Пафос Зайончковского в том, что это и есть нормальная человеческая жизнь: другой не то что не надо – она в реальности этих книг вообще невозможна, ей в этом измерении нет места.

Оцените материал

Просмотров: 10381

С широко закрытыми глазами

Мартын Ганин · 17/02/2011
МАРТЫН ГАНИН увидел в прозе Олега Зайончковского чистую фиксацию, незамутненное отражение того дремотного, чем-то уютного, но, вообще говоря, пугающего состояния, в котором пребывает Россия

Имена:  Андрей Геласимов · Виктор Пелевин · Денис Драгунский · Олег Зайончковский

Фрагмент обложки книги Олега Зайончковского «Загул»

Фрагмент обложки книги Олега Зайончковского «Загул»

​Первая книга писателя Олега Зайончковского вышла семь лет назад в издательстве «О.Г.И.» и попала в одну клетку условной таксономии с ранним Геласимовым — это такие добрые книги, для семейного чтения. «Сергеев и городок» вошел в короткий букеровский список 2004 года и в финальный список «Нацбеста» 2005-го. Следующий роман, «Петрович», до короткого списка «Букера» не добрался, а вот роман «Счастье возможно» в 2010 году снова оказался в шорт-листе, уступив, впрочем, злосчастной Колядиной. Оно и понятно, не дали в 2004-м за первый роман (в том году, напомним, премию получил Аксенов за «Вольтерьянцев и вольтерьянок») — в 2010-м и подавно не было никаких шансов. Впрочем, непосредственным поводом для написания этих заметок послужил выход новой книги писателя «Загул».

Тут придется снова помянуть Геласимова, чья первая повесть, «Фокс Малдер похож на свинью», вышла в том же «О.Г.И.». С Геласимовым, которому премиальные инстанции благоволят даже более, чем Зайончковскому, за это время много чего произошло: «Степные боги» («Нацбест-2009») мало похожи на «Год обмана». С Зайончковским же с 2004 года не произошло вообще ничего. Действие «Загула» разворачивается все в той же, как выразился по этому поводу Леонид Костюков, «русской Йокнапатофе», расположенной, по очевидности, неподалеку от реального места обитания писателя, города Хотьково Московской области. На полях заметим, что Васьково (там поблизости от Хотькова и правда есть место с таким названием) от Йокнапатофы отделяет дистанция примерно того же размера, что и Зайончковского от Фолкнера, но пусть уж будет Йокнапатофа, все равно ее треплют к месту и не к месту, ладно. Все та же имеет место музейная усадьба писателя Почечуева, на живую нитку скроенная из близрасположенных реальных мест — Муранова и Абрамцева. Живут герои нового романа совершенно той же жизнью, что и во всех остальных книгах писателя. При попытке пересказать фабулу чувствуешь себя буквально голым человеком на голой земле. Герой книги, заводской служащий Нефедов (жена его работает в музее-усадьбе), едет в Москву отвозить документы, вспоминая при этом другую поездку (многолетней давности) по тому же маршруту. В Москве он поселяется у того же приятеля, с которым ездил в столицу в тот первый раз. Квартира приятеля принадлежит профессору, которого кто-то убил. Сковородкой по голове. Далее в романе образуется считавшаяся утраченной рукопись писателя Почечуева (это которого усадьба), а также труп (тоже сковородкой). Происходят некоторые (в значительной степени алкогольные) приключения, не отличающиеся даже видимостью правдоподобия, а потом наступает неожиданный хеппи-энд и благорастворение воздухов.

Писателю Зайончковскому благоволит довольно значительная часть критической общественности. «Счастье возможно», а особенно «Сергеев и городок» были восприняты как удавшаяся попытка говорить про нынешнюю русскую жизнь без особого надрыва и без попыток отвечать на всякие проклятые вопросы. Ну вот такая жизнь, все нормально, все как у людей, бывает хорошо, бывает похуже, но вообще ничего, живем, даст бог, не помрем, главное, чтобы войны не было. Герой «Сергеева и городка», альтер эго писателя, живет в своеобразном полусне, из которого не выходит до самого конца книги. Жизнь происходит помимо него: жена ушла, пришла какая-то девушка, риелтор, девушка делась, жена вернулась. Невозможно даже сказать, что герой плывет по течению: он просто лишен субъектности, как и почти все персонажи писателя. В «Загуле» субъектность возникает, когда Нефедов решает защитить вновь обретенную почечуевскую рукопись. Беда в том, что на нее покушается один сумасшедший сотрудник того же музея, где трудится супруга героя, а также вроде бы алчные немецкие слависты, которые в общем своего желания завладеть драгоценной находкой никак почти не проявляют. Вообще, дремотность, бессознательность существования в «Загуле» явлена прямо: герой почти не трезвеет. Да и героические усилия по защите народного достояния уходят в песок: никому, кроме сотрудников музея, оно оказывается не нужно.

Читать текст полностью

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:1

  • upatov· 2011-02-23 13:29:51
    слабый писатель, чего уж тут
Все новости ›