Джон Дэвид Калифорния. Вечером во ржи. 60 лет спустя

Замысел скандального романа по мотивам Сэлинджера далеко выходит за пределы пародии, стилизации или сиквела

Имена:  Джером Дэвид Сэлинджер · Джон Дэвид Калифорния

Сначала напомню контекст. Скандальный (дошло до судебного процесса) роман вышел в 2009 году. Под несколько хипповатым именем автора скрывается, кажется, шведский издатель и писатель Фредрик Колтинг, тридцати трех лет от роду — авторство свое он, впрочем, отрицал. Роман представляет собой сиквел, как его не вполне справедливо называют, культовой книги Джерома Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: состарившийся 76-летний герой и его «посмертные» (после сэлинджеровского романа), вечерние, старческие блуждания и метания.

Тогда еще живой — и возмущенный — Сэлинджер подал на автора в суд (обвинение в плагиате и грабеже) и выиграл. Дело продолжилось и после смерти великого писателя. Итог: книга запрещена к изданию в США и Канаде, но не в других странах. Автору вменено не упоминать в тексте название романа Сэлинджера и заменить имя главного героя его первой буквой — К. (Холден Колфилд). У кого-то это вызывает ассоциации с романом Кафки «Замок». И точно так же в роман сейчас же приносится личное: совпадение инициала в имени/псевдониме автора и имени героя. Роман Д.Д. Калифорнии написан, как и его сэлинджеровский источник, от первого лица, так что автор «сиквела» теперь может отождествляться с любимым героем — а сэлинджеровского героя он, безусловно, любит.

Я почитал некоторое количество откликов и рецензий на этот не вполне обычный роман, и вот ведь какая странность... (Впрочем, может быть, я что-то пропустил.) Толкуют о «продолжении» романа Сэлинджера, рассуждают о том, кощунство это или трепетный оммаж любимому герою и его создателю. Соответственно, и резкая, и, как кажется, не вполне адекватная реакция Сэлинджера трактуется в том же духе: писателя возмутили, с одной стороны, очередное вторжение извне (писатель-отшельник, желающий почти забыть свое давнее литературное прошлое), а с другой — бестактное и жульническое обращение с его художественным материалом. Но весь фокус в том, что «новая жизнь» возрожденного/воскресшего персонажа — в романе тема производная, подчиненная. Кстати, когда его читаешь, не оставляет ощущение искусственности и одновременно малоизобретательности в придумывании Калифорнией (пусть называется так) нового существования старому герою. Например, встреча К. с его бывшим однокашником, персонажем «Над пропастью во ржи» Стрэдлейтером, тоже стариком, естественно, кажется недостаточной, вялой, будто воображения не хватило. Автору интереснее другое, и оно тоньше, драматичнее, вдохновеннее у него получается.

Самоуправство героя, выходящего из-под авторского контроля, своевольно возвращающегося и начинающего жить как-бы-по-своему, не принадлежащего больше своему Отцу и Создателю (именно так, с больших букв, ассоциации с любым Творением и отношениями с ним Творца приветствуются), — составная часть и одна из форм воплощения главной темы. Подзаголовок романа: «Несанкционированные вымышленные наблюдения за отношениями между Дж.Д. Сэлинджером и его САМЫМ ЗНАМЕНИТЫМ ГЕРОЕМ». (А кем они должны быть санкционированы?) В романе два главных героя: этот самый знаменитый К. (Колфилд) и «автор» Сэлинджер, согласно решению суда непоименованный. А основной сюжет — и драма в романе — строится на постоянной борьбе Автора с воскресшим без его ведома героем, на своеобразной любви-ненависти автора к герою (причем сначала доминирует ненависть, постепенно вытесняющаяся смешанным чувством вины и любви) и на попытках разделаться с героем — или от-делаться от него.

Это стремление раз(от)делаться принимает форму попыток убить героя — неудачных, незавершенных. В роман незаметно входит стилизация под вариативность черновика. Буквально незаметно, ибо никаких других намеков на черновое письмо нет. Читатель вдруг и, возможно, не сразу обращает внимание на странно повторяющийся, вертящийся эпизод: герой и несущийся на него — но мимо — грузовик… И все возвращаются на исходные. Похоже на глюк, система зависла и сбоит. Всякий раз то ли герой ускользает, то ли рука автора опускается. Попытки, все более беспомощные, повторяются: то на героя сверху что-то упадет, то он бросается в реку, а его опять вытаскивают. Одержимость самоубийством — ловко придуманный несчастным автором в видах избавления от героя трюк, но и он не срабатывает. Впрочем, это суицидальное настроение имеет в романе и другое значение, идущее уже непосредственно от «Джона Калифорнии», а не через его героя-автора. Третий в романе — подглядывающий, присутствующий, бесцеремонный. Сэлинджера, думается, возмутили именно эти попытки вторжения в его бессознательное.

