Критика: эмоции, смысл, будущее. Третья серия

На вопросы OPENSPACE.RU о литературной критике отвечают ДИНА РУБИНА, СЕРГЕЙ КУЗНЕЦОВ, ИЛЬЯ КУКУЛИН, ВАЛЕРИЙ ШУБИНСКИЙ, АНДРЕЙ ВОЛОС, МАЙЯ КУЧЕРСКАЯ, КОНСТАНТИН МИЛЬЧИН и ИГОРЬ ГУЛИН

Имена:  Андрей Волос · Валерий Шубинский · Дина Рубина · Игорь Гулин · Илья Кукулин · Константин Мильчин · Майя Кучерская · Сергей Кузнецов

​Статус критика и критического высказывания трансформируется на наших глазах. Параллельно с этим происходит, как представляется редакции OPENSPACE.RU, расширение границ толерантности литературного сообщества к прямым неаргументированным инвективам и (или) переходу на личности — как в дискуссиях критиков между собой, так и в собственно критических текстах. Отчасти это затрагивает и внутрицеховые дискуссии среди самих пишущих людей. Мы задали писателям, критикам, издателям три вопроса:

1. Согласны ли вы с тем, что значимость — социальная и для литературного процесса — профессии критика падает? Если да, то с чем, по-вашему, это связано? Если нет, то какая критика, на ваш взгляд, сегодня «имеет смысл» и кто эту осмысленную часть критики персонифицирует?

2. Что происходит в последние годы с уровнем рефлексии внутрицеховых дискуссий? С чем связано, по-вашему, повышение их эмоционального градуса (рукоприкладство на церемониях вручения премий; статьи, посвященные личным нападкам на фигурантов, и т.д.).

3. Что, как вам кажется, произойдет с профессией литературного критика в ближайшие пять — десять лет? Являются ли происходящие социокультурные трансформации — вне зависимости от того, чем они вызваны, — процессом чистого распада либо параллельно происходит структурирование профессионального поля, результаты которого пока просто невозможно предположить, поскольку мы находимся на ранней стадии процесса?

Сегодня мы публикуем третью часть полученных нами ответов. Первую и вторую части можно посмотреть по ссылкам. Редакция надеется на продолжение начатого разговора.

Дина Рубина
Майя Кучерская
Андрей Волос
Сергей Кузнецов
Константин Мильчин
Илья Кукулин
Валерий Шубинский
Игорь Гулин


Дина РУБИНА, прозаик
К вопросам

1. Значимость профессии критика несомненно падает; но давно падает и уже упала до низкого уровня значимость самого литературного процесса и всего, что с ним связано. С появлением и распространением Всемирной сети, различных социальных в ней сетей, форумов, блогов и проч. коренным образом изменилась система не только внутрилитературных, но и человеческих отношений и связей в обществе в целом. В нашем случае: при наличии толики денег книгу сейчас может издать любой человек, не говоря уже о том, что может поместить свой текст (не важно, какого качества) на обозрение и прочтение тысяч и даже десятков, сотен тысяч читателей (не важно, какой квалификации). Произошли необратимые изменения в главном. Что держало «вертикаль общества», а следовательно, и «вертикаль литературы, искусства»? Грубо говоря, иерархия, еще проще, по-военному – субординация. Когда это прежде обыватель мог выставить свое мнение о прозе писателя на обозрение всему миру? Это была прерогатива критика. Критики представляли собой некую касту неприкасаемых, в которой тоже была своя субординация. Были свои неприкасаемые и среди писателей. Они назначались обществом – неверно думать, что только властью. Впрочем, это касается уже глубоких социологических исследований.

Так вот, кого сейчас интересует, что скажет некий критик о неком писателе? Когда Я – Я, обыватель, могу сказать во весь голос всему миру, что думаю о литературе, о писателях, о критиках; вообще – обо всем на свете!

2. То и происходит: с падением значимости литературы в российском обществе последних двух десятилетий, вернее, с полной неразберихой в оценочной системе (что такое хорошая литература? Та, которую, мудро покачивая головами, прочтут пятьсот человек, та, которую наградят литературной премией, или та, которую сметают с полок читатели? Неоднозначная тема…).

