Часы идут

В кризисе ли Премия Андрея Белого? С Вячеславом Курицыным полемизирует ДМИТРИЙ КУЗЬМИН

Имена:  Вячеслав Курицын

На днях писатель и литературный критик Вячеслав Курицын опубликовал в блоге журнала «Прочтение» полемический текст «Часы остановились. Премии Андрея Белого исполнилось 30 лет. Хватит?». «Лучшая» и «главная» премия разочаровала своего лауреата и давнего почитателя: по мнению Курицына, юбилейный тридцатый год премия встречает в глубоком кризисе, не имеющем отношения к экономике (благо и премиальный фонд — 1 рубль). ДМИТРИЙ КУЗЬМИН, член Комитета Премии Андрея Белого, по уже сложившейся традиции возражает Вячеславу Курицыну со страниц OPENSPACE.RU

Откровенно говоря, возвращение Вячеслава Курицына в его критической ипостаси производит несколько странное впечатление. В прошлый раз он, если коротко, объяснял, что Топоров — это хорошо. В этот раз — если коротко, что Премия Андрея Белого — это плохо. С учетом того, что (если, конечно, я ничего не пропустил) за последние полгода других существенных соображений о современном состоянии отечественной словесности Курицын не высказал, в этом выборе предметов и оценок есть что-то нарочитое. Назову-ка я говно конфеткой — что, взволнуется ли общественность? А если конфетку — говном?

Вступать в дискуссию, так сказать, по основному вопросу в обоих случаях несколько неловко. В этом конкретном случае мне особенно неловко, потому что непосредственным поводом для курицынского недовольства послужили решения Комитета Премии Андрея Белого за 2008 год, в принятии которых я непосредственно участвовал. Но, как и в прошлый раз, я все-таки скажу несколько слов.

Не буду оспаривать конкретные оценки, полученные от Курицына новоиспеченными лауреатами: на то и премия (любая), чтобы критика говорила: «Опять дали не тому». (На всякий случай замечу в скобках, что Комитет принимает решения большинством голосов, мнения обычно расходятся, и в составе Комитета тоже каждый год имеются люди, полагающие, что опять дали не тому. Хотя бы в одной из номинаций.) Однако основная претензия Курицына носит не персональный, а идеологический характер: «Свой авторитет премия Белого заслужила именно умением углядеть новое в новом, награждениями грядущих, а не состоявшихся классиков. <...> почти все премии-2008 вручены за так или иначе понятые «заслуги», за выслугу лет, за правильные глаза. Для работы комитета это — стыдный провал». Это генеральное утверждение Курицына между тем ошибочно.

Курицын вроде как хочет сказать, что прежде таких «провалов» не было (или было меньше), награждали исключительно за с-пылу-с-жару-новацию. Это не соответствует действительности. С тех пор как в 1997 году Премия Андрея Белого после довольно продолжительной паузы (единственный лауреат за пять лет) обрела второе дыхание и нынешний формат, среди лауреатов всегда соседствовали открытия текущего момента и давно состоявшиеся фигуры. В том самом 1997 году, в частности, премию получил киевский поэт Виктор Летцев за свою единственную книгу стихов, написанную десятью годами раньше. В следующем, 1998-м, — Михаил Еремин, работавший к тому времени в поэзии ровно 40 лет. Странно было бы думать, что по состоянию на 2003 год «грядущими, а не состоявшимися классиками» были лауреаты в поэтической и исследовательской номинациях Михаил Айзенберг и Владимир Топоров (великий филолог, никак не связанный с милым сердцу Курицына однофамильцем). Но — да, вместе с ними награду получила за дебютный сборник прозаик Маргарита Меклина, а годом раньше премии была удостоена дебютная же книга стихов Михаила Гронаса. То есть соединение сегодняшних классиков с завтрашними — общий принцип премии, а не внезапный сбой. Пропорции же могут варьировать, год на год не приходится.

