Если рукопись в редакцию не представлена, она не может быть напечатана. Если книга в шорт-лист не вошла, она не будет прочитана и «проголосована»
Имена:
Елена Чижова · Леонид Юзефович · Роман Сенчин
© ГТГ
Владимир Маковский. Литературное чтение. 1866
«Если ребенок плохо учится, пусть будет по крайней мере хорошо одет», — цитирую по памяти рощинский «Старый Новый год». Не буду утверждать, что наша литература «плохо учится» (уж как
может), но ее всячески стараются приодеть — хотя бы на премиальных церемониях. На церемонии «Большой книги» постарались исключительно. Преобразился Румянцевский зал главной Библиотеки. (Сначала, правда, он преобразился от евроремонта — в результате начисто исчез библиотечный дух, сама аура Румянцевки.) В зале — стулья с белыми полотняными чехлами, свободно свисающими со спинок; тут и там уютные пледы; на сцене — подобие подмосковной дачной веранды с длинным столом, уставленным сушками, пряниками, вареньем. Прямо-таки к дачному чаепитию.
Всех претендентов за этот стол усаживали наряженные прислугой девушки — Даши, Поли, Кати, так их кликали ведущие. И чаю налили. Весьма мирная картинка, которую слегка портили
Л. Парфенов и С. Сорокина, из конферанса которых следовало (да они и не скрывали), что представленных на соискание премии книг они не читали.
Результат подсчета голосов не поверг публику в недоумение; вроде бы все чинно-благородно, т.е. ожидаемо. Во всех раскладах или опросах присутствовала так или иначе «первая» пятерка; из нее и вылупилась тройка.
Юзефович так Юзефович — я именно его и предсказывала. Зорин — безусловен, если не в «тройке», то в «достоинстве».
Однако вопросы остаются, и не столько к голосованию (потому что остался привкус неуверенности в том, что все так называемые академики, к сотне которых и я принадлежу, прочитали представленные в коротком списке книги — на предваряющем церемонию собрании как раз обсуждался вопрос о том, позволительно ли принимать к подсчету голосов лист Марата Гельмана, признавшегося в интернете, что он книг не читал и голосует, как друзья подскажут). Вопросы скорее к той группе экспертов, которые выбирали эти книги для голосующих академиков.
Понятно, что результаты голосования зависят не только от того, кто голосует, но и от того,
что выдвинуто на голосование. Старинная редакционная шутка: если рукопись в редакцию не представлена, она не может быть напечатана. Если книга в
шорт-лист не вошла, она не будет прочитана и «проголосована». Не уверена, что сквозь сита уважаемых экспертов (а сначала отборщиков — тех, кто читает все выдвинутые и самовыдвинутые на премию книги и рукописи) на втором этапе не проваливаются важные в литературном отношении тексты. По крайней мере длинный список был интереснее короткого — за счет ярких авторов и необычных текстов. Предпочтительнее было бы людей, отбирающих
лонг-лист, и тех, кто будет сосвежа его читать, для того чтобы сделать из него короткий (на 10—14 книг) список, — вообще развести. И это, конечно, будет не панацея, но все же.
Читать текст полностью
Опыт «Русского Букера», кстати, здесь вопиет: как правило, люди профессионально и постоянно не вовлеченные в литературный процесс, бывают более ангажированными, чем те члены жюри, которые досконально блюдут свой профессиональный кодекс независимости. Впрочем… Впрочем, человек слаб: на него влияет, например, чувство землячества: иначе как объяснить присутствие в букеровском шорт-листе Е. Чижовой из Петербурга — весьма посредственного (недаром она не в состоянии преодолеть планку какого-нибудь иного, например московского, журнала) прозаика?
Итак, вопросы — и иногда не очень приятные ответы — возникают не столько при выборе лауреата, но при определении шорт- и даже лонг-листа. Ну почему, скажите на милость, Р. Сенчин сейчас — в лидерах, а в прошлый раз его даже в лонг-лист не пропустили? Он стал писать настолько лучше, что перескочил аж через две ступени отбора? Нет, это всего лишь результат смены жюри, а значит — смены оптики. В новом жюри появились, видимо, люди с другим литературным зрением. То есть в случае «Букера» произошла смена тех самых отборщиков (в «Букере» эти две обязанности, отборщика и члена жюри, объединены).
Когда речь идет о сменном литературном годе — и его текстах, — то и эксперты (если уж мы обречены на их отделение от постоянного жюри) должны быть другими, чем отборщики. И тоже — сменными. От них результаты зависят не меньше, чем от жюри.
Что же касается декоративной части, то отдаю должное чутью устроителей церемонии: да, как сказал Михаил Сеславинский, сейчас мода на ретро. Этакая помесь переделкинской дачи с яснополянским имением. И птички поют, и лягушки квакают, и настенные часы почти настоящие (как предположил сидящий со мною рядом, пока его не вызвали на сцену для публичного чаепития, Борис Хазанов). Финалисты, которым слова практически не дали (не до них было), смотрелись так же нелепо, как смотрелся бы натуральный нос, пробивший своим острым кончиком портрет маслом.
