Бедность не порок

Это нам – модный литературный жанр, а бедным сруликам – кровь, гордость и предубеждение

Имена:  Бен Элтон · Дуглас Коупленд · Харуки Мураками

Поэт Дмитрий Воденников когда-то очень точно определил литературный жанр:

        «Впрочем, Оля тоже хороша. Я ей диктую по телефону:
        “окрепший, взрослый, маленький, умерший”, —
        а она говорит: Ну что — опять про бедного срулика?»

С другой стороны, это нам — модный литературный жанр, а бедным сруликам — кровь, гордость и предубеждение. О них пишут исследования, их блоги сияют глубоким черным и нежным розовым, но, судя по книгам последнего времени, они наконец-то всех утомили. Которые тут срулики? Слазь.

О ком, собственно, речь? Это интуитивно понятно. Бедный срулик, во-первых, несчастен, во-вторых, никем не понят, а в-третьих, сами потом осознаете, какой он прекрасный, но будет поздно. Это трагическая фигура, окутанная пафосом ранней мудрости и благородной покорности судьбе. Очень любит показательно копаться в мелочах, думать о детстве и через силу коротать дни, не занимаясь почти ничем, чтобы было видно, как однообразна и сложна его жизнь. Утром проснулся — проснулся утром, вот в детстве просыпался и чувствовал мамино тепло, а сейчас что? — сейчас не так, проснулся утром, поел, подумал о пустоте всего сущего, вспомнил о смерти, поел, подумал о тщете всего явленного, вспомнил о своем друге, который ведь точно так же, и вот теперь мертв, и неужели так до самого конца? — поел, а тут и день пошел к ночи. Еще иногда полезно выбраться куда-нибудь в бар и смотреть на пьющих рядом — тоже неиссякаемый источник мыслей о тщете всего сущего. Неудивительно, что книги про них были популярны в 90-х — начале 2000-х, постепенно мельчая от поэтичности «Похорон кузнечика» Николая Кононова к кухонной романтике Гришковца и клубозвону Спектра, а потом и вовсе довздыхавшись до занудных ЖЖ-эмо-мышей.

Появление новых героев, которые могут стукнуть, — это реакция на блаженное нытье сруликов. Новые герои (не будем показывать пальцем) нытье ненавидят, как во времена революции и гражданской войны. Но от сруликов так просто не избавиться. Новые срулики приходят все реже — ничего, напомним о старых, классических.

Издатели решили порадовать публику сборником рассказов Харуки Мураками, написанных в 1989—1990 годах. Говорят, что работа над этим сборником помогла Мураками справиться с депрессией и творческим кризисом. «TV-люди» удивительно старомодны. Телелюди приходят к герою в воскресенье вечером, приносят телевизор. Он долго рассуждает о том, как у него дергает в голове, как он не любит воскресенья и как его жена любит порядок. Потом мир понемногу начинает терять равновесие, а жена куда-то девается. В других рассказах мужик превращается в зомби, но перед этим говорит своей невесте все, что он о ней на самом деле думает (психологически это очень точно), или девушка, которую все насилуют, видит призрак полицейского со спущенными штанами, или женщина, читающая «Анну Каренину», перестает спать. Но, в общем, главное, что «у каждого человека что-то по-своему дрожит внутри». Дрожит, безусловно, и иногда это дрожание есть великий признак. Не в этот раз. Изображение в «TV-людях» дрожит не от магнетизма рассказчика, а от сбитой настройки, и книга полезна лишь в рамках самоучителя «что делать, когда у вас творческий кризис». Писать рассказы про ужасное: про окрепших, взрослых, маленьких, умерших.

Специалист по маленьким, умершим Дуглас Коупленд в новом романе «Похитители жвачки» восстанавливает пьесу «Кто боится Вирджинии Вульф» с новыми, доведенными до абсурда персонажами. Пьесу (здесь она называется «Шелковый пруд») пишет один из героев романа, графоман Роджер, работающий продавцом в магазине канцпринадлежностей «Скрепки». У него проблемы с бывшей женой, с чувством давней вины и со всеми остальными явлениями окружающего мира. Он начинает переписываться с другой сотрудницей «Скрепок», Бетани, а может быть, придумывает ее: «У таких, как я, много общего: мы все ненавидим солнце, носим черное и чувствуем себя запертыми в собственном теле». Современное имя бедному срулику — эмо.

В этом романе все что-то пишут, все пишут что-то вторичное, все в сотый раз пережевывают похищенную у поп-культуры жвачку — и постепенно это начинает казаться трогательным, так ни разу и не став захватывающим. Разжевывание пьесы Эдварда Олби и выдувание из нее больших розовых пузырей — главное событие романа, а в финале Коупленд выдает ядовитую авторецензию: персонажи должны быть вымышленными, место действия — не магазин «Скрепки», а что-нибудь подальше отсюда, а вам, молодой человек, еще учиться и учиться. Самоирония — единственное, что склеивает сюжет «Похитителей жвачки».

Бен Элтон — британский зануда, гораздо менее популярный в нашей стране, чем предыдущие двое, — написал антиутопию «Слепая вера». Бедный срулик — идеальный герой для антиутопии, особенно если в конце он станет гордым сруликом. Элтон любит жонглировать модными темами, и новая религия «Слепой веры» замешана на блогах, личных видео, эмотировании, зацикленности на своем теле, публичном сексе, групповых объятиях и так далее. Ну и при этом все книги, кроме брошюрок про Бог-есть-любовь и «Как подтянуть ягодицы», запрещены, а в любую еду добавляется сахар, чтобы люди получали нескончаемое удовольствие и рассказывали о нем в своих блогах. Элтон долго и подробно объясняет все, что не требует объяснений: и про групповые объятия, и про присутственные дни в офисе, и про эмотирование. Перестает объяснять лишь когда начинается собственно экшн — но тут и книга уже почти заканчивается. Элтону гораздо интереснее придумывать мелочи, чем разрабатывать сюжет или, не дай бог, характеры. Но такую книжку приятно прочитать на отдыхе. А потом быстренько написать про нее в свой блог.

Харуки Мураками. TV-люди. М.: ЭКСМО, 2009
Перевод с японского Е. Рябовой

Дуглас Коупленд. Похитители жвачки.  М.: АСТ, 2009
Перевод с английского Е. Романовой

Бен Элтон. Слепая вера.  М.: Иностранка, 2009
Перевод с английского В. Бабкова