— Для вас опыт работы с «Пятым каналом» в том виде, в каком вы его сейчас представляете, новый опыт, потому что он мало похож на ваш опыт работы с СТС...

— Ну, похожий опыт у меня был с «1+1», вы просто его не знаете, это украинский опыт. Да, и он был симметричен, что ли, не прямо похож, поскольку «1+1» был каналом-лидером, но ближе как раз к старому НТВ. Это были очень сильные новости, это были ежедневные дебаты, дискуссионные шоу, большое количество интервью, большое количество документального кино. И это десять лет большой истории канала опинионмейкера и лидера зрительских предпочтений в большой пятидесятимиллионной на тот момент европейской стране, каковой тогда мнила себя Украина или каковой надеялась стать. В общем, этот опыт был, и я именно от того опыта устал и даже потерял надежду, что этот опыт может стать полноценным... Ну, тогда-то я, может быть, был одним из немногих, кто понимал, во что превратится украинская политика, несколькими годами позднее об этом уже узнали все. Поэтому я, устав от того информационного телевидения, все-таки принял решение уйти в другой сегмент, который от меня был как раз много более далеким. Тем более что я родом из документального кино, сам им занимался, сам его делал — и публицистику, и прочее. Как раз логичен для меня был «1+1», а вот СТС и все, что с ним связано, для меня не был логичен. Но опыт СТС, конечно, тоже был полезен.

— Мне кажется, что в сегодняшних разговорах о российском телевидении последних двадцати лет доминирует точка зрения поклонников прекрасного ТВ 90-х, которую, полемически заостряя, можно было бы сформулировать с помощью известной и полемической же формулы Замятина: «у нашего телевидения только одно будущее — его прошлое». Любопытно было бы узнать вашу оценку минувшего двадцатилетия.

— У меня очень простая версия произошедших с телевидением событий. Советское телевидение являлось «Большим братом». При всем уважении к его, будем говорить, витаминозной составляющей: к прекрасной литературной части (это называлось тогда «литдрама»), к художественно-драматическому и исключительному познавательному вещанию, к потрясающим достижениям в разных сегментах, тем не менее это был «Большой брат» с функцией «Большого брата». Покрывающий всю территорию страны вертикально, то есть из центра, и доносящий позиции партии, правительства или правящей элиты до каждой лягушки в каждом отдельном болоте. Затем с перестройкой, особенно в девяностые, начался информационный период развития общества, когда телевидение превратилось в дискуссионную площадку, где сталкивались разные финансово-промышленные группы в борьбе за свои, извините, материальные, а значит, и политические интересы. И в этом смысле я не большой поклонник телевидения девяностых — при всем, опять же, огромном уважении. Я сам часть такого рода телевидения, телевизионного процесса, но для меня настоящее телевидение — это не работа на какую-то конкретную, условно говоря, финансово-промышленную группу, вне зависимости от того, называется она Гусинским, Березовским или кем-то еще, а все-таки нечто другое. Я работал в начале девяностых несколько лет на одном из крупнейших, если не самом крупном, общественном телеканале Европы — ZDF, и я с тех пор понимаю, что такое общественное телевидение. Оно не всегда интересно, оно может быть очень скучным, но оно по определению пытается репрезентировать интересы общества — может быть, удачно, может быть, неудачно. А в девяностых я столкнулся с этими замечательными, вызывающими сегодня почему-то огромную ностальгию многочасовыми эфирами, в которых мочили врагов и отстаивали свои интересы. Но информационно-дискуссионная площадка девяностых по сравнению с сегодняшней выглядит, конечно, привлекательно за счет того, что можно было многое говорить, реализовывать. В этом преимущество девяностых, потому что тогда было с чем сравнивать: как говорится, открылись возможности.