О том, что в этом общем принципе заложено системное противоречие, я уже писал — ровно восемь лет назад: «Премии, вообще говоря, бывают двоякого рода: одни делают акцент на конкретном произведении, другие — на фигуре автора в целом (хотя конкретным поводом для награждения может служить вполне определенный текст). Условно говоря, первый тип представлен Букеровской премией, второй — Нобелевской. Проблема премии Андрея Белого — в том, что в культурном сознании она остается премией второго типа, но предъявляет себя, на нынешнем этапе, как премия первого типа». И еще полугодом раньше: «Устремленность в будущее и обращенность в прошлое — нормальные взаимодополняющие культурные стратегии. На их основе, вообще говоря, и должны формироваться литературные премии двух типов. Первый тип — «премии поиска», оперативно отмечающие всякие важные новации, чтобы привлечь к ним большее внимание (не столько широкой публики, сколько литературной — художественной, музыкальной и т.п. — общественности). Второй — «премии Пантеона», закрепляющие принадлежность каких-то авторов или явлений к сонму столпов или коллекции шедевров». То есть проблема не просто налицо, не просто не нова, — она еще и осознана давным-давно. И вдруг Вячеслав Курицын вошел с мороза и выносит приговор: «знак глубокого кризиса».

Отчего эта проблема не решена, отчего Комитетом Премии Андрея Белого не сделан решительный выбор в пользу одного из подходов? Простой и прагматический ответ состоит в том, что единственность этого премиального проекта вынуждает его к попыткам объять необъятное: отказ от одного из занимаемых стульев оставляет его пустым на неопределенный срок. Да, может быть, и неплохо было бы, если бы появились у премии обещаемые Курицыным «конкуренты: другие премиальные проекты, ориентированные на новаторство, нерыночность, неформатность и пр.». Но Курицын-то их обещает в связи с нынешним кризисом, а поскольку мы уже видели, что кризиса никакого нет (или, если угодно, он длится одиннадцатый год), постольку отсутствие этих самых конкурентов наводит на подозрения. То ли мера недовольства Премией Андрея Белого в литературном сообществе не столь велика, чтобы затеваться с альтернативой. То ли круг компетентных, договороспособных и готовых к самоорганизации экспертов не столь широк, чтобы набралось на два премиальных сюжета с сопоставимым авторитетом. То ли, попросту говоря, премия с 30-летним стажем может себе позволить безденежность, а новый проект, не имеющий на старте подобного символического капитала, должен подразумевать какой-то материальный бонус (материальную же поддержку, как показывает опыт, на ниве современной русской литературы получают, как правило, проекты слабовменяемые и/или ориентированные на хорошо опознаваемый истеблишмент, — о том, почему это так, разговор отдельный). Так или иначе, драма ситуации состоит в том, что и Сергей Круглов, и Владимир Аристов при сегодняшнем наборе имеющихся поэтических премий не могут получить никакую другую — нет такой другой. Что и обязывает Премию Андрея Белого изворачиваться то так, то эдак.

С другой стороны, помимо прагматического ответа возможен и ответ идеологический. Новизна и актуальность — понятия относительные. Да, необходимо поддерживать и отмечать яркие дебюты, явления, вот только сейчас попавшие в фокус цехового и читательского внимания и изменившие общую картину происходящего... Но ежели при всем том выясняется, что по гамбургскому счету (вообразим на минуту, что семеро членов премиального Комитета способны совместными усилиями вынести решение именно по этому счету) эффект от этих явлений не перевешивает того значения и того впечатления, которые вычитываются из совпавшего с ними по времени тома избранных текстов за 30 лет работы? Кроме того, относителен и статус «состоявшегося уже эдак с четверть века назад» автора, потому что иной раз автор, состоявшийся четверть века назад как творческая индивидуальность, обладатель уникального стиля и метода, спустя эту четверть века так и остается толком никем не прочитан даже внутри профессионального сообщества. И радостное «смотрите, кто пришел!» иной раз стоит отложить ради не лишенного горечи «разуйте глаза, наконец!».

