Рядом с традиционными «умирающими» и «подыхающими» толстыми журналами стали возникать двоюродные братья, создаваться новые «толстяки»
Зашел как-то раз лауреат премии «Поэт» в Дом книги на Новом Арбате и спросил: «А где у вас тут, голубушка, толстые журналы?» — «А вот, — радостно ответила продавщица, — от
Cosmo до
Vogue, — чем больше интересуетесь?»
Кто только не отоспался (за последние пятнадцать примерно лет) на толстых литературных журналах! В чем только журналы не обвиняли: во всех литературных и нелитературных грехах. И отсталые они, и либеральные, и консервативные, и немодные, далекие от реальной словесности, и аутичные. И тусовочные. И так далее. Как только не пытались дискредитировать — и эстетически, и этически! Не совсем даже понятна та умопомрачительная страсть, с которой супротивники журналов со своим оружием (не гнушаясь жанром доноса в форме газетных статей) шли в атаку, подвергая сомнению право журналов находиться в подлунном мире. От высокомерного «а разве они еще не сдохли?» до подзаборного «серая слизь». Литературным журналам была объявлена война — часто исподтишка, что еще противнее.
Однако журналы упрямо, невзирая ни на какие (тяжелые, очень тяжелые, сверхтяжелые) внешние обстоятельства, выходили — и выдержали внутрилитературное недоброжелательство, если не враждебность. И оказалось, что без них, без «Журнального зала», где концентрируется журнальный контент, невозможно сегодня представить картину актуальной словесности. Она будет неточной и несостоятельной. И что если даже один журнал выпадет из сообщества («Волга», «Урал»), то это удар по сообществу. А борьба — вокруг и против — продолжается. Вплоть до комедии: порой обвинители делают все для того, чтобы правдами и неправдами прорваться в журнальный круг в качестве коллег.
Но дело не в этом.
Дело в парадоксе: рядом с традиционными «умирающими» и «подыхающими» стали возникать двоюродные братья, создаваться новые «толстяки».
С явно литературными амбициями. Иллюстрированные, но не глянцевые.
«Русский пионер» привлек к себе внимание, отдав особый номер — целиком — публикации
романа Натана Дубовицкого «Околоноля», с жанровым подзаголовком
gangsta fiction.
Предваряя номер своей колонкой, главный редактор «литературного иллюстрированного журнала» Андрей Колесников 1) отмечает как новость чисто журнальную пионерское
know now — то, что вся площадь отдана
одному (а не многим, как положено) текстам; 2) дает установку на чтение: мы печатаем «только те произведения, которые считаем культовыми, хотя они еще ни разу нигде не публиковались» (это мне напомнило теорию «Нацбеста» — мол, сами и предварительно назначим в первые красавицы); 3) упреждает: роман «представляет безусловную художественную и литературную ценность». Эк хватанул, подумала я. Да, скромность — самый короткий путь к безвестности (открываю еще один номер, наугад — колонка того же обаятельного редактора: «То, что этот номер “РП” получился удачным, — ложь. Он получился очень удачным»).
Читать текст полностью
Но не буду сейчас о самопиаре, скажу об удивительном: концепция журнала во многом копирует структуру литературных ежемесячников. Только рубрики и разделы называются по-другому. Но корова — помните карту коровы в мясных отделах? — та же.
Причем если в случае традиционных «толстяков» следование советскому сомнительно, то «РП», ориентированный на нашу элиту, советской пионерской эстетикой упивается: от рубрикации с разметки по «четвертям» с включениями стихов поэта Орлуши и сочинений Дм. Глуховского до «группы продленного дня», в которой роль «отличницы» отдана Ксении Собчак, а «правофланговой» — Тине Канделаки. «Пионерский» капустник — с привлечением профессионала Вл. Отрошенко, чья проза обозначена, конечно, как «внеклассное», то есть необязательное чтение. Не будем снобами: журнал можно пролистать, но можно и остановить благосклонный взор на помещенном в конце тексте Андрея Левкина выводе: «Этот журнал в России больше, чем журнал». Сказанного достаточно. Петь не надо — ходи.
«Сноб» вовсе не претендует на давно заигранную стебную пролонгацию счастливого советского детства. У него другая культурно-цивилизационная задача — вперед, к новым гаджетам. Но и книгам тоже. Он крупнее, толще, тяжелее, по крайней мере раза в два, «РП». В нем больше рекламы и фотографий (обложка стильная, черно-белая, но на обложке — фото модели. Или обложка цветная — но тогда фото Людмилы Алексеевой). Обзавидуешься красоте дизайна, качеству бумаги и печати, но текст и его продолжение (окончание) надо искать, аукаясь, как в лесу, а когда найдешь, забудешь, зачем искал.
