Ларс Соби Кристенсен: «Писать роман – это как если бы ты был дирижером и одновременно играл на всех инструментах»

Автор знаменитого «Полубрата» рассказывает СТАНИСЛАВУ ЛЬВОВСКОМУ об Осло, о том, как «Битлз» сделали его писателем, и о том, что люди должны собираться вместе

Имена:  Ларс Соби Кристенсен

​— Вы, вероятно знаете, что на русский переведены только две ваши книги, — что, конечно, очень мало по сравнению с общим количеством, включающим и поэзию, и рассказы, и, кажется, даже детские книги. Так или иначе, я хотел бы, наверное, начать с разговора о «Полубрате», который критики часто называют «визитной карточкой Норвегии». Соответствует ли это действительности, как, по-вашему?

— Сложно сказать — и да, и нет. Я норвежец, источником моего письма является норвежский опыт: норвежское время, норвежский ландшафт, норвежское состояние ума, наконец. Я просто пытаюсь быть настолько «местным», насколько могу. Я пишу о конкретных улицах, о конкретных людях, которые ходят по этим улицам. Но мне кажется, что если правильно писать об этих небольших вещах, то твои книги оказываются интересны всем. Я люблю такую литературу, в которой видны отпечатки пальцев, такую, которая может быть написана только «здесь», а не в любом из крупных аэропортов мира. Так что да, это очень норвежский роман. Но, с другой стороны, среди писателей, оказавших на меня влияние, — и европейцы, и американцы, и латиноамериканцы. И я надеюсь, что «Полубрат» — книга интересная не только норвежцам.

— Насколько «Полубрата» и вообще вашу прозу легко переводить, как вы полагаете?

— Я испытываю к переводчикам глубочайшее почтение, благоговение, можно сказать. Они настоящие дипломаты мира прозы, послы историй. Я думаю, иногда переводить эту прозу — мучение, но многое зависит от языка, на который осуществляется перевод. Мой американский переводчик спрашивал, в частности, обязательно ли фразы должны быть такими длинными, и я отвечал, что да, разумеется; это, собственно, и есть то, как я пишу, то, что определяет ритм книги, ее дыхание. Норвежская грамматика плохо ложится на некоторые языки, но лексика у меня довольно простая, так что в целом, насколько я понимаю, переводчики справляются.

— Насколько я понимаю, Осло для вас своеобразное «место силы» и одновременно отчасти персонаж многих ваших книг. Если бы вы описывали город человеку, который никогда в нем не был, что бы вы сказали?

— Да, я родился в Осло, вырос здесь, это мой почти внутренний ландшафт, и описывать его я могу только изнутри собственного опыта. Пожалуй, я бы сказал так: Осло — это мальчик, который повзрослел слишком быстро, стал взрослым внезапно, как-то сразу. На моих глазах то, что я назвал бы деревней, стало международной столицей. Мне это нравится, то есть перемена эта — к лучшему, но с некоторыми вещами трудно ужиться. И, я думаю, если спросить жителей Осло о том, что им нравится в городе больше всего, 80 процентов из них ответят, что лучшее — то, что можно жить чуть ли не в лесу. То есть больше всего нам нравится не сам город, а то, что из него можно легко выбраться на природу.

Читать текст полностью

©  Станислав Львовский

Ларс Соби Кристенсен

— Немного возвращаясь назад, к языку и его универсальности — неуниверсальности. Насколько я понимаю, для вас очень важен звук, музыка. Роман, который сделал вас знаменитым, — это роман о «Битлз»; одна из его героинь, Элеанор, глухая. Петеру в «Модели» снится сон, в котором он должен ответить на вопрос о том, что бы он предпочел — оглохнуть или ослепнуть? Мне кажется, что такое внимание писателя к звуковому, аудиальному плану выражения — не слишком частая вещь (хотя встречающаяся). Как это стало для вас важным и как это соотносится с писательством?

— В детстве я несколько лет учился играть на фортепиано — классическую музыку. Даже, прямо скажем, не несколько, а десять лет. У меня получалось, и получалось хорошо, но в какой-то момент я почувствовал, что уперся в какую-то преграду, то есть что лучше уже не получится. Это было примерно то же время, когда меня совершенно зачаровала поэзия, а впрочем, и проза битников. Так что я начал писать, вместо того чтобы продолжать играть музыку. И, конечно, в молодости я слушал очень много музыки — тех же «Битлз», блюз, джаз, классическую музыку — то есть это всегда было для меня важно. И мне кажется, что у писательства и музыки много общего: гармония, дисгармония, ритм, композиция. Я обнаружил, что писать роман — это как если бы ты был дирижером и одновременно играл на всех инструментах, не выходя из дому.

— Вы в одном интервью говорите, что «Strawberry fields forever» ваша любимая песня, в другом — что «The Walrus» в свое время оказался для вас источником поэтического вдохновения. Можете рассказать подробнее про свои отношения с «Битлз»?

