70 лет Венедикту Ерофееву

В честь дня рождения писателя мы смотрим его видеоинтервью и немедленно выпиваем

Имена:  Венедикт Ерофеев

Венедикт Ерофеев родился 24 октября 1938 года на железнодорожной станции Чупа за Полярным кругом и умер от рака 11 мая 1990 года в Москве. Предлагаемые видеозаписи бесед с Венедиктом Ерофеевым были сделаны Полом Поликовски для BBC и вошли в документальный фильм о писателе, который демонстрировался в Европе под названием From Moscow to Petushki.

Интервью, взятое у Ерофеева в квартире на Флотской улице в Москве, где он жил с женой Галиной Носовой, было записано 26—27 сентября 1989 года, там же праздновался пятьдесят первый день рождения писателя 24 октября 1989-го. Другое интервью записано на даче в Абрамцево, где Венедикт Ерофеев подолгу жил в последний год. Писатель говорит здесь при помощи микрофона: после второй операции на гортани он потерял голос. Живой голос Ерофеева звучит в фильме, когда писатель включает для интервьюера запись своего чтения «Москва — Петушки» (она восстановлена и выпущена целиком издательским домом «Союз» в 2007 году).

Эти материалы любезно предоставил для OPENSPACE.RU Валерий Берлин — редактор-составитель альманаха «Живая Арктика», включивший их в свой фильм о Венедикте Ерофееве. Фильм называется «Хибины — Москва — Петушки», так же как специальный выпуск «Живой Арктики», целиком посвященный биографической хронике Венедикта Ерофеева, самой полной на сегодняшний день.

Венедикт Ерофеев, 1989 год




«Я, видимо, не вставал, потому что слишком вставали все другие»

Фрагменты интервью, взятого у Ерофеева Леонидом Прудовским. Опубликовано посмертно (журнал «Континент». 1990. #65)

— А каково жить в России с умом и талантом?

— Можно. Можно тут жить. Если приложить к этому усилия. То есть поменьше ума выказывать, поменьше таланта, и тогда ты прекрасно выживешь. Я это за собой наблюдал, и не только за собой.

— Как же? Насколько я знаю, ты никогда на продажу не шел.

— Еще бы!

— А искушения были у тебя?

— Ни разу. Со мной этого не случалось. Я как раз из числа мудаков неискушаемых и неискушенных.

— Хорошо. Не покупали. Но напугатъ-то пытались. Я это знаю определенно.

— Ну, мало ли что. Это было в 50-х годах.

— И в 70-х было. Помнишь, ты скрывался от призыва в армию...

— Не в этом дело. Весна 62-го года. Приходит человек и говорит: «Вы Ерофеев?» — «Да». — «Вам нужны пистолеты?» Представь, город Владимир. Я лежу в похмелюге. Мне надо похмелиться во что бы то ни стало, а тут этот мудак спрашивает: «Так вам нужны пистолеты?» Я говорю: «На кой ляд мне ваши пистолеты! Дайте мне грамм пятьдесят похмелиться, а потом поговорим о пистолетах». А он не отстает: «Нет, вы скажите, вы Ерофеев или не Ерофеев?» — «Ерофеев, мать вашу!» — «Ага. Значит, вам нужны пистолеты».

— Веничка, а как ты оказался в МГУ?

— Как только я кончил 10-й класс и как только мне вручили из... сколько там было 10-х классов, хрен его упомнит, и я из 10 «К» получил золотую медаль, вот и двинул, и впервые в жизни пересек Полярный круг, только в направлении с севера на юг... И вот я на семнадцатом году жизни впервые увидел высокие деревья, коров увидел впервые...

— Что же у вас, кроме зэков, там водилось?

— Кроме зэков, ничего не водилось... А тут увидел я корову — и разомлел. Увидел высокую сосну и обомлел всем сердцем... И вот 55-й год. Там с медалью было только собеседование, и этот мудак так меня доставал, но достать не смог. Я ему ответил на все вопросы, даже которые он не задавал. И он показал мне на выход. Что ему еще оставалось? А этот выход был входом в университет. На филологический.

