Никаких новых смыслов не возникло, и потому «застой» – наше все? От этой логики тошнит примерно так же, как от слова «застой»
Обложка пятого номера «АртХроники» за 2009 год украшена весьма натурально выглядящим (на самом деле силиконовым) портретом Дэмиена Херста с пистолетом в маленькой, почти детской, ручке, украшенной перстнем в форме знаменитого веселого черепка. Помимо пистолета и перстня Херст отмечен кровавой дырой в виске и гаснущим взором. Бедняга якобы стреляется из любви — не то к Богу, не то к золоту: название скульптуры испанца Эухенио Мерино, процитированной на обложке, намеренно двусмысленно: «4 the Love of Go(l)d» *. Картинка в полной мере соответствует теме номера «Художник-трикстер» — и потому, что Херст действительно один из самых известных художников-трикстеров (журнал помещает его в первую десятку), и потому, что работа Мерино как нельзя лучше обыгрывает ту двусмысленность, которой трикстер обладает в современной культуре; русская — не исключение.У «АртХроники» свой хит-парад самых знаменитых трикстеров среди художников широко понятой современности (желающие могут ознакомиться). У советских, как водится, собственная гордость, и в отечественном параде трикстеров тоже найдется кем полюбоваться: тут и Шкловский с Раневской, и Богословский с Чуковским, и Крученых с Н. Глазковым, и Светлов с Катаевым... Наконец, совсем недавно ушел от нас, может быть, крупнейший трикстер в области словесного творчества, перформанса и даже теории, превративший трикстерство в продуманную культурную стратегию, — я, конечно, имею в виду Д.А. Пригова. О персонажах и говорить нечего: от Хулио Хуренито, Бени Крика, Остапа Бендера, Буратино, Воланда со свитой до ерофеевских Венички и Гуревича, Штирлица, Мюнхгаузена, мультяшных Карлсона, Винни-Пуха, Масяни (список, разумеется, далеко не полон). Именно трикстеры лидируют среди «народных любимцев» всех поколений, живших в стране Советской, — именно им благодарные зрители-читатели расставляют памятники по всей территории бывшей эсэсэрии.
Трикстеры совсем не так безобидны, как кажется на первый взгляд. Они и не должны быть безобидны, ведь их дело — создавать зоны амбивалентности, издеваться и обманывать, творить посредством разрушения и бесчинства. Некоторое время назад занявшись советскими трикстерами, я пришел к выводу, что их культурная функция состоит в том, чтобы придавать веселое, игровое — киническое, по выражению П. Слотердайка, — оправдание вселенной советского цинизма, простиравшейся от бытового блата до таких сложных конструкций, как, скажем, двойная игра советского интеллигента, одновременно ненавидящего систему и зависящего от нее, или более частный случай — андеграундное искусство вполне благополучных советских членов союзов. (Подробнее обо всем этом см. в моей статье «Трикстер и закрытое общество» в одном из ближайших номеров «НЛО»).
В сущности, цинизм и победил советский режим. Циничная игра идеологическими, социальными и культурными масками к 70—80-м годам становится всеобщим способом социализации и в конечном счете требует политической легитимации, что, собственно, и приводит к коллапсу советской системы. Однако крушение советского социализма не привело, как мечталось, к торжеству либерализма и демократии, а породило нечто такое, для чего в политическом языке, кажется, и нет слов, кроме трогательной в своей откровенности «суверенной демократии». Она, по-видимому, лучше всего соответствует тому состоянию общества, при котором бывший советский, ныне постсоветский цинизм становится мейнстримом и в политике, и в экономике, и в культуре. Скажем проще, «суверенная демократия» — это и есть советский цинизм, победивший всех конкурентов: от коммунистического догматизма до либерального идеализма.
