КИРИЛЛ РЕШЕТНИКОВ (ШИШ БРЯНСКИЙ)

«В литературной жизни большую роль играет алкоголь, а я не пью»

— Время все расписано. Еще куча его уходит на ликвидацию помех каких-то, сбоев. Я хотел бы с рядом функций справляться более эффективно, не зависеть от своих технических неполадок. Как известно, треть жизни у нас что-то болит или мы встревожены настолько, что не можем работать. Я бы сделал себе апгрейд, но не знаю, что для этого нужно.

— Так, а почему ты, собственно, не живешь литературной жизнью?

— Не могу получать удовольствие от вещей, которые я нахожу бессмысленными.
Если человек не живет литературной жизнью, или не ест арбузов, или едет не на юг, а на север, — что здесь удивительного? Чем так уж детерминирована литературная жизнь как времяпрепровождение? И потом, насколько я знаю, в ней большую роль играет алкоголь, а я не пью.

Литературная жизнь для меня — это разновидность биологической жизни, причем жизни того вида, к которому я не отношусь. Вовсе не один я такой. Есть еще целый ряд людей, которые никогда не будут жить литературной жизнью.

— А выступать ты собираешься?

— Со стихами в ближайшее время — вряд ли.

— «И вольешь в мою ты прану / литр дольней хуйни, / и я стану, я стану / как они, как они» — это, случайно, не об алкоголе?

— Есть некая такая материя жизни, которая везде разлита. И есть материя определенного качества, которую я по возможности не хочу в себя принимать, а хочу другую. Алкоголь — это слишком большая конкретизация.

Я могу что-то наблюдать, какое-то явление, но я не хочу быть носителем этого. Я вижу в этом смерть какую-то, говорю себе: «Нет, таким ты никогда не будешь». Это забота о некотором иммунитете. А результаты могут быть неожиданные. Можно, например, сойти с ума. Или самосовершенствоваться. Или окончательно самосовершенствоваться, а потом свихнуться.

— Ха-ха!

— Но за все бывает плата. За то, чтобы соблюсти иммунитет, не стать «как они», я плачу тем, что мне все не нравится — то, что относится ко мне. Там, где другой человек испытывал бы удовлетворение, я — не испытываю. И вот тут интересно, подключать ли психоаналитический уровень, или социологический, или метафизический. От какого момента прослеживать проблему и в какой парадигме ее рассматривать? Столько парадигм дано на выбор, даны на выбор языки описания, концепции… Непонятно, в каких терминах себя описывать. Животное я — или нужно считать, что я не животное?

По идее, я должен мыслить в метафизических терминах. Но любая слишком излюбленная парадигма сильно заебывает. Как реанимировать увлечение, когда эмоционально с ним уже никакой связи нет? Это уже вопрос из области анатомии увлечений.

Современность — время апатии и старости. То, что любишь, начинаешь любить головой, а эмоциональные связи охлаждаются, нужны какие-то кунштюки, чтобы это поддерживать. Ты можешь отказаться от основной парадигмы — но альтернатива может быть непредсказуемой. Получится, что ты пролетел в плане своих привязанностей. Оказался таким сиротой внутри своей головы.

— Кстати, я вспомнила сразу о «дорогих сиротах», — Гронас приехал, ты его видел?

— Да. Спросил его об общем знакомом, и он рассказал мне такую историю. Про мальчика-филолога, который хотел изучать классическую филологию, поехал в Америку, там учился, и тут у него случился внутренний коллапс. Возник тотальный дискомфорт из-за того, что статус ученого обязывает тебя все время производить нечто, какой-то умственный продукт. В нем что-то надломилось, он все бросил, пошел работать на стройку, женился на беженке из Туркмении, которая уехала еще при Туркменбаши, который, как ты, может быть, знаешь, недавно умер. Этот человек потом снова начал учиться, стал инженером и совершенно счастлив — он будет участвовать в строительстве грандиозной дамбы, которая будет защищать Нью-Орлеан. Такая зигзагообразная история. Через отвергание интеллектуальных амбиций человек снова к ним пришел. Прямо гегелевская триада «теза—антитеза—синтез».

— Отличная история, у Псоя Короленко есть песня с похожим сюжетом. Послушай, а что это ты вдруг ополчился на весь свет в интервью «НГ-Ex Libris»? Чем тебе не угодили пишущие верлибром и переводчики с английского?

— Переводы переводам рознь. Верлибр верлибру рознь. Я говорил о группе, довольно обширной, индивидуумов, которые для меня довольно слабо друг от друга отличаются и уж точно не являются «всем светом», а всего лишь небольшой его частью.

— После этого твоего интервью меня спросили — в уме ли ты?

— Абсолютно. В гораздо большей степени, чем, возможно, кому-то хотелось бы.
Надеюсь еще дать повод в этом убедиться. По поводу же своих слов — я не присягал никому на верность. И у нас свобода слова. А кто спросил?

— Человек, пишущий верлибром и переводящий с английского.

— Ну, мой ему поклон.

— То есть им передать, что ты не съехал с катушек?

— Я ставлю эксперимент. Я начинаю говорить то, что я думаю. Это как выйти на Красную площадь с плакатом «За нашу и вашу свободу». Да нет, чего уж там — это как если просто на кухне сказать тихим голосом то, что ты думаешь. Я подвизаюсь в литературной сфере, связан со всеми. Но сколько можно себя цензурировать?

У меня есть знакомые, которые любят интриговать с кем-то против кого-то, думать, кто какую линию против них изберет. То же самое происходит в провинциальном, местечковом, но исполненном жуткого гонора литературном мирке. Бури, которые разыгрываются внутри него, извне вообще не видны. Мне не интересен ЖЖ, интернет малоинтересен — мне там нужна кое-какая музыка, материалы по научной части и минимум новостей. Знать, что кто про кого сказал, — это плохо влияет на мозги. Если бы я мог, я бы поставил на эту информацию фильтр и не видел бы ее вообще. Повторяю — у меня осталось мало времени. Как и у всех нас. Зачем заниматься чушью? Идеальной для меня является ситуация, когда никаких отношений вообще нет, а есть духовное братство.

— Все-таки расскажи людям, чем ты занимаешься.

— Я занимаюсь музыкой, поэзия без музыки мне сейчас не особенно интересна, и еще я получил русско-финский лингвистический грант по уральским языкам. А от того, о чем мы сейчас с тобой говорили, я хотел бы полностью абстрагироваться. Срастание литературы со сферой личных отношений для меня — знак глубокой малозначимости первой. Если ты делаешь какие-то настоящие вещи, не важно, кто в каком треде что о тебе сказал.

Я вот, например, в последнее время недостаточно активно занимался лингвистикой и до сих пор кое-чего не понимаю про уральские языки. И это меня действительно волнует. Так что каждому свое.

— Это такая фраза…

— Вот такая фраза, да. Везде ж фашизм, это понятно, да.

Я вспоминаю недавнее выступление Шиша на Книжном фестивале, где он пел новую песню про Софью Яковлевну Гну, которую фашисты запекают в блин, предварительно отобрав у нее портмоне и телефон. Песня посвящена «русскому режиссеру Павлу Бардину и его фильму “Россия-88”», которого Шиш, впрочем, не видел.