Кстати, о Гоголе. Год его заканчивается, но Гоголь не оставляет нас — хотя бы тенью. Вот читаю в развернутом, отменно длинном, серьезном, как и все, что он делает, интервью председателя букеровского жюри Сергея Гандлевского о вызывающих его уважение писателях: «…они ищут не красот слога (по-моему, для стоящего писателя нет и не может быть такой задачи), а точности высказывания. У этих авторов есть убеждение в насущности своего видения и сообщения». Опять-таки, не хотелось бы никого обижать, но представим эти слова в приложении к Гоголю. К Набокову, Платонову — которых, в отличие от Гоголя, Гандлевский упоминает. А «насущность сообщения» все-таки оставим газете, в крайнем случае еженедельному журналу, например «Огоньку», где как раз перед букеровским окончательным решением данное интервью опубликовано.
Вернусь к декорациям.
Так или иначе, но впечатляемые обрядностью, завороженные декоративностью всегда меньше думают о содержательной стороне, будь то христианская этика или вручение премии. Была такая {-tsr-}премия, просуществовала недолго — «Российский сюжет». Ее устроители вообще-то сначала торговали обувью, но решили, что литература (и книготорговля) тоже весьма рыночное дело. Придумали конкурс — и церемонию к нему, чтобы чествовать лауреатов. Вести церемонию позвали аж Гошу Куценко, который изображал «музу» — мужского, правда, рода, но почему-то с крыльями. Креативности было много, а результат оказался нулевым. Надеюсь, что этот опыт, в котором поучаствовали тогда и нынешний директор «Большой книги», и председатель экспертного совета, будет все-таки учтен при разработке дальнейших декораций. И технологий.
О «Букере» мне сказать нечего — дежавю так дежавю.
А выбор жюри подтвердил слова С. Гандлевского.
Действительно (я проверила), вся эта компания - Юзефович (победитель "Большой книги"), Урушадзе (директор "Большой книги") и Бутов (председатель экспертного совета "Большой книги") пришли из "Российского сюжета", оказавшего авантюрой. Там Юзефович был экспертом, Бутов председателем совета экспертов, Урушадзе организатором и главным редактором издательства "Пальмира", бесследно исчезнувшего после проведения конкурса.
Хорошо бы почистить "Большую книгу" - убрать из неё Урушадзе и Бутова и сделать процедуру отбора чёткой и прозрачной. И исключить возможность голосовать за книгу, не читая её.
Это предложение из романа «Журавли и карлики» в комментарии к статье Варвары Бабицкой «Время бабушек» я привела как пример плохого владения русским языком. Беллетрист Юзефович умудрился образовать деепричастие («юзуя») от несуществующего глагола!
Но приглядитесь пристальнее к этому предложению. Ничего не замечаете? Как вам это «остервенело»? Дело в том, что слова «остервенеть», «остервенелый», «остервенение» могут относиться либо прямо, либо косвенно только к одушевленному предмету. Машина не способна остервенеть, поскольку «остервенение» – это состояние крайней ярости, иступленной злобы, как поясняет нам толковый словарь. Автомобиль, как неодушевленный предмет, не может совершать какое-то действие «остервенело», т. е. «с остервенением». У Тургенева в романе «Накануне» есть фраза: «Шубин работал с остервенением». У Юзефовича, как видим, то же самое делает машина да ещё «юзуя»!
Но приглядитесь к фразе Юзефовича ещё пристальнее. Больше ничего подозрительного не замечаете? Напрасно. Как вам это «машина вырулила со двора»? Если бы автомобили умели рулить, то водители были бы не нужны. Но в том-то и дело, что автомобили рулить не могут, делать это могут только водители, то есть люди, ну, может быть, еще обученные обезьяны, но никак не сами машины. Однако у фокусника Юзефовича и это возможно.
Итак, что мы видим? Три непростительных для писателя, грубейших ляпа только в одном коротком предложении! То есть половина предложения – сплошная нелепица! А если потрясти основательно весь роман Юзефовича? Тогда, думаю, материала хватит на руководство для начинающих авторов под названием «Как писать нельзя».
И это сомнительное творение наша «литературная академия» (или как там её?) пропускает не только в длинный список, но и в короткий, а затем ещё и премирует!