Однако интересный парадокс. В ранние постсоветские годы политика кишмя кишела трикстерами в диапазоне от «генерала Димы» (помните такого?) до Жириновского и Мавроди. В конце 1990-х трикстерство оформляется в почтенную профессию «политтехнолога», а вера во всесилие пиара (то есть трюка) становится чем-то вроде российского нью-эйджа: еще не религия, но сильно похоже. Примерно тогда же «огосударствленный» трикстер Штирлиц успешно срабатывает в качестве имиджевой модели для штучной выделки самого популярного политика с отчетливой склонностью к мрачноватым трикстерским шуткам (не за это ли Максим Максимыча подвергли благодарной раскраске?)... Но чем дальше, тем меньше новый старый цинизм нуждается в трикстерской легитимации. Собственно говоря, в литературе последних лет, за исключением верного себе Пригова и пелевинской лисы А Хули из «Священной книги оборотня» (2004), ярких трикстеров как-то не наблюдается. Показательно и то, как феерически проваливаются театрально-телевизионные попытки возродить классического трикстера в лице Остапа Сулеймановича: в исполнении Фоменко он превращается в банального бандюка и хама, в исполнении Меньшикова — в скучного нарцисса. В ИЗО — именно в силу свойственной этой сфере большей, чем в литературе, обнаженности приема — трикстерские стратегии еще вполне себя оправдывают (О. Кулик, «Синие носы»), хотя и тут не обходится без скепсиса. Так, Дмитрий Озерков, открывая упомянутый блок о художниках-трикстерах в «АртХронике», не без удовольствия констатирует: «...трикстером сегодня стать очень просто. Сложнее им НЕ стать. Ведь обществу вечно скучно, и тут развлечет что угодно — от милой комедии до страшного преступления».
Последнее соображение не кажется таким уж бесспорным. Трикстер трикстеру рознь. Трикстер-циник вполне соответствует циническому контексту, лишь лениво имитируя «подрывную деятельность». Это как если бы главный идеолог хунвейбинов, истово пекущихся о нравственности, патриотизме и духовности, взял бы да и опубликовал постмодернистский роман, чтобы показать, что и ему не чужда деконструкция.
Другое дело трикстер-киник. В киниках мало политесу (Диоген мастурбировал на площади); по Слотердайку, их отличает плебейская грубость, неотделимая от способности переводить философию на язык тела. Отказываясь как от сиюминутной выгоды, так и от дальних целей, превращая цинические манипуляции в нечто смешное и непристойное, трикстер-киник действительно покушается на порядок вещей, поскольку подрывает прагматику цинизма, лишая его спектакли тайного или явного смысла. Но, как доказывает Слотердайк, «только направляясь от кинизма, а не от морали, можно положить пределы цинизму». С этой точки зрения интересно взглянуть на книгу «Роман Арбитман: Биография второго президента России», написанную Романом Арбитманом же и опубликованную под псевдонимом «Лев Гурский». Скандал, развернувшийся вокруг этой книги, вполне подтверждает ее трикстерский потенциал: в конце концов, нервную реакцию вызвал именно трюк — сходство обложки книги про подозрительного «второго президента» с совдизайном ЖЗЛ. Но, конечно, не в одной обложке дело.
Леонид Фишман, по-моему, не без оснований называет эту книгу «либеральной утопией». Я бы только уточнил: речь, во-первых, идет о либералах из бывшей советской интеллигенции, а во-вторых, сама утопия отмечена печатью трикстерской двусмысленности. В биографии Арбитмана, может быть, наиболее отчетливо выразилась та утопическая тема, что всегда сопутствовала советскому трикстеру как герою, который остроумием и интеллектуальной ловкостью достигает того, чего другие не смогли добиться силой, — героя, перед которым грубая сила пасует именно оттого, что она груба и топорна. Арбитмановский «второй президент» переигрывает настоящих президентов именно там, в тех критических точках (вторые выборы Ельцина, Чечня, назначение «преемника», Беслан, «мюнхенская речь», Ходорковский, армейская дедовщина и т.п.), где постсоветская история отличилась либо насилием, либо особым цинизмом. Именно в этих ситуациях Роман Ильич Арбитман прибегает к остроумному трюку, применяя фантазию и артистизм и добиваясь, как уверяет автор биографии, именно того, о чем мечтала вся послеоттепельная либеральная интеллигенция, — модернизации без насилия.
