Узаконенность убийства – то есть права и, более того, обязанности прекращать чужое время.

Оцените материал

Просмотров: 7506

Вальс

Сергей Морейно · 02/02/2012
OPENSPACE.RU публикует эссе переводчика и поэта СЕРГЕЯ МОРЕЙНО о природе войны и одно стихотворение Чеслава Милоша в его переводе

Имена:  Лев Толстой · Осип Мандельштам · Чеслав Милош

©  Getty Images / Fotobank

Вальс
Я смотрел пустой и муторный фильм «Адмирал» об Александре Колчаке и думал, как получилось, что миллионы людей в те годы, когда я был мальчиком, а затем становился юношей, могли считать, что белые были плохими, а красные хорошими, и вот теперь миллионы людей переменяют свое мнение с легкостью до наоборот. Еще я думал о том, что должен был ощущать тот же Колчак, когда понял: началось такое, что не вскоре кончится, что назад, равно как и вперед, никакой дороги нет и что даже смерть не прервет вовлеченности в нечто новое, невероятное и, по-видимому, невиданно страшное. Однако жизнь на экране (и в соответствующее время) шла, лились не одни только реки крови, но и вино, и я вспомнил, что в любом страшном деле, будь то драка, землетрясение или, скажем, пожар, страшнее всего именно начало, Атропиными ножницами прерывающее нить предыдущей жизни, любовно или же небрежно смотанную с веретена Клото: «…каждую клетку / закупорил влажный ужас / как в день объявленья войны / всё, они! / и только потом на солнце / сидишь и смотришь / не идет ли кто / не несет ли чего…»

Потом человек действительно привыкает к тому дерьму, в которое попал, осваивается с динамикой его изменений, и настоящее положение представляется ему скорее физически тяжелым, чем метафизически и трансцендентно ужасным. Он научается жить в окружении врагов, бороться, обыденно ходить, по выражению Алексея Шельваха, «в рукопашную как на работу», а то и попросту тупо терпеть. Я вспомнил несколько уникальных стихотворений Чеслава Милоша, классифицирующих разные виды привыкания на примере оккупации в ходе первой и последней для него глобальной войны (для Колчака такой войной стала Гражданская, поскольку Первая мировая, при всей ее смертоносности, больше отвечала отборочному матчу перед играми плей-офф) — в частности, знаменитый «Вальс»: «Пойми. Есть граница своя у терпенья, / За ней на лицо возвращается радость, / А ты исчезаешь, и помнить не надо, / За что ты боролся и с кем».

Еще в XIX веке Лев Толстой отметил невозможность описания войны таким образом, чтобы его мог понять тот, кто сам на войне не был. И уже XX век ответил на это приемом «ножниц», описывая начало и конец войны, то есть то, что было некоторое время до и некоторое время спустя, обозначая тем самым временной сдвиг — и давая не понять, но угадать содержание этого сдвига (или паузы?). Тем не менее главным в войне остается ее протяженность, хотя бы она продолжалась всего семь дней, — наличие отрезка времени, на котором никто не в силах изменить состояние войны на состояние мира. Даже находясь в концентрационном лагере, человек в принципе имеет индивидуальный шанс на переход к состоянию свободы. Он может надеяться на пересмотр приговора, на амнистию, в конце концов, на обретение локальной свободы путем побега. На войне же никто не может ни личными усилиями, ни в результате какого-либо чуда отменить ее начало или ускорить наступление ее конца.

Читать текст полностью

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:1

  • daniel2323· 2012-02-04 10:24:09
    отличное ессе,заставляет задуматься над многими вещами,всем советую прочитать
Все новости ›