Так вот, разброд, мелкая суета мелких литературных групп, отсутствие литературных авторитетов и общепризнанных Имен (вещь в литературе и обществе чрезвычайно важная, недооценивать ее нельзя) – возникает эта самая рефлексия, нервозность, неуверенность писателей в своем труде, его значимости, его нужности… Ну, и так далее. Писатель ведь не живет в безвоздушном пространстве. Он существует в унисон обществу, внутри его. А российское общество последних лет (это можно проследить по состоянию языка, который все отражает) опошлилось, опростилось и огрубело.

3. Думаю, будет происходить то, что давно произошло на Западе. Литература станет частным делом писателя, общественное ее поле сильно сузится. Структурирование профессионального поля будет происходить, возможно, на все более мелких общественных плоскостях. Кроме того, нельзя не учитывать резкое падение интереса к книгам юного поколения, выросшего перед экраном компьютера. Ему неинтересен тот, кто книгу написал, – почему его должен заинтересовать тот, кто про эту книгу хочет что-то сказать?

Но: всегда останутся писатели, чей голос будет услышан, чьи тексты захотят прочитать сотни и тысячи читателей. Ибо эта тяга человека к голосу более внятному, более увлекательному, чем твой собственный, останется, надеюсь, всегда. Так что и критикам, надеюсь (тем из них, которые не бросятся сами писать романы, как это сплошь и рядом происходит сегодня с известными российскими критиками), найдется, что делать.


Майя КУЧЕРСКАЯ, прозаик, критик
К вопросам

©  Глеб Солнцев

Майя КУЧЕРСКАЯ

1. Падает, падает. Связано это с тем, что не осталось простора, на котором могло бы развернуться аргументированное и актуальное высказывание критика. Ну да, «толстые» журналы, но они и есть, и как бы их и нет. Не годятся. А толстых еженедельных литературных приложений к газетам, как к New York Times или Die Zeit – практика, распространенная в Европе и Америке, – у нас пока не существует в природе. Была попытка, даже, пожалуй, удачная, я имею в виду коммерсантовский «Книжный квартал», но его сглотнул кризис, да так и не выплюнул. Жалко. Дальше – вопрос к коммерческим директорам или к кому там: что, вообще невыгодно выпускать такие приложения – с рецензиями на все, что выходит, интервью, обзором тенденций книжного рынка, рейтингами? Газета «Книжное обозрение», которая по-прежнему выходит, но как-то очень тихо, явно с этим не справляется. Потому что газет и приложений о литературе должно быть не одно, не два – а несколько! – иначе объемного рассказа о литературном процессе не получится. Сейчас же, поскольку места чисто физически на полноценное аналитическое высказывание не хватает, все немногочисленные собратья по цеху ограничиваются рецензиями-клипами. Быстрые неаргументированные оценки авторов, книг. Этот крутой чувак, этот тупой дурак. Это все равно, наверное, имеет некоторый смысл, но на этом не должно все заканчиваться, потому что по идее эти клипы должны быть просто кружевной пеной на поверхности глубин большого критического моря. К сожалению, ничего подобного. А насчет кто персонифицирует – при таком раскладе неясно, что персонифицирует. Но если говорить о тех, кого я читаю с неизменным интересом, это Андрей Немзер, Лев Данилкин, Григорий Дашевский, Анна Наринская, Галина Юзефович, Лиза Новикова, Наталья Иванова, ваш, оупенспейсовский, литературный раздел в лице всех. Когда удается заглянуть в толстожурнальное, то и Сергей Чупринин, Ирина Роднянская. Только редко удается, увы, заглянуть.

2. Расскажите мне, пожалуйста, где осуществляются эти самые внутрицеховые дискуссии, и тогда я сумею ответить на ваш вопрос. Но ведь их же нет. Или они разворачиваются в глубоком подполье, для попадания в которое я не знаю пароля. Словом, вот именно поэтому и бьют друг другу морду, что нет фундамента, литературно-критического цеха, который худо-бедно, но все же аргументированно выстраивал шкалу ценностей или хотя бы просто говорил – друг с другом и с читателями книг. Но когда нет этого публичного разговора, живой дискуссии и цивилизованной полемики, то в ход идут кулаки. А нет всего этого, потому что кто будет полемизировать? Критиков раз-два и обчелся. У нас вообще как-то очень тесно. Мало премий и мест сбора, поэтому в одном бассейне и акулы, и караси. И чтобы хоть как-то противостоять этой Animal Planet, надо, чтобы и критиков, и премий было гораздо больше.

