«Литературная премия всегда выражается в деньгах, а не в мешке шоколадных конфет»

Управляющий сайтом «Имхонет» АЛЕКСАНДР ДОЛГИН и прозаик МИХАИЛ ШИШКИН поговорили о книжном бизнесе, благодарных читателях и большой русской литературе

Имена:  Михаил Шишкин

Михаил Шишкин – номинант «Читательской премии Имхонета», лидер номинации «Любимые писатели» по сумме вознаграждения. В ходе постфактумного денежного голосования пользователи перечислили ему 100 836 рублей.

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

Поскольку число участников голосования неуклонно возрастает, премия была продлена до 7 декабря. При этом авторам предложили получить причитающееся им вознаграждение в любое удобное время – сейчас или по завершении премии. Михаил Шишкин встретился с Александром Долгиным, профессором ГУ-ВШЭ, управляющим рекомендательным сайтом «Имхонет», заглянув за своими премиальными.


Александр Долгин: Я отдал за вас часть денег в первый же день голосования по премии… Хотел тем самым поблагодарить за «Взятие Измаила» и «Венерин волос».

Михаил Шишкин: Я тоже хотел вам сказать спасибо за то, что вы все это делаете. Вы как-то сразу начали с денег, и я не успел выразить свою признательность. Считаю, что такая премия – это прекрасная идея. В России ведь писатель всегда оказывается самым слабым, а книготорговец – самым сильным. В этой цепочке писатель в самом конце, его обижают все, кому не лень. Приведу один пример. Я, когда к вам ехал, прикинул, сколько получают люди, которые заняты производством книги, а сколько книгопродавцы. Отпускная цена издательства сейчас – 130 рублей, это то, с чего издатель платит писателю роялти, а в магазине книга стоит 360–390. Это значит, что 30 процентов идут людям, которые работают над книгой, и 70 процентов идет торговле. И это кажется здесь нормой, хотя это никакая не норма, это грабеж. В Швейцарии, например, все наоборот: 70 процентов идет издателю, который делится с автором потиражными, и только 30 процентов получает книготорговля. В России все перевернуто.

А. Д.: Это прямое следствие рассеянного спроса. Сам спрос может десятикратно превышать тираж, но он никак не эксплицирован и неизвестен – в этом проблема. Например, в стране есть 50 тысяч человек, которые хотели бы прочитать книгу автора, изданную тиражом 5 тысяч. Узкое место в том, что неизвестно, как эти 50 тысяч распылены по городам и весям, плюс к этому не существует системы, которая позволяла бы доставить одну книжку в город N с разумными издержками. Это беда устройства, а точнее, неустроенности рынка, с его архаичной системой дистрибуции. Из-за этого и возникают торговые накрутки, а не из-за чьего-то особого злодейства и тяги к наживе. Ведь книжный бизнес не слишком богатеет, по крайней мере в случае с качественной художественной литературой. Я время от времени участвую в обсуждениях авторского права, по многим причинам морально устаревшего, и всегда провожу одну простую мысль. В названии закона об авторском праве, которому в этом году исполняется триста лет (Статут королевы Анны 1710 года), заключен филологический нонсенс, вводящий людей в заблуждение: авторское право защищает не автора, а издателя. Оно было придумано для делового участника рынка, чтобы защитить его от недобросовестной конкуренции. Еще Дефо недоумевал по поводу того, что в Статуте королевы Анны нет ни слова об авторе. Поэтому неудивительно, что закон об авторском праве и вся система, построенная на нем, отщипывает автору 10 процентов.