Потом вместе с периодом экономической стабилизации и со стабилизацией власти пришел период телевидения, что ли, потребительского. Если «Большой брат» был такой миссией ТВ и в «информационный» период ТВ эту миссию поддержало, сохранив на флагштоке главный фактор «ответственности телевидения», его роли, то телевидение нулевых в общем-то конституировало себя не более чем часть сферы услуг. Есть очень разные люди, есть не очень образованные и совсем необразованные, есть искушенные, есть бесхитростные, и все эти люди нуждаются в телевидении как в сфере услуг, которую им предоставляют разные телевизионные каналы. Не будем забывать, что всему этому способствовало развитие технологии, и сейчас уже сотни каналов доступны через кабель, через какое-то время там будут тысячи. Естественно, сфера услуг позволила фрагментировать аудиторию по вкусам, предпочтениям и интересам, то, что сегодня называется «целевой аудиторией». Хотите канал трэшевый, с очевидным сексуальным напряжением, для молодых,— получаете ТНТ; хотите для молодых мам и пап, семейной аудитории, как у Диснея, со вкусами, диктуемыми детьми, — это, пожалуйста, СТС; хотите журналистское телевидение с мизантропическим настроением, твердо убежденное в том, что в каждом шкафу есть свой скелет,— пожалуйста, вам НТВ; хотите пафосно-велеречивый, убежденный в превосходстве всего с ним связанного, — «Первый канал», вперед. Ну и так далее. Суть потребительского этапа точнее всего, провокативнее всего сформулировал в одном из своих немногих интервью нынешний гендиректор НТВ Владимир Кулистиков, когда он сказал: «Телевизор — это обычный бытовой прибор, как холодильник и утюг». Вот, собственно, это, мне кажется, наиболее точное выражение того, что случилось в нулевые годы, и я за этим не видел бы исключительно политического содержания, это процесс, который диктовался и развитием потребительского общества, и развитием технологии, и, естественно, ситуации в стране как таковой. И я абсолютно убежден в том, что с вступлением в цифровую эпоху, когда этих телевизионных каналов станет а) очень много, б) когда все они окажутся в сфере доступности некоего прибора, условно говоря, сочетающего в себе и телевизор, и телефон, и компьютер, и интернет, и так далее, то в общем-то телевидение станет чем-то сродни популярным сегодня интернетовским ресурсам, то есть программируемым очень часто из контента, производимого другими каналами или вообще пользователями. И, безусловно, разойдется по тысячам малых и больших ниш, где будет телевидение, если хотите, для интересантов науки, культуры или разных сегментов, не вообще науки, а конкретно физики, а может, не вообще физики, а конкретно, там, низких температур, не вообще истории, а истории Средних веков, не просто Средних веков, а Европы, и так далее и так далее. Вот я так себе это вижу, и посему во мне, надо сказать честно, не ностальгия по девяностым, не желание повторить это, нет. То телевидение, конечно же, на фоне унылого, не соленого, не перченого и в общем правоверного телика, каковым является большая часть нашего ТВ сегодня, конечно, кажется в меру лучшим. Больше соли, больше перца, но это же ощущение ситуативное. Вот в 2004-м, 2005-м мне казалось — развлекательное, лишенное политического нерва, абсолютно ориентированное на утверждение права на частные ценности, доминирование индивидуального, личного перед общественным, такое ТВ мне казалось действительно более интересным, я вам скажу честно. Телевизионная связь со временем для меня исчезла году в 2006-м. Оно же меняется, в какой-то момент вы чувствуете, что кончилось время «людей с прыгающей походкой», и все.

— В блоге известного экономиста Сергея Алексашенко как-то раз было высказано удивление тем обстоятельством, что наиболее либеральные телеканалы сегодня — речь шла о РЕН-ТВ, но к «Пятому» это также относится — принадлежат как раз выходцам из «кооператива "Озеро"». Как бы вы эту эмоцию Алексашенко прокомментировали?

— Я прокомментирую это чрезвычайно общим и, поверьте, совершенно искренним образом. Целью «Пятого канала» во многом является разрушение отношения к миру как к простой модели. Значит, модель мира, связанного с РЕН-ТВ, была излишне проста, представление о людях было упрощенным. Это первое. Второе: я буквально минут двадцать назад, для одной из передач, глядя в верстку, видел фамилию Алексашенко. Так что и он у нас будет и сможет задать свои вопросы. Мне представляется важным тот факт, что мы делаем на данном этапе то телевидение, которое, безусловно, согласовано с акционерами. И делаем его ровно так, как, мы верим, нам оно интересно и небессмысленно, как нам хочется его делать. Вот, собственно, и все.