В старом еще Коктебеле было принято, встав часов в пять утра (несмотря на вчерашнее), отправиться с детьми в горы. Помню, как, поднявшись часикам к восьми на Сюрю-Кая, все разделись до купальников — и волокли куртки, свитера и джинсы в руках. Тогда Александр Абрамович Аникст, предводитель компании, шикарным и неожиданным жестом вытащил из бокового кармана своих всегда отутюженных брюк (не джинсов!) авоську и, предложив ее мне, сказал, что настоящий джентльмен без авоськи из дома не выходит. В авоську я все и уложила. Так и журнал «Сноб» — чего только нет в его авоське. Владимир Яковлев. Маша Гессен (эссе «Невечная память»). Антон Носик. Валерий Панюшкин («Наташино сердце»). Максим Кантор. Джон Малкович. Лика Кремер. Превью романа Радзинского «Железная маска и граф Сен-Жермен»… А также советы по чемодану: от того, что из вещей необходимо и достаточно взять с собой в недельную поездку (та же Маша Гессен), до «книжного багажа» Ильи Колмановского.
Чем хорош толстый литературный журнал? Тем, что он — лучше ли, хуже — представляет собой модель литературного космоса. С завихрениями, вулканными извержениями и выбросами, но всё там есть. Все не только представлены, но и движутся, спорят, заявляют о себе, создают сообщества; сообщества распадаются; возникают и умирают звезды (не в эстрадном смысле слова). Многожанровость, многоаспектность, многоголосие и попытка ежемесячного литературного эха. Те же, кто возникает рядом, меняют формат. А формат диктует контент. Формат побеждает — и так бывает. Бывает, что и наоборот.
«Траурную» польскую неделю я провела в Варшаве и Кракове. Так уж получилось, мои выступления были запланированы заранее. После одной из лекций подошла сотрудница польского «литературного ежемесячника для женщин», называется «Плющ» (по-польски Bluszcz). 170 страниц убористого набора: эссе, рецензии, обзоры, интервью, колонки плюс вкрапления рассказов и нон-фикшн. Стильный, по-польски изящный и ироничный, «Плющ» выходит в Варшаве с 1865 года и весь посвящен современной литературе — польской и зарубежной. Гендерная концепция? Преимущественное внимание к писательницам, новым книгам авторов-женщин, — но и мужчины тоже могут. И не только симулировать. Да ради Бога — был бы текст оригинальным. (Потому что, как известно, на свете больше читательниц, чем читателей. И гендерная диспропорция в сторону женщин-победительниц возрастает среди писателей тоже.)
{-tsr-}И я согласилась стать колумнистом этого журнала. Не только потому, что обаятельный и привлекательный. Главное — литературный.
А что касается «Сноба», «Русского пионера» и т.д., так всё вроде у них есть: и дизайн, и бумага, и деньги (всё, чего недостает «толстякам»). Есть, конечно, и момент скрещения ежа с ужом. Кто знает, чей ген круче? Единственное, чего у них пока нет, так это истории, литературной прежде всего. И накопленного этой историей капитала.
Но, может быть, сейчас лучше не иметь истории, чем в ней и остаться?
Наталья хвалит толстяка? -
За то, что платят там зарплату...
За строгий счет и прямоту Ренаты,
За игры курицынских злых друзей,
И за басинские сердечные раскаты,
За постмодеростепанянский гнев…
За эпштеизмы самой высшей пробы…
За это хвалит Иванова то,
Что недоступно Вам, …. .
За строгий счет и прямоту Ренаты,
За игры курицынских злых друзей,
И за басинские сердечные раскаты,
За постмодеростепанянский гнев…
За эпштеизмы самой высшей пробы…
За это хвалит Иванова то,
Что недоступно Вам, …. .
Замечательные стихи! Вполне на толстожурнальном уровне. Отчего бы Вам не послать их, скажем, в "Знамя"? Там и не такое печатают.
Что же касается толстожурнальной критикессы Н.Ивановой, то выглядит не слишком этичным высказываться на толстожурнальную тему, занимая при этом должность Первого Зама Главного Толстожурнального Босса. В приличном обществе это именуется biased opinion. Впрочем, если вы справедливо укажете мне на то, что толстожурнальное общество к приличным не относится, то я, пожалуй, соглашусь.