Никакого «нового антропологического поворота» не произойдет, пока публицисты и критики продолжают делить лица на чистые и не чистые
Имена:
Борис Акунин · Владимир Маканин · Людмила Улицкая · Михаил Шишкин · Наталья Иванова · Ольга Седакова
© Антон Сташевич
Ситуация, при которой я, будучи редактором раздела, полемизирую с колонкой постоянного и уважаемого автора этого самого раздела, несколько странная. Однако, колонка — она на то и колонка, что в ее рамках колумнист имеет полную свободу действий, да и
текст Натальи Ивановой представляется мне достаточно важным, чтобы нарушить некие неписаные правила.
Вопросы, возникшие у меня по прочтении его, — примерно того же свойства, как те, что возникли при чтении недавно свалившегося ко мне в почтовый ящик пресс-релиза «Первого Международного Пушкинского Фестиваля», долженствующего пройти
13—15 июня в Бальном зале особняка на Волхонке, где, как пишут организаторы, «сегодня начинает работать
White City Project». И далее: «Аристократическое собрание, изящные шутки, тонкие взгляды, дамы в платьях, мужчины во фраках. Лучшие поэты Москвы и Петербурга читают свои стихи. <…> Чтецы — красивые, безумные, яркие люди. Они по-настоящему остры и взаимодействуют друг с другом посредством эпиграмм, шуток и даже эпитафий. Это прослойка острой актуальной поэтической элиты. Клуб истинных эстетов». В числе этих самых граждан, взаимодействующих друг с другом при помощи эпитафий, числятся Псой Короленко («великий разгильдяй, сочиняющий душевные вещи»), Владимир Горохов («поэт, наделавший немало шуму своими стишками») и Петр Немой («режиссер, актер, читает Бродского — гениально, Рильке — гениально, Пастернака — гениально»).
Понятно, что перед нами сочинение беззаветного юного энтузиаста (а может, энтузиастки, не знаю), в поте лица зарабатывающего хлеб на многотрудной ниве
public relations, — ну, мало ли что пишут. А с другой — ну как не заметить совпадение этого прекрасного стиля с образцовым брендингом
White City Project. Дело в том, что совпадение это ну никак не может не вызвать ассоциаций уж по крайней мере с мероприятием для «чистой публики». А то и для «белых».
Тут у читателя возникает резонный вопрос: а при чем же тут колонка Натальи Ивановой?
Читать текст полностью
Ключевой момент текста — определение (принадлежащее Мерабу Мамардашвили) того, что произошло с Россией в XX веке, как антропологической катастрофы. С самим по себе определением трудно не согласиться — именно это и произошло, именно последствия этой катастрофы мы и наблюдаем все постсоветские годы. Проблема для меня здесь (как для читателя) — в позиции автора, который как бы изымает себя из этой ситуации постсоветского руинированного мира — и смотрит на него извне. И тут я хочу спросить — а откуда извне? Когда такая позиция встречается в текстах авторов, родившихся позже середины восьмидесятых, она хотя бы психологически понятна: их там не было. И ответственности своей они не чувствуют, и того, что сами являются частью этих самых постсоветских развалин, не чувствуют тоже — и они, некоторым образом, в своем праве.
Но Наталья Иванова (и я, автор этого текста) — часть и того и другого. Когда она пишет о «либеральных мечтаниях» — это о чьих? Не о своих ли в том числе? Ну да, люди прочитали всё, что прочитали, и, как пишет Иванова, отложили «в сторону, если не выкинули на помойку, — занялись делами, потому что дела не стояли». Во-первых, дела и правда не стояли, у всех вообще-то семьи, дети, которых надо кормить, — и что, это можно поставить читателям конца восьмидесятых в вину? Мне как-то не кажется. И потом: что толку от чтения Солженицына, Пастернака и Шаламова в отсутствие политического действия — т.е. реальной десталинизации, сопровождающейся сроками за преступления против человечности (пусть уже к тому времени по большей части и условными) и люстрацией?
И не мы ли с Натальей Ивановой тогда согласились с тем, что не стоит ворошить прошлое — чтобы сохранить гражданский мир? И не ощущает ли Наталья Иванова свою долю вины за тогдашнюю непоследовательность, приведшую к сегодняшнему раскладу? Я — да, ощущаю. Лет мне тогда было не очень много, но мог бы и головой подумать. И, встречая неприятных таксистов — что в «Шереметьево», что на «Павелецкой», — я склонен думать, что если бы мы с Н. Ивановой тогда, в начале девяностых, принимали более ответственные решения — просто как граждане, ничего более, — так, может, и правда не было бы там этих неприятных людей, а была бы обычная очередь из обычных такси — как в любом аэропорту мира, от Бангкока до Лос-Анджелеса. А теперь чего на антропологическую катастрофу-то пенять?
Далее, говоря об участии писателей в протестных акциях, Наталья Иванова уже прямым текстом делит литературу на «белую» и какую-нибудь еще — там в тексте не обозначено, но, видимо, не «белую». И снова — мне как-то сложно жить с этим делением на чистых и нечистых, и я с ним жить не буду. Ну во-первых, мне и в литературном смысле, признаться, не слишком понятно, чем писатель Маканин так уж отличается от Улицкой или — о ужас! — Акунина. Но «литературный смысл» — это ладно, у всех тут свои предпочтения: я вот ранние тексты Улицкой и Маканина читаю с удовольствием, а поздние — без удовольствия. А Шишкина — всегда с удовольствием. Мало ли что. Вот в последней «Контрольной прогулке» принимали участие бесконечно любимые мною Сергей Гандлевский и Лев Рубинштейн — но все это совершенно не важно. Какое отношение литературные достоинства или недостатки тех или иных писателей имеют к их гражданской активности? Это не говоря о том, что Маканину, может, просто трудно гулять в толпе, семьдесят пять лет все-таки — а Шишкин вообще живет в Швейцарии и, может быть, не чувствует себя вправе.
Гражданская активность — это все-таки не про литературу, это про известность и популярность. Что авторы качественных детективов и политических памфлетов в стихах популярнее Анатолия Гаврилова и Ольги Седаковой — так это, вообще говоря, нормально. Применительно к этой самой гражданской активности нет никакой «белой» и «черной» литературы — и вообще никакой литературы, а есть просто люди, граждане. Если кто-то из писателей достаточно популярен, чтобы его имя в списке участников протестной акции привлекло туда дополнительно тысячу человек, — так и слава богу, это же политическая манифестация, а не литературная полемика. Записали в поэты Кортнева (с большим на то основанием) или Макаревича (с меньшим) — да и бог с ним, считаться будем потом, в литературных журналах, при всенародно избранном парламенте, повсеместном суде присяжных и реальной федерации.
{-tsr-}Ни в какие пещеры существующая (я надеюсь) только в воображении Натальи Ивановой «белая» литература не уходит. Она идет на Якиманку и Бульварное кольцо вместе со своим народом — как Ольга Седакова, исправно посещающая все, кажется, протестные акции последнего времени, как десятки виденных мною с декабря по май на московских улицах писателей, поэтов, критиков, филологов и философов — в том числе мирового уровня, иногда специально приехавших в Россию ради этих двух-трех часов.
Никакого «нового антропологического поворота» не произойдет, пока публицисты, критики и остальные продолжают делить лица на чистые и не чистые, ясные и не ясные. Это мы, это просто все лица, в том числе и скрытые под цветными балаклавами, — просто все люди, которые хотят другой жизни, это мы, мы все.