— Это был 1967 год — возможно, лучший год для рок-н-ролла за всю его историю. Вышел «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band», «The Doors», появилась «A Whiter Shade of Pale» Procol Harum. Тогда мне в руки и попал сингл, на котором были «Penny Lane» и «Strawberry Fields». Музыка эта произвела на меня ошеломляющее впечатление, точнее, не музыка даже, а всё вместе. «Penny Lane» сделала меня романистом, а «Strawberry Fields» — поэтом: мне кажется, это две стороны одного и того же. Я не понимал толком слов, но в то же время был совершенно ими заворожен — и очень много времени потратил на то, чтобы разобраться с подтекстами и метафорами в словах «Strawberry Fields». С «Penny Lane» другая история. В 1967 году мне было четырнадцать лет. Когда тебе четырнадцать, тебе не о чем писать, потому что все, что мы пишем, появляется только из нашего же опыта. И тогда начинаешь писать о чем-нибудь, чего не знаешь: о богах, о дьяволе, о небесах и об аде. Это вообще-то хорошо, нормально… Но, с другой стороны, вот ты видишь: величайшая рок-группа на свете пишет песню про маленькую улицу, на которой живут совершенно обычные люди. И ты думаешь: значит, мне тоже можно! Значит, я могу написать про улицу, на которой живу. То есть благодаря «Битлз» я понял, что мне не обязательно так уж фантазировать, что я могу обращаться к собственной жизни, к собственному повседневному опыту, что можно использовать какие-то скучные на первый взгляд мелочи.

— Что для вас означает сотрудничество с группой Norsk Utflukt^*?

— С одной стороны, это сбывшаяся мечта. Писатели, во всяком случае большинство известных писателей моего поколения, конечно, мечтали быть рок-звездами (улыбается). С другой стороны, писать — очень одинокое занятие. Так что полезно, хотя и страшновато, иногда оказываться со своей аудиторией лицом к лицу в ситуации, когда все происходит «здесь и сейчас». Удивительное ощущение. Мне, кроме того, вообще нравится идея, что люди собираются, чтобы совместно получить некий опыт. Сейчас все сидят по домам за компьютером — общаются, даже смотрят кино. Но мне кажется, людям важно собираться вместе.

— Я вообще заметил, что норвежские писатели часто выступают с музыкантами. Это так?

— Пожалуй, да. Не все, но очень, очень многие, особенно поэты, часто работают с музыкантами.

— Вы пользуетесь социальными сетями?

— Нет, совсем нет.

— Из сорока трех ваших изданных книг тринадцать — поэтические. В каких отношениях поэт Ларс Соби Кристенсен находится с прозаиком Ларсом Соби Кристенсеном? Они вообще знакомы? Постоянно работают вместе? Иногда встречаются?

— Они очень близкие друзья. Я стараюсь привносить как можно больше поэтического в романы и вообще в прозу, так что эти вещи для меня связаны довольно тесно. Когда начинаешь писать в юности — вот мне было пятнадцать, не то шестнадцать лет, — то едва ли говоришь себе: «Сейчас я напишу роман». Разница между поэзией и прозой — в количестве инвестируемого времени и в скорости получения отклика. То есть я знаю, что можно писать одно стихотворение пятнадцать лет, но тем не менее и в юности это важно, можно написать его и за пятнадцать минут вечером, а утром прочесть друзьям. Но роман никак нельзя написать за вечер, это занимает как минимум год. В юности скорее берешься за такую работу, которую можно закончить в обозримом будущем.

Но я продолжаю писать стихи: в какой-то момент оказалось, что поэтическая работа важна для качества прозы. Стихи эти сейчас чаще пишутся в связи с музыкой, в частности, для Norsk Utflukt. Понимаете, успешный роман продается тиражом примерно пятьдесят тысяч (для Норвегии это много). Поэтический сборник обычно триста — четыреста экземпляров. Я думаю, что такое же соотношение имеет место в любой стране. Музыка позволяет донести поэзию для более широкой аудитории.

— Так что, поэзия исчезает или у нее на самом деле всегда было немного читателей?

— Нет, не исчезает. Поэзия живет, но в последнее время по большей части в изустных формах — проходит очень много чтений, в том числе и под музыку. Мы с музыкантами из Norsk Utflukt обсуждали возможность снимать поэтические видео — мне кажется, это очень перспективная история, но требующая, к сожалению, заметных ресурсов. Кстати, о визуальном: меня всегда очень интересовала фотография, недавно я написал тексты к фотоальбому с видами Северной Норвегии. Фотография интересует меня даже не сама по себе, а в метафизическом смысле, как инструмент остановки времени. В детстве мне это даже казалось пугающим, да, наверное, и сейчас кажется. Сам я пытался фотографировать в детстве — людей в Осло, просто людей на улицах. Но мне сложно подходить к людям близко, так что фотографа из меня не получилось.

— Давайте вернемся к литературе. Кто на вас больше всего повлиял — из норвежских писателей и не из норвежских?

— Подростком я открыл для себя Гамсуна и полностью в него погрузился, надолго. Я думаю, что прочел все, что он когда-либо написал. Это было мое первое и главное писательское образование, я был просто одержим его книгами. Что касается зарубежной литературы — меня вообще всегда больше всего интересовали «большие романы»: Стейнбек, Грэм Грин… В свое время огромное влияние на меня оказал «Моби Дик», который одновременно оказывается и эпосом, и сказкой, и бог знает чем еще. Разумеется, Фолкнер и отчасти Сэлинджер.

{-tsr-}— Последний вопрос. Герой «Цирка Кристенсена» в конце книги отправляется на книжную ярмарку в Москве, теряется в аэропорту и объясняется все-таки с таксистом, не знающим ни одного языка, кроме русского, обмениваясь с ним именами писателей. Так и было?

— Ага. Хотя знаете, когда мне писатель говорит «так и было», я, например, становлюсь очень, очень подозрительным. Я когда-то написал рассказ, начинающийся со слов: «В ту минуту, когда становишься писателем, становишься лжецом». Но тут все так и было, точно как описано. Очень это была странная поездка. Я потом всем рассказывал, что в России литература спасла мне жизнь (улыбается).

__________________________

^* Ларс Соби Кристенсен выступает с рок-группой Norsk Utflukt — иногда в качестве вокалиста, иногда просто читая стихи под музыку. Послушать можно, например, здесь и здесь.