3. Очень надеюсь, что весь этот тесный мирок расширится и обретет структуру. Что у каждого будет своя специализация. Появятся специалисты, ориентирующие читателя по всем нишам книжного рынка. По-прежнему останутся те, кто просто расставляет вешки – обратите внимание на этого автора и на того. Кажется, увы, появится и идеологическая критика, которая будет объяснять, почему фильм Никиты Михалкова – шедевр, а новый роман автора «Околоноля» почище Гете.


Андрей ВОЛОС, прозаик
К вопросам

©  Глеб Солнцев

Андрей ВОЛОС

1–2–3. Если разговор идет о делах литературных, то, в отличие от яйца и курицы, с писателем и критиком дело обстоит однозначно: прежде молелец, а потом уж пастырь.

Тем не менее и писатель, и критик суть плоды одного древа: критик ничем не отличается от писателя, если не считать того, что он пользуется (как правило, но далеко не всегда) иным материалом.

Поэтому, разбирая вопрос о критиках, следует в первую очередь взглянуть на писателей: читающей публике они как-то ближе и понятней, а все выводы, сделанные на их счет, будут равно применимы к старателям соседнего цеха.

Падает ли значимость профессии? Вопрос интересный. Дело, разумеется, не в том, сколь часто нынешний писатель (или критик), не удовольствовавшись созерцанием творческого лица собрата по несчастью, норовит натурально пощупать ему морду. С одной стороны, бывали, конечно, в этом отношении времена и куда более вегетарианские. А с другой – писателя как ни лупи по физиономии, он дела своего не оставит; и сколько критику ни заповедывай руками дела не решать, он пера не бросит. Раньше тоже как писательская, так и критическая мысль en, так сказать, masse тоже вела себя по-всякому: кто на Олимпах ночевал, кто по пивным зонтики тырил. Это только кажется, что нам, потомкам, видны лишь шевелюры (или лысины) великих: оглянешься, и видишь, что Аркадий Белинков ничуть не загораживает Николая Добролюбова, а тот в свою очередь нисколь не заслоняет Виссариона Белинского. Всем им хватило места – но почему? Потому что в дали исторической ретроспективы приветят нас, маша ветвями, лишь дубы-титаны, а мелкую поросль мы из своей сиюминутности и различить не можем (что вовсе не означает, что в свое время она, поросль, не хлестала кого ни попадя по распахнутым к чудному свету глазам).

Было бы скучно завершать нелепые рассуждения еще более нелепым (в силу своей банальности) утверждением, что все одним миром мазаны. Как ни крути и как ни путай словесами существо дела, а все же придется заметить, что в критике (равно как и писателе) во все времена ценилась не мастеровитость разного рода, не способность ответить на запросы современности, не читательская востребованность, а способность к служению выбранной когда-то идее: ибо нельзя без уважения смотреть на того, кто служит, – пусть даже итоги его деяний тебе глубоко безразличны или, пуще того, неприятны. (Правда, со служением тоже не все просто: мало лоб расшибать, надо еще и призвание к тому иметь.) Кроме того, видя целостную картину мира – эстетического в случае с писателем или этического в случае с критиком, – невольно помедлишь ее разбирать и переиначивать: целостное – оно может быть или принято целиком, или так же целиком отвергнуто, а до советов по улучшению дело у разумных людей не доходит.

И прежде, и теперь, и в будущем беда (ляпнешь так и поневоле задумаешься: какая же беда, если она вечная? это порядок вещей, а не беда) в том, что элементы сакрального знания попадают в руки и под ответственность профанов – и успешно профанируются в меру их сил и таланта...

Как для писателя главным является распространение личного опыта за пределы собственной жизни, так для критика – продление своих этических и эстетических построений за границы личных предпочтений. Это, как ни странно, требует недюжинного мужества и осознания собственной обреченности, и не всякому удается следовать пути, некогда без сомнений начертанному: писать для себя, печатать для денег. Однако имена тех, кому это все же в большей или меньшей степени удается, известны всем – ибо шила в мешке не утаить, и все посвященные знают всему истинную цену.

В общем, как и прежде, посмотришь вокруг – мелколесье.

Однако было бы ошибкой оставаться при этом мнении. Есть еще надежда. Все еще впереди. «Что такое писательская смерть? Выход в свет», – как сказал не самый последний из последних.

Если, конечно, аффтар при жизни не стал пейсателем.


