Памяти Ильи Сермана (1913–2010)

Воспоминания КЕНЫ ВИДРЕ об одном из эпизодов почти столетней жизни выдающегося русского филолога – аресте и суде над ним в 1949 году

Имена:  Ефим Эткинд · Илья Серман · Кена Видре · Руфь Зернова · Фрида Вигдорова

Автор публикуемых воспоминаний Кена Видре (Конкордия Иосифовна, 1923–2009) родилась в Петрограде. Закончила филологический факультет Московского университета. Работала учительницей, а с 1960 года – редактором в Издательстве Академии наук СССР. В последние двадцать лет жизни писала мемуарные очерки – о времени, о своих встречах с самыми разными людьми, известными и не очень. Многие из ее текстов опубликованы (в журналах «Звезда», «Нева», «Красный», «Русская жизнь» и др.), например о Фриде Вигдоровой, Федоре Паторжинском, Роберте Фальке, Анне Ахматовой. OPENSPACE.RU публикует (с небольшими сокращениями) «Суд над друзьями» – один из последних мемуаров К.И.


СУД НАД ДРУЗЬЯМИ

«Сороковые-роковые, свинцовые, пороховые, Война гуляет по России, а мы такие молодые», – писал, романтизируя время, Давид Самойлов.
Война была тяжелая, страшная. Но в середине сороковых фашистское зло было сокрушено, думалось, навсегда.
После победы советская страна жила надеждами на лучшее будущее.
В прошлое даже мне, вчерашнему подростку, возвращаться не хотелось. Запомнилось на всю жизнь лето 1929 года (мне было шесть) – поездка к маминой родне в Поволжье. На станциях, прямо на земле, на остатках жалкого скарба – семьи с ползающими малышами – «раскулаченные». Единственную бабушкину корову Дочку обобществили – нам на кучу ребятишек давали «четверть» молока, а мы старались подкормить голодное животное, навещали Дочку.
А в Москве – Ягода, Ежов… Ночью шум колес и тяжелые шаги по лестнице; куда-то навсегда исчезали одноклассники, соседские дети…
Надо глядеть вперед! Прочитала в «Новом мире» «Стихи о Победе» Эренбурга:

        …Я ждал ее, в крови, в грязи, в пожаре.
        И час настал: закончилась война,
        Я шел домой – навстречу шла Она,
        Но мы друг друга не узнали…

Так случилось, что именно в этот день я увидела Эренбурга на Тверской. Он шел среди ликующей толпы, шел к дому и показался каким-то одиноким и потерянным… Сейчас думаю – предчувствовал грядущее.

                * * *
Сороковые-роковые катились к концу, и с каждым новым мероприятием Сталина становилось яснее: почти два года «дружбы и сотрудничества» с Гитлером не прошли бесследно. Какая там Мировая революция, классовая борьба…
Уже в конце войны начались депортации целых народов, отрыжка фашизма. <…>
Я с нарастающим ужасом наблюдала за происходящим. Многое мне казалось просто параноидальным бредом.
С родителями давно не было духовного контакта. Мама с обожанием смотрела на фотографию товарища Сталина и, подозрительно поглядывая на сослуживцев, бормотала: «Враги, всюду враги…» Популярный анекдот этих лет: «Рабинович, у вас был радикулит?» – «У меня никого не бывает, и я нигде не бываю». Я довольствовалась собственными наблюдениями да беседами с несколькими верными друзьями (большей частью на свежем воздухе – слухи о новых достижениях чекистской техники до меня уже доходили).

                * * *
Так случилось, что после возвращения в Москву самые близкие друзья Фриды Вигдоровой, моего старшего друга, жили в Ленинграде – Илья Серман с женой Руфью Зевиной и Ефим Эткинд. Эткинд перед войной закончил западное отделение, а Серман – русское филфака Ленинградского университета (тогда ЛИФЛИ). Собственно, Серман уже учился в аспирантуре и печатал свои труды по русской литературе ХVIII века в университетских сборниках.
Их учителями в прошлом, а после войны – коллегами была группа выдающихся ученых – В.М. Жирмунский, Г.А. Гуковский, Н.Я. Берковский, Б.М. Эйхенбаум, Б.Г. Реизов, А.А. Смирнов.
В стране царил Большой террор, а в университете кипела, бурлила научная жизнь – Е.Г. Эткинд назвал этот предвоенный период «Пиром во время чумы».

