От кризиса до кризиса: главное

Важнейшие события десятилетия в литературе по версии OPENSPACE.RU

OPENSPACE.RU напоминает своим читателям о главных книгах, вышедших в свет между кризисом и кризисом. Проза, поэзия, non/fiction: выбор соответственно ВАРВАРЫ БАБИЦКОЙ, МАРИИ СТЕПАНОВОЙ и ГЛЕБА МОРЕВА

ПРОЗА

Виктор Пелевин. Generation П. М.: Вагриус, 1999

Самая народная из культовых книг редкого писателя, у которого все книги культовые, еще до начала нулевых предъявила миру главного героя десятилетия: рекламщика с неисчерпаемым запасом готовых слоганов и смыслов. В книжке громко и пока еще несомненно иронически прозвучала любимая пелевинская теория заговора массмедиа, управляющих общественным сознанием. А в заглавии впервые появилось нейролингвистическое «П».




Михаил Шишкин. Взятие Измаила. М.: Вагриус, 2000

После присуждения этому роману Букеровской премии вспыхнул жаркий спор: одни критики немедленно признали Михаила Шишкина гением, ставя его в один ряд с Джойсом, Набоковым и Сашей Соколовым, другие обвиняли автора «Взятия Измаила» в спекуляции на чувствах читателя, бессмысленном нагромождении цитат и неудобочитаемости. Все родовые свойства шишкинской прозы — включая автобиографизм, деконструкцию романной формы, смешение исторических времен и стилистических пластов и монтаж незавершенных сюжетных линий — можно ставить автору и в вину, и в заслугу. Как и тот факт, что основным персонажем романа является русский язык. Прекрасный.


Александр Чудаков. Ложится мгла на старые ступени. М.: ОЛМА-Пресс, 2002

Такие книги, собственно говоря, появляются не всякое десятилетие. «Ложится мгла на старые ступени» — первый и единственный роман известного литературоведа и историка русской литературы, специалиста по Чехову. В 2002 году, когда вышла книжка, сделавшая Александра Чудакова писателем первого ряда, ему было 64 года; в 2005 году он умер. Книга имеет подзаголовок «роман-идиллия» и таковым и является, несмотря на то что речь в ней идет о выживании ссыльно-поселенцев в Северном Казахстане. Эти слегка беллетризированные мемуары Петр Вайль с полным на то основанием назвал «советским Робинзоном Крузо». Еще это роман воспитания, семейная сага, редкий образец исторической рефлексии; наконец, это очень смешно.


Сергей Гандлевский. <Нрзб>. М.: Иностранка, 2002

«<НРЗБ>» — это проза поэта, причем поэта, которому мало найдется равных по калибру. Но так как проза Гандлевского в этой традиционной рекомендации (или оправдании?) абсолютно не нуждается, указанное обстоятельство интересует нас по одному-единственному поводу. «<НРЗБ>» — роман о неподцензурном литературном процессе 70—80-х годов прошлого века, поэтому немаловажно знать, что автор — не только его неоценимый свидетель, но и один из ключевых участников. Остроумный, горький и злой портрет поколения (а многие критики прочитывают его прямо как автопортрет Гандлевского) ему же, поколению, в первую очередь и адресован. Полностью «рзб» во всех подтекстах «романа с ключом» сумели, вероятно, только свои. Но хуже от этого он не становится.


Рубен Давид Гонсалес Гальего. Белое на черном. СПб.: Лимбус Пресс, 2002

Поразительный человеческий документ, не имеющий аналогов случай самозарождения литературы в невыносимых условиях и с неясным результатом. Историю выживания испанского мальчика с ДЦП в советских детдомах для инвалидов невозможно рецензировать — только цитировать: «Я — герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног — ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей — надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, — все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода».


Эдуард Кочергин. Ангелова кукла. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2003

Петроградская сторона 1950-х, воры, проститутки, инвалиды — невиданный доселе Петербург (Ленинград). Главная книга десятилетия по версии нашего обозревателя Николая Александрова. Почему? «По всему — по языку, по живописности письма, по невероятной фактуре мира, который буквально на глазах из просто мира воспоминаний становится миром художественным, то есть поднимается до художественного обобщения».




Алексей Иванов. Золото бунта, или Вниз по реке теснин. СПб.: Азбука, 2005

Краевед Алексей Иванов сконструировал в этом романе свою канувшую горнозаводскую цивилизацию на Урале тщательно, как Средиземье: Иванова и называют русским Толкиеном. Написав детективный роман про поиск пропавшего пугачевского клада на реке Чусовой в конце восемнадцатого века, Алексей Иванов вдохнул новую жизнь в русский исторический роман, до отказа набив его архаизмами и диалектизмами, так что не всякий читатель с легкостью долетит до середины Чусовой, а попутно предложив какой-то непротивный, неквасной вариант патриотизма.


Людмила Улицкая. Даниэль Штайн, переводчик. М.: ЭКСМО, 2006

Очень своевременная книга Людмилы Улицкой стала воистину народным бестселлером, «Даниэля Штайна» читают везде: от дворцов до хижин, от редакций литературных журналов до Московского метрополитена. Причина — необыкновенная востребованность темы. Людмила Евгеньевна отважно закрыла собой буквально зиявшую (и продолжающую зиять) литературную амбразуру — религиозные потребности либеральной интеллигенции, которая и рада бы поговорить о духе, да слишком Русью пахнет. Книга, ставшая результатом этой героической попытки, выстроена небезупречно; наблюдается типичный перегиб в сторону популярной экуменической духовности, а праведник немного пряничный. Но больше об этом действительно никто не написал.


Александр Гольдштейн. Спокойные поля. М.: НЛО, 2006

Последняя книга израильского писателя, дебютировавшего в 1997-м книгой эссе «Расставание с Нарциссом» и проделавшего в эпоху торжества нон-фикшн обратный мейнстриму путь – к поэтической прозе с автобиографической подкладкой и богатыми культурными подтекстами. «Спокойные поля» – сложное, нелинейное чтение, возвращающее в нашу литературу полузабытое представление о живущем вне рынка слове. По заведенному Шкловским гамбургскому счету, Гольдштейн, как когда-то Хлебников, – чемпион.


Владимир Сорокин. День опричника. М: Захаров, 2006

Антиутопия, символически подытоживающая новую эпоху застоя. Хотя «День опричника» сработан с обычным для Сорокина профессионализмом, нужно отметить, что в литературном смысле роман не поражает новизной (уж очень похож на «Кысь» Толстой по части замысла и антуража). Тем не менее книжка взволновала общественность: прежде эстет Сорокин за политическими памфлетами замечен не был. Возможно, писатель уже тогда предусмотрительно посматривал на взывающую к общественно-политическому высказыванию вакансию «писателя@земли.ру», которая трагически освободилась в прошедшем году. А может быть, все проще: актуальный исторический период (в романе, чье действие разворачивается в не столь отдаленном будущем, именуемый «Серой смутой») хоть кого бы допек.