Сергей КУЗНЕЦОВ, прозаик
К вопросам

©  Глеб Солнцев

Сергей КУЗНЕЦОВ

1. Мне трудно это подтвердить или опровергнуть. Я помню, насколько сильно упала социальная значимость критики двадцать лет назад, когда представители молодого поколения филологов, культурологов и писателей объявили, что время литературоцентризма закончилось – на этом фоне любые сегодняшние изменения значимости критики кажутся незначительными.

Если же отвечать на вопрос про критику, которая «имеет смысл», то смысл всегда имеет только одно – осознанное поведение, то есть в данном случае та критика, которая пытается осознать и понять процессы, происходящие (и, что не менее важно, происходившие ранее) в литературе и языке. Она, конечно, никак не должна объяснять, чем одна литературная школа лучше другой, да и вообще выставлять авторам и книгам какие-либо оценки.

Другой вид критики, который имеет смысл всегда, – как раз оценочный. Рекомендательный. Грубо говоря – читать или не читать? Тут каждый читатель в идеале может найти себе двух-трех критиков, про которых он точно знает, насколько совпадают их вкусы – ну, и использовать их статьи в качестве руководства к действию: по принципу «Икс хвалит, а Игрек ругает – значит, точно можно не читать». Или, наоборот, «нужно читать» – в зависимости от отношения к Иксу и Игреку.

Если персонифицировать первый вид критики, который про рефлексию и осознание, то я бы назвал Илью Кукулина, Марию Майофис и Иру Каспэ и извинился перед теми, кого забыл. Применительно ко второму виду критики не хотелось бы называть имена: тут важны мои личные вкусы, а они вряд ли кому интересны.

2. Мне неловко сказать, но я не отследил эти процессы. Но если все в самом деле так, то чисто теоретически я бы объяснял это влиянием блогосферы и неумением некоторых людей отделять публичное высказывание как пользователя ЖЖ или фэйсбука от публичного высказывания как критика. Также это связано с тем, что в ситуации застоя в политике, литературная критика оказывается более эмоционально нагруженной, чем десять лет назад: достаточно вспомнить дискуссию о стихотворении Пуханова, которая была дискуссией не о поэзии, а об отношении к советскому наследию, войне и так далее. Но мне почему-то кажется, что уровень внутрицеховых дискуссий всегда примерно одинаковый. Бродский любил цитировать фразу Ежи Леца: то, что скажет один поэт о другом, можно сказать и не будучи поэтом. С критиками та же история, по-моему.

3. Мне не кажется, что мы переживаем «процесс распада» или «процесс структурирования профессионального поля». Людей, способных к рефлексии и готовых предпринимать попытки осознать происходящее, всегда не очень много. Но они всегда есть, и то, что мне интересно, происходит благодаря им.

Что же касается будущего критики, то есть известная теория, что мы сейчас переживаем «новые семидесятые», в смысле новый застой. Так вот, тридцать лет назад «Литературная газета» тоже очень любила обсуждать будущее критики – и все прогнозы, разумеется, не предполагали перестройки, отмены цензуры и распада литературоцентризма. Аналогично и сейчас: я предполагаю, что в ближайшие пять – десять лет страна, в которой мы живем, каким-то образом изменится и эти изменения сильно повлияют на литературную критику. Предсказывать эти изменения было бы, разумеется, излишне самонадеянно.

Утешает то, что задним числом нам удастся хорошо описать, как все, что случилось, вызревало в начале 2010-х годов – точно так же, как сегодня довольно легко выводить трансформации, случившиеся с критикой в девяностые из «Метрополя» или Вайля и Гениса.

Кроме того, мне кажется, что процесс развития (частным случаем которого является то, что субъективно воспринимается как «распад» и «структурирование») всегда настолько протяжен, что мы никогда не находимся в начале процесса – мы всегда где-то между, всегда в середине.

Ссылки

• Критика: эмоции, смысл, будущее. Первая серия, 02.06.2011
• Критика: эмоции, смысл, будущее. Вторая серия, 26.05.2011
• Наталья Иванова. Назову себя критиком, 07.04.2011
• Илья Кукулин. Конспект о критиках, 09.03.2011
• Наталья Иванова. Корпорация, дистанция, коррупция, 28.02.2011
• Дружба как коррупция, 11.07.2008
• Николай Александров. О смерти критика, 17.04.2008