И не только без насилия, но и с шутками и чудесами, с японскими танка вместо танков, с праздником веселых и находчивых вместо нацпримирения, предисловием к сборнику анекдотов о себе и защитой «Кукол» от безъюморных прокуроров и т.д., и т.п. Однако и рецепты спасения, предлагаемые Арбитманом, отчетливо ироничны, что, впрочем, не исключает их серьезного смысла. Даром, что ли, на посты министров им назначаются экстрасенсы («люди Х»), отбор которых ведется посредством телевизионных таблоидов, а во главу ФСБ и МВД ставятся профессиональные фокусники — Давид Копперфильд и Ури Геллер; сам Арбитман оборачивается суперменом, отправляющимся на свою «родину» — Криптон; а его «преемником» становится Гарик «Бульдог» Харламов из Comedy Club. «Капустником» — а это почтенный жанр советского трикстерства — веет и от стилистики книги, наполовину состоящей из вымышленных, но вполне узнаваемых цитат из политаналитиков в диапазоне от Проханова до Латыниной. Показательно и то, как в биографии Арбитмана, казалось бы, вполне реальные персонажи незаметно подменяются их фиктивными двойниками — в книге фигурируют Геннадий Авдеевич Зюганов, Михаил Ефремович Ходорковский, Леонид Гаврилович Парфенов, Евгений Анисимович Примаков и т.п. Да и сам автор книги, как уже было замечено, все-таки зовется чуть-чуть иначе, чем его герой, хотя двойнические отношения между автором и героем в трикстерских текстах далеко не новость — достаточно вспомнить Веничку Ерофеева.
Арбитмана не заподозришь в том, что он рвется в Кремль или ищет прибылей, так что цинизмом от этой книги не пахнет. Но и кинизм здесь, так сказать, укрощен и приглажен. Недаром «окультуренному» трикстеру Арбитману в качестве деструктивного «гротескного двойника» придан Березовский — и именно по отношению к нему звучит (единственный раз в книге) само слово «трикстер». Такого рода стерилизация трикстера, строго говоря, начинается довольно давно. Именно так реагировала интеллигентская культура на торжество цинизма в 60—70-е годы, что и вызвало к жизни многочисленные попытки отделить трикстерство от цинизма путем создания «интеллигентного трикстера», лишенного, впрочем, и кинического витализма, разрушительного веселья и телесной свободы. Именно на этом пути появляются такие печальные трикстеры-идеалисты, как Деточкин («Берегись автомобиля») и Бузыкин («Осенний марафон»), а позднее и такой трикстер-романтик (само это сочетание оксюморонно), как горинско-захаровский Мюнхгаузен.
Возвращение Арбитмана к этому типу и этой стратегии трикстерства — хоть и в новом контексте — оказывается очередным свидетельством рифмовки между текущим моментом и культурой «застоя». И хотя об этих параллелях только ленивый не писал, но в их основании угадывается до боли знакомый цинический ресантимент. Ведь если доводить эту логику до конца, то происходившее в культуре в 90-е и после, выходит, случилось напрасно и зря? Никаких новых смыслов не возникло, и потому «застой» — это наше все?
От этой логики тошнит примерно так же, как от слова «застой». Мне, наоборот, почему-то кажется, что именно в постсоветское время кинизм оформляется в достаточно сильную, хотя и недостаточно оцененную культурную стратегию. Да, и тут начала уходят в семидесятые, но почувствуйте динамику: от Пригова — к Сорокину и Пелевину, от Б.У.Кашкина — к «Синим носам», от «Митьков» — к Шишу Брянскому и Андрею Родионову. Как ни больно это признавать, интеллигентность импотентна супротив цинизма и, более того, прекрасно с ним совмещается. Поэтому с трикстером прощаться рано, особенно с трикстером-киником. Мастурбацией на площади сейчас уже никого не удивишь, кинизму тоже нужны новые языки и новые формы. Главное — не отмахиваться от киников как от вульгарных шутов. Главное — оценить и поддержать их альтернативу цинизму.
________________________
* Ради любви Божией/Золота.
КомментарииВсего:3
Комментарии
-
тут следовало бы вспомнить и о Гоцмане ("Поцмане без палочки") из прошлогоднего телесериала "Ликвидация"
-
Насколько мне известно, "циники" и "киники" - это одно и то же - тавтология.
-
У Слотердайка в "Критике цинического разума" циники и киники достаточно убедительно разведены как разные типы цинического сознания.
- 29.06Стипендия Бродского присуждена Александру Белякову
- 27.06В Бразилии книгочеев освобождают из тюрьмы
- 27.06Названы главные книги Америки
- 26.06В Испании появилась премия для электронных книг
- 22.06Вручена премия Стругацких
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451867
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343452
- 3. Норильск. Май 1268844
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897734
- 5. Закоротило 822205
- 6. Не может прожить без ирисок 782785
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 759666
- 8. Коблы и малолетки 741100
- 9. Затворник. Но пятипалый 471786
- 10. ЖП и крепостное право 407994
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403326
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370704