Не буду подробно разбирать произведение, посредственность которого прет уже из первого абзаца (даже авторы журнала «Вокруг света» начинают свои статьи талантливее). Замечу лишь, что собрать в кучу нескольких самозванцев из разных эпох и плюхнуть их в современный роман – это признак дурного вкуса. Однако, если требуется разогнать объём произведения до приемлемого (как известно, «Большая книга» не жалует тонкие книжки), то такой прием становится понятным. К тому же он избавляет от длительного труда, ведь достаточно переписать биографии самозванцев из существующих книг. Ну, само собой, изменить их немного для приличия. Самозванцы ведь давно мертвы, возражать не будут. А было их в истории так много, что Юзефовичу для прокормления хватит этого добра надолго. Можно еще пару романов о них написать. Хотя зачем? Достаточно этот, уже существующий, переименовать лет через десять, добавить в него, опять же для приличия, новую главу, и, глядишь, еще какая-нибудь премия обломится. Жить-то на что-то надо стареющему, малограмотному беллетристу. Может, жюри какой-нибудь литературной премии и пожалеет беднягу, не пожурит – «прожюрит» как надо? Особенно если живы будут такие собратья по пилению всевозможных фондов и премий, как господа Урушадзе и Бутов. Эти-то всегда найдут себе какое-нибудь премиальное пристанище с сытной кормушкой.
Примечательно, что фамилию главного героя (Шубин) Юзефович берет у Тургенева (не вгоняет же в роман в угоду собственному редактору Елене Шубиной!) – зачем самому мозгами винтить, если классики уже потрудились? Позаимствовать фамилию у классика – это само по себе не криминал, да и мёртвый Тургенев уже не обидится (а был бы живой, наверно, обиделся бы). Однако эта характерная мелочь высвечивает нам метод работы Юзефовича. Как говорится, с миру по нитке – голому рубашка. Хорошо еще, что нитки выдергиваются из одежек мертвецов.
Юзефовича, конечно, можно понять. Если собственного (монгольского) опыта на роман не хватает, а писательское воображение отсутствует (заметьте, что и сыщика-то своего, Путилина, Юзефович, в отличие, скажем, от Акунина, не придумал, а извлёк из спирта в кунсткамере; Путилин написал книгу «Сорок лет среди грабителей и убийц», из которой Юзефович, очевидно, и черпал вдохновение, да и детективы о Путилине были написаны еще до революции Романом Добрым), то самозванцы просто необходимы. Метод переписывания биографий самозванцев (королей, царей, императоров, известных шулеров и т. п.) и извлечения из спирта сыщиков может пригодиться любому посредственному беллетристу. Берите его на вооружение, господа молодёжь! Особенно если у вас диплом учителя истории в кармане. Спешите в архив, сдуйте пыль с какой-нибудь папки, не поленитесь переписать её содержание. Не забудьте надергать красивых ниточек из чужих рубашек (годится все, что подвернется под руку). И бегом в редакцию! Там вы обнаружите, что за подобную «кройку и шитье» еще и деньги платят. Немедленно увольняйтесь из школы, вы теперь писатель! Как? Вы провинциал? Вот невезуха! Ничего, не тужите, перебирайтесь срочно в Москву. Без этого посредственному литератору никак нельзя. Здесь в Москве все деньги лежат. Здесь журналы, газеты, редакции, киностудии, премии, фонды и прочая, и прочая. Посредственному литератору необходимо подобраться ко всему этому поближе, иначе его без специальных оптических приспособлений не разглядеть. У вас проблемы с переездом? Не к кому? Не на что? Да вы не робейте, выход всегда найдётся. Ну, женитесь на худой конец на москвичке – где наша не пропадала! Или пару месяцев поворочайте кирпичи на стройке, а там и зацепитесь за какую-нибудь комнатенку. Короче говоря, молодые амбициозные литераторы со скромным талантом и хроническим косноязычием знают теперь, что им следует делать. Путь им указали старшие товарищи.
Ладно, не будем слишком придираться к немощному беллетристу Юзефовичу. Не наше это девическое дело. Однако куда смотрят литературные критики? Это же их прямая обязанность – придираться. Нет, они предпочитают гулять по поверхности, не углубляясь в суть. Своими острыми перьями они часто больно поддевают друг друга, иногда даже «остервенело» тычут этими перьями куда ни попадя, а вот тщательно и объективно, не «юзуя», проанализировать литературное произведение, разоблачить фальшивку, «вырулить» вторичность из темного двора на яркий свет, да хоть бы и по «талому снегу», эти легкомысленные господа почему-то не способны.
И, спрашивается, чем занималась наша стоглавая «литературная академия», когда «жюрила» «Журавлей»? Или все сто голов у нее, извините, пусты? Или они только путаются и мешают друг другу, и в результате никакого толку? Или академия просто-напросто отравилась не прожаренными журавлями в академической столовой (понимаю, сама ими поперхнулась) и не смогла должным образом выполнить свои обязанности? Или ей по какой-то другой причине было не до птиц и людей маленького роста?
Господа, возьмите меня к себе в академию! Хотя бы дворником. Или привратником. Я хоть и прогуливала порой лекции на филфаке, а всё же мой маленький «Шеврале» не выруливает сам себя со двора, не стервенеет и не «юзует». Я позабочусь о том, чтобы и ваши академические авто не рулили бесхозно, не стервенели без причины, не «юзовали» в остервенелом состоянии в талом снегу, да и вообще вели себя прилично. А юзефовичей буду отгонять от них метелкой. Пусть только попробуют покуситься на ваше академическое имущество! Уж я им...