                 * * *
Когда фашистская Германия неожиданно напала на СССР, и Серман, и Эткинд оказались в армии: Эткинд на Ленинградском фронте выпускал на немецком языке газету и листовки для немецких солдат, Серман воевал простым солдатом, пока не попал в госпиталь с тяжелой контузией, и его демобилизовали.
Я познакомилась с Ильей у Фриды Вигдоровой и Шуры Раскина в Ташкенте в 1943 году. Он был еще в гимнастерке и в пилотке, надвинутой на черные смоляные волосы, с огрубевшим от фронтовых ветров лицом. Илья заканчивал аспирантуру в том самом университете, где я училась на 2-м курсе. Я смотрела на него снизу вверх.
Вскоре я стала встречать Илюшу с девушкой, которую я давно уже приметила, – она выделялась даже среди яркой ташкентской толпы военных лет: какие-то непривычные клетчатые юбочки, пестрые свитера. А на пышных рыжеватых волосах – светло-зеленая фетровая шляпка, украшенная задорным перышком. Большущие глаза были удивительно живые и умные. Фрида меня познакомила со своей новой подругой, Руфью Зевиной. Судьба Руфи была не совсем обычной: девочка из интеллигентной одесской семьи, она знала несколько европейских языков. Руфь поступила на филфак Ленинградского университета. Когда в Испании вспыхнул фашистский мятеж, 19-летней студенткой послали ее переводчицей в республиканскую армию. Она, кажется, была ранена под Бильбао. Можете представить, какое впечатление произвела на меня Руня… Она была умна, остроумна, обаятельна, часто язвительна. Вскоре Илья и Руня поженились.
В 1944 году я увидела молодую пару у Фриды, в Москве. На руках у них была дочка, Ниночка. Эта семья Серманов, включая и маму Ильи Захаровича Генриетту Яковлевну, старую революционерку, знавшую моего отца, была мне очень мила.
Понравился и Ефим Григорьевич Эткинд (Фима), о котором с такой любовью говорил Серман в Ташкенте. Прошло несколько лет после победы, а Ефим Григорьевич появлялся в Москве в военной гимнастерке. Эткинд с успехом и увлечением преподавал в Педагогическом институте им. Герцена, Серман работал редактором в Ленгосиздате. Руня ждала второго ребенка – летом 1946 года родился сын Марик. Казалось, начинается новая жизненная ступень. <…>
Не тут-то было! Начиная с 1946 года (травля Зощенко и Ахматовой), волна за волной, идут страшные в своей нелепости сталинские постановления, бичующие научные школы, деятелей культуры, науки, а затем увольнения, аресты. Нарастает неприкрытый антисемитизм. Хотя, конечно, показная дружба народов, – всякие там пышные декады национальной культуры, с песнями и плясками, – цвела и пахла, как положено, но у меня не выходила из головы строчка Пастернака:

        А в наши дни и воздух пахнет смертью –
        Открыть окно, что жилы отворить.

Фрида волновалась за ленинградских друзей. В университете и в Герценовском шли «разоблачительные» собрания – искали «врагов народа». «Дирижеры» из обкома вдохновляли посредственностей, стремящихся занять место своих более талантливых коллег.
Честно говоря, мне не приходило в голову, что именно мне через столько лет предстоит описать суд над Серманами. Мы не были тогда друзьями, так, встречались изредка у Фриды, но меня они очень интересовали, и кое-что Фрида рассказывала об этой истории, которая занимала все ее помыслы.
Дом на проспекте Добролюбова, особенно после того как Руня стала его молодой хозяйкой, был небольшим центром, где часто собирались интересные люди. Руня великолепно пела под гитару, в ту пору в основном испанские песни…Друзей было, как потом выяснилось, даже слишком много по тем опасным временам. Илья по сравнению с женой был молчуном, зато Руня, казалось, создана, чтобы быть хозяйкой салона.
Конечно, существовало много друзей, более осведомленных об этой семье. Но где сейчас друзья Серманов? Где их свидетельства? Я нашла кое-какие подробности в двух книгах Эткинда¹, но он сразу после ареста Серманов покинул Ленинград и, поскитавшись по московским знакомым, начал работать в Тульском пединституте. Только это помогло ему избежать ареста. В Ленинграде он почти не появлялся. Поэтому в описаниях той поры у Ефима Григорьевича присутствуют неточности; само собой, мой рассказ будет с огромными пробелами, но все равно, расскажу то немногое, что знаю. А там, если что, пусть другие добавляют и исправляют. Вранья не будет, обещаю.

___________________

¹ Эткинд Е. Г. Записки незаговорщика. СПб., 2003; Эткинд Е.Г. Здесь и там. СПб., 2004.