«Другие цвета» Орхана Памука в пяти цитатах

Если ты доволен тем, что пишешь, то забудешь о любом горе

В петербургском издательстве «Амфора» выходит сборник очерков Орхана Памука – первого в Турции нобелевского лауреата и далеко не первого писателя-диссидента. «Другие цвета» – в каком-то смысле утилизация художественных отходов. Рассказы и журнальные колонки, отрывки из дневников, интервью и речи по случаю вручения литературных премий (а их у Памука много) выстраиваются в относительно связную автобиографическую историю, как нельзя лучше подходящую для демонстрации общественного темперамента, чувства юмора и ностальгии.

С тех пор, как я бросил курить

Когда я мечтаю вновь стать прежним, я вспоминаю, что в те дни у меня была смутная надежда на бессмертие. В те дни и время не текло: когда я курил, я иногда чувствовал себя таким счастливым или настолько несчастным, что мне казалось, что все так и останется навсегда. Я весело курил сигарету, а мир оставался, как есть.

Потом я начал бояться смерти. Тот курильщик мог в любой момент умереть; газеты об этом писали весьма убедительно. Чтобы не умереть, мне надо было избавиться от курильщика и заменить его кем-то другим. И мне это с успехом удалось. А сейчас покинутый мною я, объединив усилия с Шайтаном, зову себя в те дни, где время стояло на месте и никто не умирал.
Этот призыв не пугает меня.

Ведь, как видите, если ты доволен тем, что пишешь, то забудешь о любом горе.

Сандвич

Самое привлекательное в стамбульской уличной еде — не то, что все торговцы предлагают разное, на разный вкус и моду, а то, что каждый предлагает то, что знает и любит сам. Когда я вижу, как разносчик предлагает на улицах большого города какое-нибудь деревенское блюдо, которое дома приготовила его мать или его жена, веря, что оно здесь тоже всем понравится, я наслаждаюсь не только пловом с нутом, жаренными на вертеле котлетами, печенью или долмой с мидиями, но и красотой их прилавков, трехколесных телег и стульев. Эти торговцы еще бродят по городу, хотя их постепенно становится все меньше на улицах Стамбула, где в суматохе снуют миллионы людей, но в душе они все еще живут в «чистом» мире своих матерей и жен.

Стамбульская боязнь землетрясения

Во время самых сильных землетрясений, случившихся за последние пятьсот лет, например, во время землетрясения 1509 года, названного «маленьким Судным днем», или землетрясений 1766 и 1894 годов, падали в основном не купола, а минареты. Мы тоже после двух последних землетрясений видели очень много упавших минаретов не только в газетах, по телевизору, но и в районах землетрясения, куда мы ездили. Большинство их разрезало окружающие здания пополам, как длинный и тонкий нож: студенческие общежития, где ночью сонные охранники играли в нарды, дома, где матери ночью кормили детей, или, как это было во время землетрясения в Болу^*, квартиры, где вся семья в тот момент смотрела теледебаты о том, будет ли землетрясение или нет.

Антракт, или «О, Клеопатра!»
Кино в Стамбуле

Я часто повторял дома по-английски испепеляющие слова, которые произносил в особо драматических сценах хладнокровный красавец герой. Как и многие другие подростки, похожие на меня, я внимательно следил за тем, как он складывал платок, прежде чем положить его в карман, как он открывал бутылку с виски и как он наклонялся вперед, чтобы зажечь даме сигарету. Также я следил за тем, как он пользуется последними западными изобретениями, еще не дошедшими до Стамбула (такими, как транзистор или тостер). Турки никогда еще не оставались так близко, лицом к лицу, с самим Западом в своей повседневной и частной жизни, как в кино, — ни когда завоевали все Балканы и дошли до Вены, ни когда при поддержке Министерства национального образования перевели и прочитали всего Бальзака.

Почему я не стал архитектором?

Но когда эти дома разрушены землетрясением, мы с горечью понимаем, что наши дома — это только дома. Отец рассказывал мне, что сразу после землетрясения, убившего тридцать тысяч человек, он сумел выбраться из своего дома и на ощупь, по темной улице — так как весь Стамбул остался без света, — пошел прятаться в другой дом, стоявший на расстоянии двухсот метров. Когда я спросил его, зачем он туда пошел, он сказал: «Второй дом крепкий, я сам его строил». Это был наш семейный дом, где я провел детство, на разных этажах которого в свое время жили мои дяди, тети, моя бабушка; о нем я часто писал в своих романах, и мне кажется, отец пришел туда не потому, что дом был прочным, а потому, что это был его дом.

Орхан Памук. Другие цвета. М.: Амфора, 2007



^*Болу — город на северо-западе Анатолии.