Андрей Иванов. Путешествие Ханумана на Лолланд

Роман был начат на английском, причем особенном – «фонетическом» английском беженцев, а потом спустя несколько лет автор возобновил работу над ним – уже на русском

Имена:  Андрей Иванов

После удивительной истории с «Русским Букером» этого года мы решили все-таки написать о текстах, вошедших в короткий список премии, и попытаться понять, были ли у жюри альтернативы принятому решению, не устроившему примерно всех, — тем более что часть книг мы не успели отрецензировать по известным организационным причинам. Сегодня ТАТЬЯНА ГРИГОРЬЕВА размышляет о романе Андрея Иванова — на вкус редакции (но не рецензента), вполне достойном претенденте на лауреатство.


Книга «Путешествие Ханумана на Лолланд» вошла в этом году в шорт-лист премии «Русского Букера», а прошедшей весной другой роман Андрея Иванова, «Горсть праха» (в рукописи), получил второе место «Русской премии», вручаемой русскоязычным авторам, живущим за границей. У писателя стали охотно брать интервью, из которых можно узнать и о его литературных предпочтениях (в частности, он называет Селина, Жана Жене и Марусю Климову), и о том, что роман «Путешествие Ханумана на Лолланд» был начат на английском, причем особенном — «фонетическом» английском беженцев, а потом спустя несколько лет Иванов возобновил работу над ним — уже на русском языке.

Эта деталь важна для понимания особенностей языковой реальности произведения, которая целиком строится из речи рассказчика, бывшего таллинца, чьего настоящего имени никто не знает, потому что он его, как и свое «эстонское происхождение», скрывает, называя себя Евгением Сидоровым из Ялты. Как следствие — окружающие зовут его когда Женей, когда Йоганом, а когда Юджином. Попутчики и знакомые Юджина — это «азулянты», которые проводят дни и месяцы в «кэмпе» города Фарсетрупа на Юлланде, ожидая рассмотрения своего «кейса» и, при благоприятном исходе, получения «позитива». На всякий случай немного пояснений: «азулянт» (а чаще — «азюлант», от немецкого azyl) — человек, ожидающий или получивший статус беженца, то есть «позитив», а пока коротающий время в лагере где-то в Ютландии.

Казалось бы, обычный стилистический прием — речевая характеристика героя, находящегося в смешанной языковой эмигрантской среде и не более того. Но язык здесь в самом буквальном смысле определяет не только сознание, но и реальность, делая из конкретной географической местности под названием Ютландия неведомый фантастический Юлланд, который населяют жуткие разбойные опустившиеся азулянты, способные жить в одной комнате с трупом, только чтобы потянуть время и не возвращаться в лагерь; сломать ногу матери, чтобы таким образом избежать депортации. Они беспробудно пьют, курят гашиш, воруют и вообще существуют в каком-то параллельном призрачном слое, о котором, кажется, добропорядочный датчанин даже и не подозревает («Но боже мой, если б датчане могли хотя бы раз заглянуть в те сны, которые снились азулянту; если б они могли хотя бы раз услышать, как шумел поток сознания азулянта. Если б они могли понять, что это за турбулентная жуткая река; сколько в ней камней, сколько щебня, взвесей страха, как давит ил сплина… Если б датчане знали, как у азулянта болела голова, они бы им все простили, все, даже воровство»). Впору вспомнить «Путешествие в город мертвых» Тутуолы и специалиста по пальмовому вину, плутающего по потустороннему миру.

Но наберите в строке поиска «юлланд», и первой же ссылкой выпадет русскоязычный форум с бесхитростным «предлогаю всем нашим кто живет на Юлланде — Вайле, Колдинг, Хорсенс, Орхус или возле — откликнуться», который вернет вас к действительности.

И это первый парадокс, который держит повествование: реальность, описываемая ярко, подробно и даже весьма натуралистично, превращается в фантастическое «нигде», населенное дикими персонажами, разговаривающими на диком языке. Вот поссорились между собой две девочки: «Это не твое дело, мой друг! Соображаешь? Никогда не спроси меня почему? Почему твой папа не пялит твой мама? Это не мое дело! Меня не колышет! Почему ты живешь в лагере? Никто не знай, почему нету позитив, а твой папа жрет говно, потому нету денег, ничего нету! Иди спроси свой папа почему он жрет говно и почисти его жопу!» Да что же дикого, обычный пиджин — и это тоже будет правдой. Герои живут в буквальном смысле между двумя мирами — между двумя странами, между двумя как минимум языками; их уже нет на родине, но и еще совсем нет здесь, в Дании. Это промежуточное состояние и тела, и сознания, в котором находятся среди прочих Юджин и его спутник индус Хануман.

