«В 1997 году в Москве было одиннадцать американских газет с полными бюро, сейчас — пять»

БЕТ НОБЕЛЬ (BETH KNOBEL)

Четырнадцать лет проработала в Москве, сначала корреспондентом Los Angeles Times, а затем продюсером и репортером CBS News, дослужившись до должности главы московского бюро CBS. Репортаж Нобель о захвате театра на Дубровке получил Emmy, кроме того, журналистка получила ряд наград за освещение захвата школы в Беслане. В настоящее время преподает в нью-йоркском университете Fordham, по-прежнему

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

занимается журналистикой, а также входит в жюри News and Documentary Emmy Awards.

Я хотела бы рассказать, как представительство американской прессы в Москве изменилось по сравнению с девяностыми. В своем исследовании я опиралась на цифры за 1997 и за 2012 гг. 97-й год — не идеальное, но довольно хорошее отражение ситуации в 90-е. Статистику я взяла из ежегодного справочника для иностранных журналистов в Москве, хорошо известного каждому, кто работал в России.

Вероятно, во времена «холодной войны» в России было представлено больше американской прессы, чем в 90-е, очевидно, она также различалась по составу.

Если начать с газет, в 1997-м в Москве было одиннадцать американских газет с полными бюро или как минимум полноценными корреспондентами, сейчас — пять. Но цифры сами по себе не отражают всей ситуации, потому что изменилось также и качество освещения событий в России. Когда я начинала работать в Москве в Los Angeles Times в начале девяностых, у газеты в Москве были четыре полноценных репортера и еще два, которые работали парт-тайм. Сейчас же это всего один человек, русский, Сергей Лойко, который начинал в редакции как переводчик. Он к тому же и отличный фотограф, то есть представляет в одном лице целую мини-редакцию — что, естественно, очень удобно и большая экономия для бюджета. То есть бюро с десяти человек сократилось до одного. И это в принципе довольно типичная ситуация. Исключением среди американских газет в этом смысле является, пожалуй, только New York Times, у которой и тогда было около пяти корреспондентов, и сейчас примерно столько же, если считать приехавших специально для работы иностранцев плюс местных журналистов, пишущих в NYT. Остальные газеты отказались от практики московских редакций. Небольшие региональные газеты, такие, как Chicago Tribune, Newsday, Philadelphia Inquirer, все те, кто мог себе позволить тогда иметь зарубежного корреспондента, сейчас не настолько заинтересованы в зарубежных новостях, к тому же у них проблемы с финансированием, потому что в 2008-м для газетного бизнеса начались тяжелые времена.

С журналами ситуация похожая. В 1997-м в Москве были Newsweek, Time, Life, US News & World Report, Business Week. Сегодня — Newsweek и Time с неамериканскими журналистами. Буквально на днях я виделась с коллегой из Business Week, и мы вспоминали, как много было раньше в Москве зарубежных журналов и их сотрудников и как почти каждый день мы делали что-то интересное. Сейчас же это только Newsweek, где работает британец, и Time, где работает местный корреспондент, американец русского происхождения, живущий в Москве.

Телевидение: в 1997-м — ABC, CBS, CNN, NBC, Fox, в 2012-м — CNN.

CBS закрыл свое бюро в Москве вскоре после того, как я перестала там работать, ABC и NBC пока сохраняют съемочную группу и небольшой офис, но у них нет постоянных корреспондентов, Fox вообще заказывает свои материалы местной продакшн-компании, так что единственное телевизионное бюро с полноценным корреспондентом сейчас — CNN. Но есть еще и вторичное следствие исчезновения телевизионных бюро: у всех этих больших сетей параллельно с ТВ-вещанием также были радиостанции, и в советскую и постсоветскую эпоху на всех этих радио была масса программ, посвященных Советскому Союзу и России, — на ABC, CBS, NBC. Деятельность этих радиостанций с уходом телеканалов тоже практически сошла на нет. Итак, в 1997-м в Москве присутствовали следующие радиостанции — NPR, Voice of America, Monitor, ABC, CBS, NBC, CNN, Fox. Сейчас — только NPR и VoA.

