Корни человека – не в абстракциях больших нарративов, но в любви, которую он дарит другим и которую другие дарят ему.
Он всегда был на стороне человека, а не масс; на стороне свободы, а не тирании; на стороне слова, а не силы; памяти и культуры – а не технологической цивилизации
Умер Рэй Брэдбери. Он, разумеется, не был писателем-фантастом, элементы sci-fi в его книгах совсем немногочисленны, хотя технологические предсказания будущего оказались местами невероятно точны: он дожил до реализации многих из них. Более того, одной из основных — если не основной — его темой оказался страх перед будущим или по крайней мере недоверие к нему, соединенное с ностальгией по прошлому. О первом написан роман «451 градус по Фаренгейту». О втором — «Вино из одуванчиков». Эдем Брэдбери расположен в прошлом, в детстве, в сельском Иллинойсе, в Гринтауне-Уокигане, где вырос он и его alter ego Дуглас Сполдинг. Его ад — в будущем «451 градуса по Фаренгейту»: роман начинается сожжением книг и заканчивается всесожжением в пламени ядерной войны, оказавшейся самым распространенным эсхатологическим образом в книгах целого поколения (а может, и не одного) послевоенных писателей.Гринтаун, описанный в «Вине из одуванчиков», в романах «Надвигается беда», «Лето, прощай!» и в сборнике «Летнее утро, летняя ночь», сродни скорее фолкнеровской Йокнапатофе, нежели какому-либо из топосов научной фантастики. Да и Марс Брэдбери — не Марс вовсе, о чем он сам прямо говорит: «Научная фантастика — изображение реальности. Фэнтези — изображение нереального. “Марсианские хроники” — не научная фантастика, а фэнтези. Этого не могло происходить».
Брэдбери — певец не будущего, а прошлого. Настолько, что иногда он и сам, кажется, пугается этого — см. историю мисс Фолей в «Надвигается беда». Тоска по утраченному — основная линия «Марсианских хроник» — в конце почти все поселенцы возвращаются на погибшую (снова) в ядерном пламени Землю — и еще как минимум нескольких десятков рассказов, разбросанных по разным сборникам. Брэдбери был и всегда оставался консерватором, но консерватором специфического толка: он — один из главных, по всей видимости, писателей-гуманистов в самом первом, буквальном значении этого термина. Пережив на своем веку Великую депрессию, Вторую мировую войну, холодную войну и распад послевоенного мира в конце восьмидесятых, он всегда был на стороне человека, а не масс; на стороне свободы, а не тирании; на стороне слова, а не силы; памяти и культуры — а не технологической цивилизации. Он постоянно напоминает нам, что жизнь без корней невозможна, в то же время — что корни человека — не в абстракциях больших нарративов, но в любви, которую он дарит другим и которую другие дарят ему.
В отличие от многих коллег Брэдбери по цеху, его не забудут, несмотря на то, что проза его во многом — о времени, в которое она написана. Однако сегодня уже мало кто разглядит за Темным карнавалом неясные детские страхи времен Великой депрессии, за «451 градусом по Фаренгейту» — политический памфлет эпохи маккартизма, а в части рассказов «Марсианских хроник» — отголоски борьбы за гражданские права или осмысление эпохи фронтира. Потому что книги Брэдбери — далеко не только об этом. Они, при всей их огромной печали и отсутствии в них порой видимого оптимизма, — о том, что зло уродливо и нежизнеспособно, а добро — невелико, но бессмертно. О том, что прогресса, возможно, и нет — или он не так уж важен, но свет, как правило, побеждает темноту, потому что человек по природе слаб, но принадлежит свету и в общем не склонен выбирать сторону мистера Дарка и мистера Кугера. О том, что слабость — вообще сильнее силы.
Его рассказы в прекрасных переводах Норы Галь, Дмитрия Жукова, Виталия Бабенко и других были настольным чтением как минимум двух поколений советских читателей — и одно из них в значительной степени на этих книгах выросло — в том числе и автор этих строк. Кажущаяся по нынешним временам немного наивной романтика этих книг — «темного» Брэдбери в СССР не переводили — делала их идеальным чтением для подростков: в том числе потому, что их автор, как верно замечает Остап Кармоди, лучше всех умел «передать душевный трепет, впервые охватывающий человека лет в 11-12, когда он начинает в полной мере осознавать всю необъятность, хрупкость, красоту и опасность мира». О том, как ему удалось на всю жизнь сохранить в себе этот душевный трепет, автор сказал в 2009 году в лекции, прочитанной для читателей маленькой библиотеки Южной Калифорнии, где он прожил всю жизнь: «Делайте то, что любите и любите то, что делаете». В случае какого-нибудь другого писателя это звучало бы дежурным трюизмом — но не здесь. Потому что труд всей его жизни — о любви. О том, что она неотделима от печали. О том, как она всесильна и уязвима. О том, что она длится.
Рэй Брэдбери читает свое стихотворение «If Only We Had Taller Been» 12 ноября 1971 года, перед запуском Mariner 9
КомментарииВсего:5
Комментарии
Читать все комментарии ›
- 29.06Стипендия Бродского присуждена Александру Белякову
- 27.06В Бразилии книгочеев освобождают из тюрьмы
- 27.06Названы главные книги Америки
- 26.06В Испании появилась премия для электронных книг
- 22.06Вручена премия Стругацких
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451712
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343352
- 3. Норильск. Май 1268547
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897666
- 5. Закоротило 822091
- 6. Не может прожить без ирисок 782139
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 758643
- 8. Коблы и малолетки 740837
- 9. Затворник. Но пятипалый 471163
- 10. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403000
- 11. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370418
- 12. ЖП и крепостное право 354241
корни человека - это нарратив, конечно, маленький и скромненький, а главное безобидненький, не то что страшные массы и техника
<лиотар переворачивается в гробу>
Аnyway, Лиотар если вертится, то и пусть, не жалко. Вот бы еще небольшую электростанцию от него запитать...