирование — это одна из технологий коммуникации власти с обществом. То есть власть может ударить по голове дубинкой, власть может посадить в тюрьму, власть может уничтожить репутацию, а может просто не слышать. И это демотивирует журналистов.

Я за последние годы, работая в не очень серьезных, но влиятельных журналах, заметил, что из профессии уходят люди, которые способны заниматься журналистским расследованием, работать над какой-то темой в течение длительного времени. Потому что это не востребовано и результат публикации, над которой ты работаешь всю жизнь или несколько месяцев, нулевой.

Журналистам нужно раскачивать эту ситуацию эмоционально, пользуясь тем, что они продают эмоции. Тот феномен, что глянцевые журналы стали писать о политике гораздо эффективнее, чем традиционные средства массовой информации, демонстрирует как раз значимость этой модели. Потому что глянцевый журнал не занимается в полном смысле журналистским расследованием, он эмоционально формулирует болезненную проблему.

Мне кажется, мы должны забыть то, чему так долго учились, американский журнализм, и вернуться к публицистике. Это единственное, что в состоянии заставить власть говорить. Посмотрите, что произошло, например, со скандалом вокруг квартиры патриарха. Чудо о часах — это же эмоциональная реакция. Когда среди пострадавшей мебели в квартире патриарха обнаруживаются 12 стульев, это прекрасный повод написать не тонкое журналистское расследование о коррупции в Русской православной церкви, а хлесткую статейку. Она взбудоражит общественность гораздо больше, чем тонны статей об акцизах, которые идут в пользу Русской православной церкви.


Роман БАДАНИН, шеф-редактор сайта Forbes.ru

Я верю в институты, я не верю в случайно проявленную милость царей. Как, например, реакция пресс-службы Минздрава на фотографию в блоге матери, которая в Морозовской больнице спит на табуретках, или комментарий губернатора Баженова после того, как его сфотографировали садящимся в «Бомбардье», — все это случайные реакции.

Как человек, который сам пытался заниматься журналистскими расследованиями и работает в журнале, занимающемся журналистскими расследованиями, я скажу, что у нас абсолютно не проработана та часть законодательства, которая предписывает реагировать на публикации СМИ. Антикоррупционное законодательство, инициированное Медведевым, дает возможность комиссиям по этике начинать проверки по факту публикаций в СМИ. Мало кто знает, но при президенте Медведеве есть комиссия по разбору конфликтов интересов. Она не заседала ни разу!

Государственный чиновник сейчас рассматривает свою персону и свое интервью в качестве поощрения журналиста. То есть я даю тебе интервью, я с тобой разговариваю, потому что ты хороший и правильный, и будь счастлив. На самом деле государственные чиновники любого ранга в России не чувствуют, что они обязаны отчитываться перед обществом в лице журналиста, и запросто могут отфутболивать месяцами даже очень известных авторов или вообще отказываться от какого бы то ни было взаимодействия. Хотя, скажем, в некоторых демократиях это просто требование закона.


Игорь САДРЕЕВ, главный редактор The Village

Журналистика занимает свое место в общественной цепочке. В нынешней ситуации нужно понять, как включить граждан еще одним звеном. Материал о тендере на разработку схем велодорожек в Москве, который ожидаемо выиграл НИИ Генплана, собрал 150 комментариев: мы хотим что-то сделать, мы хотим написать жалобу, запрос, заявление... Честно говоря, я пока не знаю, что им на это ответить. Это вопрос открытый — как разработать систему, чтобы после появления таких публикаций люди не только выходили на митинги, но и наводили справки, отправляли жалобы или запросы — в прокуратуру, в мэрию, в какие-то общественные организации.

Скорее всего из этого ничего не выйдет, и к осени НИИ Генплана представит свою схему этих велодорожек. И все эти жалобы, которые сейчас отправляются на Тверскую, 13, останутся без ответа. Но нужно, по крайней мере, понять, какие у нас есть окошки, куда можно и какие бумажки приносить. Проект с электронным правительством развивается даже на уровне правительства Москвы. Огромное количество сайтов: про дороги, про дома, про дворы... Не важно, кто напишет про эти проекты: дальше включаются читатели, которым не все равно, и начинают раскручивать.


Александр МОРОЗОВ, шеф-редактор «Русского журнала»

Что бы я сообщил «Открытому правительству», спроси оно меня, что надо делать по поводу понижения уровня насилия в российском обществе? Во-первых, я бы сказал, что надо что-то сделать по отношению к гражданским организациям, которые борются с насилием. У нас все-таки сейчас власть воспринимает гражданские организации, борющиеся с насилием, как подрывные. Это медицинский факт. Они преследуются, их лишают грантов, там смещают руководителей: им создают условия, при которых они не могут выполнять свою прямую миссию. Мы, как СМИ, должны уделять этим организациям больше внимания. В данном случае я говорю про насилие не только государственное, но и в семье, по отношению к женщинам, по отношению к мигрантам и так далее.

Кроме того, надо заново проблематизировать представление об общественном интересе. Потому что, хотя в учебнике написано, что мы должны отстаивать интересы общества, реально мы сейчас находимся в расколотом обществе, где 84% считает, что гомосексуалистов нужно казнить... Что же такое общественный интерес в данном случае? А мы должны быть на его страже любой ценой.

У нас нет в России никакого Союза журналистов, не существует профессиональной ассоциации, которая бы отражала наши собственные сегодняшние представления о месте СМИ в современном обществе. А это значит, что мы ее будем создавать. Судя по общественному развитию после декабрьского протеста, все идет к тому.


Илья КУРМЫШЕВ, руководитель программ продвижения венчурной и инновационной деятельности «Российской венчурной компании»

Механизмы новых медиа создают уникальные возможности, чтобы СМИ продемонстрировали пример внутренней прозрачности. Это касается и аудиторных показателей, которые в печатных СМИ очень иллюзорны. Аудитория, с которой они реально коммуницируют, порой настолько незначительна, что единственный довод в свою пользу — репутация в профессиональной среде. Этого, безусловно, недостаточно. Механизмы новых медиа создают возможности оценивать реальную репутацию, идущую от аудитории, и предъявлять эти оценки, в том числе коммерческим партнерам и рекламодателям. Пока заявки СМИ на то, чтобы предъявлять претензии в отношении непрозрачности других секторов рынка, тоже могут быть поставлены под сомнение. ​