Среди американских новостных агентств, напротив, произошел взрыв. Если в 1997-м были только AP, Dow Jones, UPI, то сейчас к ним добавились Bloomberg и Platts. Я хотела бы остановиться на Bloomberg. По моей информации, это, с большим отрывом, крупнейшее американское бюро в Москве. У них пятнадцать или шестнадцать сотрудников, работающих на английском, и пять или шесть — на русском. По сравнению с ними все остальные агентства — карлики, за исключением разве что таких международных гигантов, как Reuters. Но среди американских Bloomberg — безусловный лидер, что, несомненно, важно для понимания нынешней ситуации в мире новостей. Мелкие агентства, которые присутствовали в России довольно долго, не выжили в нынешней экономической ситуации.

Что же мы имеем в итоге?

Давайте задумаемся на минутку — сколько и каких новостей вы можете выпускать, если вы большое бюро? Можно делать большие, разносторонние истории, расследования. Например, когда я работала в LA Times, один из моих коллег сделал потрясающее многочастное расследование экологического «наследства» Советского Союза, которое попало в финал Пулитцеровской премии. Когда у вас на всю страну всего один человек, делать материалы такого качества и глубины невозможно, его едва-едва хватает отписаться по новостям. В таких условиях крайне сложно делать оригинальный продукт и то, что я называю enterprise reporting, когда вы едете куда-то и делаете историю о том, о чем больше никто не пишет. Такова вкратце ситуация с присутствием американских СМИ в России.


«Иностранные журналисты в Москве буквально упали со стульев, когда увидели, что по “Первому каналу” показали протесты»

КЛИФФОРД ДЖ. ЛЕВИ (CLIFFORD J. LEVY)

Шеф московского бюро The New York Times c 2007 по 2011 г., в журналистике с 1990 г. В 2003-м получил Пулитцеровскую премию за журналистское расследование правонарушений в отношении умственно отсталых пациентов в частных заведениях в штате Нью-Йорк, ведущих в том числе к их смерти. В 2009-м Леви получил премию Роберта Кеннеди и ряд других наград за серию публикаций о проблемах демократии в России «Кремлевские правила».

Тема, которой я хотел бы коротко коснуться, — природа инакомыслия в путинской России и его отличие от инакомыслия в советском понимании в советское время. Я провел в Москве пять лет как корреспондент «Нью-Йорк таймс», и во время визитов в США в течение этих пяти лет меня очень удивляло, что люди там все еще верили, что Советский Союз существует. Не на уровне идеи, а на уровне практики. То есть они думали, что до сих пор существует суровая цензура, что Путина вообще ни в каком виде нельзя критиковать, что кагэбэшные практики вовсю продолжают существовать. Это, конечно, не так. На мой взгляд, для понимания нынешней России, недавних протестов и того, что вырастет из этих протестов, очень важно понимать природу российской журналистики и природу инакомыслия. Проще всего, по-моему, понимать это так — количество давления, с которым сталкиваются оппозиционные лидеры, прямо зависит от размера организации. Другими словами, в нынешней России телеканалы — сильно зависящие от власти или прямо принадлежащие ей — обладают огромной силой и очень сильно контролируются властью. Будучи сколько-нибудь важным оппозиционным политиком, попасть в федеральные новости почти невозможно. В России три главных канала, контролируемых государством, и оппозицию они никогда не показывают.

Что же до радио, только лишь радиостанция «Эхо Москвы» регулярно предоставляет оппозиционным политикам возможность высказаться, освещает примерно те же вопросы, которые обсуждаются, например, на NPR или на CNN в США. «Эхо Москвы» является чем-то вроде оппозиционного гетто, где либералы разговаривают с либералами. Поскольку радиостанция не обладает значительным влиянием, ей разрешено заниматься тем, чем она занимается.

Газеты с небольшим тиражом — до 100 тысяч экземпляров — также публикуют критическую информацию о правительстве России.