М. Ш.: Вот вы говорите про рассеянный спрос, а я ощутил это на себе в августе, когда ездил по программе «Большой книги» в Вологодский край, выступал в сельских и районных библиотеках. Все библиотекари буквально стонали, что они хотели бы получать качественную литературу, но зависят от книготорговли, которая поставляет им лишь глянец. Не забуду выступление в городе Грязовец, о котором раньше никогда не слышал. Я не представлял себе, кто придет; кто там мои романы читал? Однако в библиотеку набился полный зал – русская провинциальная интеллигенция: учителя, библиотекари, врачи... Узнав, что из Москвы приедет писатель, они достали где-то мои книжки, прочитали их, задавали умные, глубокие вопросы про тексты. Для меня это, конечно, эмоционально дает столько, что ни с чем не сравнить! Ты понимаешь, что твой дом там, где читают твои книги. Так вот, эти люди тоже говорили, что хотят читать серьезную литературу, но не могут ездить за ней в Москву, а книготорговля предлагает лишь то, что сама считает нужным продавать, а не то, что они хотят читать. Получается, раньше все зависели в этом смысле от советской власти, которая указывала, что читать, а сейчас от книгопродавцев. Софья Власьевна сменилась глянцем. А результат точно такой же: люди в провинции не получают тех книг, которые хотели бы. И эти учителя, врачи, библиотекари, эта русская интеллигенция никуда не делась – она всегда была и всегда будет.

А. Д.: По моим прикидкам, в России что-то около полупроцента или даже процент взрослого населения – это потенциальные читатели авторов калибра номинантов «Читательской премии Имхонета». То есть несколько сотен тысяч.

М. Ш.: У меня получились примерно те же цифры, но по-другому. Нужно просто представить себе, сколько учителей литературы в России: на каждую школу, допустим, два-три учителя. Помножить на все школы страны… Если есть сто тысяч человек, которым важно чтение, литература может существовать.

А. Д.: Как это контрастирует с реальными тиражами качественной литературы: они на порядок, если не на два, меньше! Собственно, ответ предвосхитил мой вопрос: вам интересен ваш конкретный читатель? Кто он, как выглядит, о чем думает?

М. Ш.: Разумеется! Сидишь где-нибудь, бог знает где, и работаешь над романом («Письмовник», например, я дописывал в Америке, в Лексингтоне, это в Вирджинии – я там немного преподавал в университете) и совершенно не знаешь, будет ли это кто-нибудь читать, интересно это кому-то. Своего читателя представляешь очень абстрактно. Потому что, если представишь в качестве читателя конкретного человека, друга или симпатичного тебе писателя, начнешь поневоле под него подстраиваться, и тогда всё –лучше сразу ничего не писать. Поэтому всегда пишешь для некоего бескомпромиссного читателя. При этом рискуешь с этим идеальным читателем на пару и остаться. Поэтому, наверно, Грязовец произвел на меня такое впечатление. Хочешь не хочешь, а вопрос все время мучает: для кого пишу? И вдруг понимаю: вот для этих людей и пишу.

А. Д.: Грязовец – центр мировой культуры.

М. Ш.: Центр мировой культуры всегда там, где есть человек, которому эта мировая культура нужна. И в Грязовце тоже.

А. Д.: «Читательская премия Имхонета» – это другой тип связи писателя с читателем. На ваш взгляд, есть какие-то этические проблемы в той связи автора с его читателем, которую тестирует и пропагандирует эта премия? Или с моральной точки зрения здесь все безупречно? Ведь одно дело, когда люди отвечают тебе глазами, какими-то привычными действиями, отражающими порывы души, другое – когда сухо перечисляют деньги. Что по этому поводу говорит тонкое авторское чувство, есть тут какая-то закавыка или нет?

М. Ш.: Если люди перечислили мне деньги, значит, хотели выразить свою благодарность за то, что они прочитали мои книжки. Вообще, у меня есть только одно объяснение, почему так много людей проголосовало за меня, вернее, за мои книги… В них они нашли то, что искали и не нашли у других авторов. Прочитанное их задело, они прочитали там про себя, про важные для их жизни вещи. Они чувствуют через слова свою личную связь со мной. И хотят каким-то образом выразить свою благодарность. Премия им предоставляет такую возможность.

А. Д.: Я, как читатель, воспринимаю это точно так же… Что происходит в душе от встречи с чем-то восхитительным, что подарил данный автор? Возникает искренний, абсолютно естественный встречный импульс – отдарить за это. Как жаль, что нет возможности сей же миг встретиться с автором и сделать ему что-то приятное! Но зато теперь есть шанс сделать так, что он все равно узнает о твоем отношении.