Шторку желательно иметь особой расцветки – в такой пошленький голубой цветочек.

Оцените материал

Просмотров: 6646

«Пошленький голубой цветочек». Проза в периодике

Денис Ларионов · 19/04/2012
Аксенов, Балл, «Поверх барьеров» и другие рассказы. ДЕНИС ЛАРИОНОВ о прозе марта

©  www.molesworthgallery.com

Патрик Редмонд. Escape

Патрик Редмонд. Escape

 

«Поверх барьеров»

За отчетный период сразу два выпуска авторской программы Дмитрия Волчека «Поверх барьеров» были посвящены интересующей нас тематике.

Первый — переизданию романа Евгения Замятина «Мы», недавно откомментированного и снабженного обширным рефлексивным аппаратом. Впрочем, речь идет не только о переиздании: Марина Любимова (являющаяся, наряду с Джулией Куртис, составителем и комментатором данного тома) упоминает о «многочисленных разночтениях и в лексическом составе, и в пунктуации» — разночтения главным образом возникают при сверке текста с «классической» версией романа, впервые опубликованной в 1952 году нью-йоркским Издательством имени Чехова и доступной сегодня широкому читателю в России. Выступающие в радиопередаче филологи (Марина Любимова, Михаил Золотоносов) кратко обрисовывают контекст создания романа и его последующую рецепцию как на родине, так и в эмиграции, куда Евгений Замятин отбыл в 1931 году, после череды проработок со стороны цензурных органов. Надо сказать, что и более серьезными читателями как в СССР, так и в русском зарубежье роман был встречен довольно холодно. Об этом вкратце упоминает Дмитрий Волчек: «Читал его Тынянов, читал Воронский, читал Шкловский, который очень плохо отозвался о книге. Корней Чуковский записал: “в одной строке Достоевского больше ума и гнева, чем во всем романе Замятина”, Горький ругал, написал, что гнев Замятина — это “гнев старой девы”. В зарубежной печати Айхенвальд назвал книгу скучной, она была довольно равнодушно встречена в Америке, когда появился первый перевод». Отдельно стоит отметить, что в рамках беседы всплывает тема связи «Мы» и кинематографа, а также отдельных математических законов, которые, по мнению Михаила Золотоносова, составляют не самый очевидный, но важный пласт романа.

Второй интересующий нас выпуск посвящен выходу в издательстве «Новое литературное обозрение» долгожданного «Московского дневника» Катарины Венцль. Приехав в 1994 году в Москву для обучения в аспирантуре Института русского языка имени В.В. Виноградова, Венцль принялась вести дневник для того, чтобы таким образом «проверить свои знания русского языка — могу ли я описывать то, что я вижу, правильно записывать разговоры, которые я слышу, речь». Надо сказать, что оптика наблюдателя, сформировавшаяся вследствие «перемены участи» автора, как нельзя лучше подходит для медитации над периодом, вынесенным в заглавие книги: 1994—1997. Дневники Венцль, одинаково свободные от восторженности и смятения, идеально подходят для описания слетевшего с катушек времени, поразившего самых разных людей недоступными до этого возможностями. Вот как комментирует эту ситуацию сама Венцль: «В русских 90-х меня привлекало то, что тогда открылись новые возможности, меня привлекал дух подъема, который тогда царил и который имел свойство увлекать. Но у этой ситуации была обратная сторона, которая пугала, — многие люди были не в состоянии справиться с этими новыми обстоятельствами, адаптироваться к ним, они стали жертвами стихийных преобразований, а среди них были в том числе представители интеллигенции, которые выросли еще в советской системе и были абсолютно неспособны подстроиться под жесткие новые реалии. Наблюдать за этим было очень печально для меня».


Читать текст полностью

 

 

 

 

 

Все новости ›