Интернет в России свободен. Иностранцы часто неверно воспринимают ситуацию с интернетом в России и думают, что это что-то вроде Китая, где он действительно серьезно контролируется. Это совсем не так.

Конечно, я обобщаю. Определенные темы весь путинский период были табуированы в прессе, особенно коррупция, доходы госчиновников, даже самые качественные газеты не могли об этом писать. И, конечно, всем нам известны случаи, когда журналистов избивали или даже убивали, если они касались запретной темы.

Но в целом — вы можете написать в газете и уж тем более в интернете: Путин — чудовищный президент. И ни-че-го не случится. На мой взгляд, очень важно это понимать. С нами в этом зале сидит, например, Григорий Шведов из интернет-СМИ «Кавказский узел», который очень детально следит за происходящим на Кавказе, пишет о местных политиках, как и о критиках режима. И, конечно, время от времени на них оказывается давление на местном уровне, на Кавказе, но, по крайней мере, на федеральном уровне к ним относятся достаточно спокойно.

Таким образом, я хотел просто дать общее представление о том, как в России обстоят дела с цензурой в СМИ. Это должно помочь нам лучше понять, что происходит в России и что случится в ближайшее время.

Одна из поразивших россиян историй последнего времени в СМИ — как государственное телевидение освещало первые протесты. Все мы, иностранные журналисты в Москве, и те, кто только недавно перестал там работать, буквально упали со стульев, когда увидели, что по “Первому” в принципе ПОКАЗАЛИ протесты. Это было нечто невообразимое, в некотором смысле переломный момент. Если вы спросите меня, что будет дальше, — я не знаю. Но это важный знак, и если вам интересно, как будут развиваться события, — следите за телевидением. Ощущение такое, что власть и телевидение чувствовали в тот момент, что людям надо дать возможность выпустить пар, нужно пойти на некоторые уступки, а то и компромисс.

Я думаю, роль журналиста в освещении оппозиционной деятельности различается в зависимости от того, местный ли ты журналист или иностранный корреспондент, каким был я в Москве. Местные журналисты очень четко чувствуют ткань происходящего, они испытывают это на себе, они также чувствуют определенное давление — будь оно прямым или косвенным, как это часто бывает в России, или просто самоцензурой. Естественно, что их отношения с темой иные, чем у иностранных журналистов. Вместе с тем я не думаю, что многие из опасений и проблем, озвученных, к примеру, мной или моим британским коллегой Люком Хардингом за последние месяцы, так уж чужды американскому или британскому читателю. Что больше всего поражало лично меня — как во время протестов некоторые темы, табуированные до сих пор, стали чуть менее табуированными. Это, на мой взгляд, одно из основных достижений протестной деятельности последних месяцев.

В декабре государственное телевидение освещало протесты в центре Москвы — и освещает их достаточно объективно. Не то чтобы оно полностью игнорировало протесты раньше — просто их значение преуменьшалось, суть искажалась, это был так называемый черный пиар, иногда в форме, так сказать, документальных фильмов. То есть информация не была запрещена, но сильно искажалась.

Я не уверен, что отношения между диссидентами и зарубежными журналистами в Советском Союзе так уж отличались от взаимодействия иностранных журналистов и оппозиционеров в Москве или от отношений между нью-йоркскими журналистами и членами движения Occupy Wall Street. Суть в том, что журналистам нужна информация, а оппозиционерам — пиар. Опять же я обобщаю, и тут много нюансов. Конечно, в советское время диссиденты подвергались опасности, общаясь с иностранной прессой, и конечно, представители движения Occupy Wall Street не подвергаются такой опасности. Но, несмотря на это, я думаю, что ситуации довольно похожи. Если мы посмотрим на популярного блогера Навального или Евгению Чирикову, они интенсивно ищут контактов с местной и международной прессой просто потому, что они хотят, чтобы их историю услышали. Это делает сильнее самих активистов, их движение, это как такой огромный микрофон, который позволяет, чтобы тебя услышали, особенно в ситуации, когда тебя запрещают на федеральных каналах и в других СМИ. И, по-моему, в этом нет большой разницы между 1973-м и 2012-м.