<...>

— А из-за чего выгнали?

— Я просто перестал ходить на лекции и перестал ходить на семинары. И скучно было, да и незачем. Я приподнимался утром и думал, пойти на лекцию или семинар, и думаю: на хуй мне это надо, — и не вставал и не выходил. То есть у меня было... ну, не созерцательная система...

— Скажи, а ты не вставал от самопогружения или после вчерашнего?

— Какое там переживание вчерашнего! Просто я, видимо, не вставал, потому что слишком вставали все другие. И мне это дьявольски не нравилось. Ну, идите вы, пиздюки, думал я, а я останусь лежать, потому что у меня мыслей до хуища.

— А вот эта знаменитая песня «Проснись, вставай, кудрявая...» — она тебя не будоражила?

— Будоражила. Потому что я очень люблю Дмитрия Шостаковича.

— И все равно не вставал?

— И все равно — брал себя в руки и не вставал.

<...>

— То естъ ты попал в персоны нон-грата?

— Хорошо бы еще в персоны нон-грата. То есть человек, который кивнул бы мне при встрече, уже сам стал бы персоной нон-грата. А хрен ли обо мне говорить.

— Чем же ты их все-таки так достал? Все же Владимир близко к столице. Что они так напугались-то?

— Вот этого я не знаю. Я немножко их понимаю. Все-таки, когда я стал жениться, приостановили лекции на всех факультетах Владимирского государственного педагогического института им. Лебедева-Полянского, и сбежалась вся сволота. Они все сбежались. Потом они не знали, куда сбегаться, потому что не знали, на ком я женюсь, — опять же было неизвестно. Но на всякий случай меня оккупировали и сказали мне: «Вы, Ерофеев, женитесь?» Я говорю: «Откуда вы взяли, что я женюсь?» — «Как? Мы уже все храмы... все действующие храмы Владимира опоясали, а вы все не женитесь». Я говорю: «Я не хочу жениться». — «Нет, на ком вы женитесь — на Ивашкиной или на Семаковой?» Я говорю: «Я еще подумаю». — «Ну, мать твою, он еще думает! Храмы опоясали, а он еще, подлец, думает!» Это апрель 62-го.

<...>

— Хорошо, «Петушки» написаны. Как же они стали известны народу? Откуда народ вокруг тебя появился?

— Ну вот, допустим, Слава Лён. Я, допустим, сижу во Владимире в окружении своих ребятишек и бабенок, и вдруг мне докладывает Вадя Тихонов: «Я познакомился в Москве с одним таким паразитом, с такой сволотою». Я говорю: «С каким паразитом, с какой такой сволотою?» Он говорит: «Этот паразит, эта сволота сказала мне, — то есть Ваде Тихонову, — что даст... уплатит 73 рубля (почему 73 — непонятно) за знакомство с тобою». То есть со мною. Ей-богу.

<...>

— Мне как-то сказал Муравьев году в 74-м: «А ты знаешь, что, Ерофеев, тебя издали в Израиле». Я решил, что это очередная его шуточка, и ничего в ответ не сказал. А потом действительно узнал спустя еще несколько месяцев, что действительно в Израиле издали, мать твою, жидяры, мать их!

— В 72-м издали?

— В 73-м.

— Ерофеев, а как ты сам отнесся к своей всемирной известности?

— Какой провокационный вопрос.

— Нормальный вопрос, Веня, нормальный.

— То ли еще будет.

— Ощущаешь ли ты себя великим писателем?

— Очень даже ощущаю. Я ощущаю себя литератором, который должен сесть за стол. А все, что было сделано до этого, это — более или менее мудозвонство.

— Ерофеев, а если бы тебе предложили определить свое место в пантеоне великих, куда бы ты себя поставил — между Гомером и Эпиктетом или...

— Между Козьмой Прутковым и Вольтером.

— А кто все-таки впереди?

— Козьма Прутков.

Здесь можно прочесть интервью целиком