Сюжет образуют скитания Юджина и Ханумана по датским углам и трущобам, среди которых главным пристанищем и центром притяжения становится ненавистный лагерь в Фарсетрупе. Собственно, они все время возвращаются, и это еще одна точка напряжения — отчетливость цели и отсутствие движения. Хануман одержим разными идеями, в том числе идеей попасть на Лолланд (или Лолланн — остров в Балтийском море, популярный датский курорт), но эта мечта остается как будто сама по себе, и никто ничего не делает, для того чтобы ее осуществить. Да и действия как такового нет, есть сменяющие друг друга эпизоды, как из прошлого, так и из настоящего. Так, вдруг рисуется широкая картина российской действительности с пьяным инвалидом дядей Семой, городом Ермаком на Иртыше, службой на флоте на Каспийском море, а потом смена кадра — и опять коммунальное житье в Фарсетрупе.

Поэтому и развития, которое могло бы следовать за настоящим путешествием, нет. Название книги может ввести в заблуждение того, кто ждет проделок хитрецов, хотя разного рода махинаций и афер здесь достаточно, но хитроумность схем и остроумность затей каждый раз приводит только к очередным ящикам пива, косякам с гашишем и подобным унылым радостям. Истории перетекают одна в другую: обстоятельное и эмоциональное рассуждение о крупах и кашах переходит в подробное описание того, как надо собирать бутылки, а оно — в рассказ об афере по продаже просроченной еды и поедании брюссельской капусты на спор. Это составное повествование, в котором время движется еле-еле, поглощаемое пространством, одновременно очень реальным и абсолютно иррациональным. Единственное, что хоть как-то свидетельствует о ходе часов, это периодически возникающая фраза «мы опять остались без денег», и тогда начинается новый этап.

Наверное, прав будет тот читатель, который в названии обратит внимание именно на загадочность, если не сказочность и Ханумана, и Лолланда. Хануман, он же Ханни, он же Хануманьяк, одержимый хануманией, — настоящий проводник, который увлекает за собой Юджина на просторы своей Ханумании. Юджин мучим депрессией, паранойей, физической немощью и при этом зависит от Ханумана, хотя очевидно, что в любой момент мог бы «соскочить». Однако он не делает этого, проходя добровольное истязание чужой жизнью. В лучшие минуты саморазрушения Юджину удается приблизиться к беккетовскому Моллою, сосредоточенному на монотонности страдания. И в отношениях Юджина и Ханумана заложен последний, третий парадокс: Хануман ведет Юджина, но существует он при этом только в словах последнего, и кто здесь кому проводник, решается не так однозначно.

Интересно, что приходящие в голову хотя бы чисто сюжетные параллели можно найти в книгах рубежа 1990—2000-х. Это, например, «Толмач» Михаила Гиголашвили (2003) или путевые заметки Сергея Сакина и Павла Тетерского «Больше Бэна» (1999). Это тот самый период, когда и Иванов писал «Ханумана...», сначала в 1998-м на английском, потом заново уже в 2004-м — на русском. Но ни на плутовские похождения «подонков» в Лондоне, ни на монологи бывших советских граждан, мечтающих о статусе беженца в Германии, ивановское повествование не похоже. Слишком мало языковой игры и стилизации, хотя характеров тоже хватает: художник Михаил Потапов, рисующий абстракции с претенциозными названиями, толкующий про экзистенцию и колотящий дочь; Степан, который пытается осесть хоть где-нибудь, проверяя на прочность бюрократические системы разных стран; непалец-гей, по прозвищу Непалино, чей кейс и состоит в том, что он гей.

Еще одна — не сюжетная — параллель: вслед за «Русской премией» поискать русскоязычных авторов, живущих за границей, и, конечно, вспомнить про «Побег куманики» Лены Элтанг, живущей в Вильнюсе и получившей премию «НОС». Но и здесь сходство будет обманчивым: Иванову совершенно не свойственно упоение словами как таковыми.

«Путешествие Ханумана на Лолланд» должно понравиться читателю, который не любит фантастику, считая окружающую действительность достаточно захватывающей для того, чтобы можно было достичь любой степени эйфории или отчаяния, получить тайное знание о мире и тут же забыть его и обойтись при этом без телепатических способностей, третьих глаз и инопланетных сущностей.

Андрей Иванов. Путешествие Ханумана на Лолланд. Таллин: Авенариус, 2009

Ссылки

• Юлия Любимова. Не на месте, 07.12.2010
• Мартын Ганин. И всхлип, и взрыв, 06.12.2010