Как ни удивительно, у этой медали есть еще и третья сторона — историческая, и ее тем более нельзя обойти молчанием, что Курицын во первых строках своей статьи клянется именами лауреатов 1978 года — Кривулина, Драгомощенко и Гройса: тогда-де умели угадывать будущих классиков, а не награждать уже давно признанных авторов, а теперь вот «стыдный провал» да «глубокий кризис». Это ж каких таких давно признанных по состоянию на 1978 год авторов не пожелали отметить основатели Премии Андрея Белого? Ведь сам проект премии родился как знак того, что завершилось формирование единого пространства русской неподцензурной литературы, осознавшей себя как цельное в своем многообразии явление, напрямую наследующее предшествовавшей тоталитаризму эпохе. И то поколение, которому выпало это пространство сформировать, отмечало Премией Андрея Белого своих собственных лидеров. Предыдущее поколение, на рубеже 1950—1960-х пытавшееся играть с советской властью по ее правилам, воспринималось ими как вполне чуждое (в ряде случаев совершенно напрасно, так что потом пришлось исправляться, награждая в 1998-м Еремина, в 2004-м Соснору, в 2007-м Всеволода Некрасова), от более ранних никого не осталось. Ситуация эта сегодня невоспроизводима — по меньшей мере в том отношении, что никакого разрыва между поколениями нет (хотя некоторым неумным старикам он все время мерещится). А организовать некое ее искусственное подобие — заставляя почтенных (как в премии «Дебют») или малопочтенных (как в премии «Неформат») мэтров высматривать молодых гениев, или, наоборот, затевая внутрипоколенческое состязание между умеренно младшими авторами, или еще что-нибудь в таком роде, — можно, конечно, спору нет: премиальных проектов вообще может и должно быть много, с самыми разными схемами и концептуальными основами. Но все разгораживания подобного рода, думается, чужды духу Премии Андрея Белого — с самого начала настолько объединительной и инклюзивной, насколько это было возможно для конкретных людей в конкретную эпоху, и далее всегда стремившейся играть максимально широко по всему полю (возьмем футбольную метафору, поскольку в журнале «Прочтение» так любят писать про футбол) — от Седаковой до Могутина, от Битова до Лимонова, от Курицына до Кузьмина.

Легко увидеть, что в этот раз, отвечая Вячеславу Курицыну, мне не удается выдержать задаваемый им стиль и темп кавалерийской атаки: мне понадобилось три страницы на то, чтобы объяснить, на каких подразумеваниях основаны и почему, следовательно, неверны три фразы исходного курицынского текста. В курицынском тексте, однако, фраз несколько больше. Не все из них требуют ответа. Например, курицынское недоумение насчет того, что «радужный Культуртрегер язвит по поводу одной там новообразованной премии, а о Белом ни звука», я смело могу оставить без комментария, изумление относительно отсутствия обновлений на странице премии в Журнальном зале легко парирую тем, что и страница премии на сайте имени Курицына почему-то не обновляется (зато там, где надо, вся информация размещается строго в срок), в ответ на сетования о том, что про премию молчат блоги, достаточно пары случайных ссылок — скажем, этой и этой. А вот про один пассаж Курицына, претендующий на аналитическую глубину, надо было бы поговорить подробнее, но, ничего не поделаешь, пусть хоть конспективно.

Курицын пишет: «Запомнилась (цитирую по памяти) хорошая фраза Ильи Кукулина, что в «новом» интересен не сам эксперимент, а стоящие за ним поиски жизнеспособных модусов конкретного человечьего бытия. Тот же Родионов, разумеется, не «новое» делает, а чисто интересуется живыми окровавленными модусами. Но в самом «духе» премии Белого велика как раз идея эксперимента, башни из слоновой кости, авангардного жеста, причудливого коктейля серебряного века с андеграундом семидесятых. Очевидно, дух премии вступает в противоречие с духом эпохи». Тут вот какое дело. Кукулин, натурально, прав. Но Курицыну только кажется, что он с Кукулиным согласен. На самом деле Курицын тут соглашается совсем с другими людьми — вроде высокоученого профессора Шайтанова, — полагающими, что некая подлинная судьбоносная новизна лежит на одной чаше весов, а всякое там бессодержательное экспериментальное штукарство на другой. В то время как Кукулин разумеет нечто противоположное: всякий существенный эксперимент в существе своем есть нечто гораздо большее, чем просто эксперимент, а именно: поиск жизнеспособных модусов конкретного человечьего бытия. Но надо глубоко вникнуть в задачи и условия эксперимента, чтобы уяснить себе, каким образом «дыр бул щил» и «Черный квадрат», «Башня» Вячеслава Иванова и котельная андеграунда семидесятых, метареализм и концептуализм, люмпенские баллады Родионова и постмодернистская агиография Круглова являются не игрой в бирюльки или в бисер, а специфически развернутым ответом на вопросы вида «кто мы, зачем мы, куда мы идем». Дух эпохи выражается в специфике этого разворота, а не в том, что в одну эпоху эти вопросы актуальны, а в другую нет.

Вот и с Премией Андрея Белого та же история. У этого эксперимента есть свои задачи и условия, и в них надо основательно вникнуть, чтобы разобраться в том, как и на какие вопросы она с переменным успехом пытается отвечать вот уже тридцать лет. Методом кавалерийского наскока — не выйдет.


Последние колонки раздела:
Наталья Иванова. Синдром Елизарова, 10.12.2008
Николай Александров. Книга на минуту, 4.12.2008
Елена Фанайлова. Город В. и город W., 21.11.2008