Неудачи с убийством героя приводят Автора то в ярость, то в отчаяние, то настраивают на философствование. Автор в романе — выделенные курсивом монологи, обращенные к себе, но как бы и не без желания, чтобы сопротивляющийся герой услышал, — самые трепетные и трогательные страницы в книге. Но герой не слышит своего создателя. Зато его постоянно преследует и тревожит стук в голове — пишущая машинка, на которой Автор создает герою новую жизнь — например, его прошлое, занимающее промежуток между окончанием романа С. и началом романа К. Парадокс: чтобы убить героя, его надо полностью воплотить, дать ему подлинную жизнь, которая только и кончается смертью; бесплотный герой бессмертен, ведь если нет прошлого, то нет и будущего — в том числе смерти.

Этот стук в голове для героя необъясним — и пугает его. И вот другое — психологическое, изнутри героя — объяснение стремления к самоубийству. Освободиться от этого чужого в себе. Герой постоянно ощущает в себе присутствие другой силы — Автора, но не знает, что это (или кто). Шизофрения, раздвоение — на того, кто действет, и того, кем действуют, куда-то ведут, кто-то. Замысел романа «Джона Калифорнии» выходит за пределы пародии, стилизации или сиквела. Отношения Творца с Творением, кем бы ни были Тот и Другое, всегда отчасти шизофренические. Причем шизофрения здесь взаимная: автор столь же одержим героем, как и герой Им (взаимная одержимость). Автор — тот, кто создает, и тот, кто зависит от своеволия персонажа. Они оба не могут освободиться друг от друга, оба друг другом мучаются. И более: друг друга создают. Автор появляется с появлением героя. Автор создает персонажу новую жизнь, но и сам приобретает все более конкретные, индивидуализированные формы: в начале лишь незримая, бестелесная, абстрактная сила (Голос) ближе к финалу романа воплощается (внешность, тело, речь, интерьер); почти от Ветхого Завета к Новому. Автор и Герой, Отец и Сын встречаются.

Извилистый путь героя, мимо дома, где прошло его отрочество, по улицам, по которым он ходил в сэлинджеровском романе, с заходом на кладбище, где лежат его родные и внове придуманная жена Молли, ведет к Дому Писателя. Но герой не знает об этом. (А Писатель ждет.) В роман входит стилизация под детективное расследование — нарочито наивное, нелепое, фарсовое. Герой находит блокнот писателя и ищет его владельца. Но данных слишком мало для логических умозаключений. Героя ведут не улики и логика, а судьба и случай — к его Отцу. И вот он у него, понятия не имея, кто это. Сретенье. Явление Спасителя. Потому что спасение впереди. Для обоих. Последняя попытка Творца убить героя — бронзовой собакой со стола. И окончательное Его смирение. Автор-Творец-Отец отступает и дает герою свободу. Из дома Отца персонаж выходит уже один.

И вот тут-то только и происходит — неслучайно, вероятно, — органическое явление еще одного сэлинджеровского персонажа: Фиби, младшей сестренки К. До этого сэлинджеровские персонажи либо появлялись как парафразы, либо напоминали тени, как Стрэдлейтер. А тут полноценное и очень трогательное, полное любви существо. Очаровательная некогда и преданная брату Фиби — ныне старушка, впавшая в детство и слабоумие. Герой похищает ее из дома престарелых (кажется, первый ему принадлежащий поступок). Они едут в Нью-Йорк, приходят на игровую площадку, почти такую же, что и та, на которой заканчивался роман Сэлинджера (лошадки карусели). А затем, после небольшого сердечного приступа героя и его видений (дети, рожь, пропасть), то ли вновь оказываются в санатории для престарелых (для состарившихся героев), то ли герой наконец умирает и возвращается к тем, кого любит. Санаторий? Кладбище? Инобытие? Нужное подчеркнуть. Сюда к нему приезжает и его сын. На место одержимости и шизофрении возвращаются любовь и свобода.

Джон Дэвид Калифорния. Вечером во ржи. 60 лет спустя. — М.: ЭКСМО, Домино, 2012 Перевод с английского Е. Петровой