От силы десять

Идеальных антологий не бывает. И антология «Русские стихи 1950–2000 годов» не идеальна. Но это совершенно новый жанровый опыт, и к нему стоит отнестись очень внимательно

«Вы что, какой там к черту фестиваль!/ Нас в русском языке от силы десять». Крепко сказано! Многие, я уверен, готовы в сердцах присоединиться к этому предсмертному окрику Льва Лосева. Не только авторы, читатели тоже, и в первую очередь.

Счет авторов, которых как будто нельзя не учитывать, с десятков переходит на сотни. Это так раздражающе непривычно, что вопрос напрашивается резкий и крайне неприятный: а не перестает ли сама поэзия быть делом, которое нельзя не учитывать?

Году в 2002-м писатель В. Курицын затеял общественный опрос относительно лучших поэтов. Лучших поэтов оказалось 278. Так это когда было!

В такой ситуации задача любого критика, куратора или составителя как будто ясна и совпадает с первым этапом детективного расследования: предельно сузить круг подозреваемых.

Но вот вышла книга, решающая эту задачу очень своеобразно: «число Курицына» там не сократилось, а возросло почти вдвое. Я говорю о двухтомной антологии «Русские стихи 1950–2000 годов».

Любая антология отчасти химера и располагается где-то на полпути между энциклопедией и альманахом. Идеальных антологий не бывает. И антология «Русские стихи 1950–2000 годов» не идеальна. Но это совершенно новый жанровый опыт, и к нему стоит отнестись очень внимательно.

Во-первых, здесь отсутствует неизбежный, казалось бы, дефект любой антологии, где на малом пространстве сходство заметнее различий и стихи одного времени становятся удручающе похожи друг на друга. Объем книги под стать энциклопедии, но по типу она ближе к альманаху, то есть авторскому высказыванию составителей. Само прочтение русской поэзии второй половины двадцатого века превращается в своего рода текст – и текст достаточно цельный. Перед нами не свалка фрагментов, не клочки, выдранные из авторов разного рода и уровня, а какой-то особый корпус.

Отсюда одно удивительное, даже загадочное, свойство двухтомника. Как правило, любая антология, даже небольшая, скорее справочный материал, и мало кому придет в голову читать ее от первой страницы до последней. Наша антология огромна, почти две тысячи страниц, но ее физически возможно прочесть и даже хочется это сделать, не откладывая в долгий ящик. Почему?

Вероятно, на читателя как-то действует и количество затраченных усилий, но прежде всего – качество этого труда: любовное внимание, бережная кропотливость. Что-то вроде исполнения завета всеобщей любви в границах одного издания.

Антология – заметное место. И составители вывели на это место десятки полузабытых, забытых или вовсе неизвестных авторов, чтобы сохранить и продолжить их жизнь.

Составители, правда, не настаивают, что все их 576 поэтов непременно «лучшие». Но это те авторы, которых они не решились обойти: не смогли сделать вид, что их нет. Пусть на чьем-то счету всего несколько удач, но Мировой Ритм сказался в них хотя бы однажды – и этого уже не отменить.

Есть стихи, у которых пять-десять читателей, но уж те помнят все наизусть и готовы читать вслух в любое время суток. Они делятся этими стихами, как делятся радостью.

Поэзия – область свободы, а для равенства и братства места там, похоже, не остается. С этим очень трудно смириться. Требование справедливости не только душевная потребность, но и подспудное понимание сути поэтической работы.

Работа поэзии в основной своей части остается как будто на глубине и совершается там с какой-то геологической неотвратимостью. Массивы языка находятся в постоянном движении, а поэзия ищет для них новые места в пустотах и ослабленных, потерявших плотность породах.

Это общее и множественное дело идет сразу по всем направлениям, включает и частные удачи, и честные (но честные!) тупики. В подхватывании тем и перекличке голосов сигналят друг другу поисковые отряды, последующие авторы не отменяют предыдущих, и даже очень сильный голос не перекрывает иной тембр или чью-то живую интонацию.

В антологии представлены некоторые авторы, в отношении которых несправедливость особенно наглядна и ощущается почти болезненно.

      Небо над улицей Гоголя милое темное десять ведь
      Вечер чудесные свечи с вечера вздуты у гордой Галины
      Сессия?
      Ой да не сессия
      Ну так тогда именины

      Мальвы наломаны
      Мальвы наломаны
      Розданы славные

Ну, прелесть же. И понятно, что поэзия, не включив эти стихи Александра Денисенко в «основной корпус», не учла какую-то свою реальную возможность – очень живую и плодотворную.

Нормальная литературная ситуация напоминает систему сообщающихся сосудов. Каждый состоявшийся автор – еще и звено общей цепи. Если он оказывается вне поля зрения, то само это зрение делается отчасти дефектным.

Но что делать с тем, что нас теперь так много? Что количество поэтов заслоняет сами стихи? Как существовать в такой принципиально новой ситуации?

Антология, кроме прочего, хороша тем, что эту ситуацию не игнорирует и дает какой-то ответ не поверх нее, а изнутри. Ответ явно не универсальный, но обдуманный и достойный.

Она сопротивляется ситуации – как может.


Русские стихи 1950–2000 годов: Антология. В 2 томах. Составители: И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. – СПб.: Летний сад, 2010 ​