Вместо того чтобы написать о Довлатове – хорошо или плохо, – биограф написал разоблачительную книгу о самом себе
Имена:
Валерий Попов · Сергей Довлатов
© Тимофей Яржомбек
Ужасно не хочется начинать рецензию с драматической истории о том, как ревнивые наследники Сергея Довлатова наложили вето на использование его фотографий и писем, почему-то заранее предполагая (как сказано в редакционном предисловии), что его биограф и старый друг Валерий Попов опорочит довлатовский образ. Кажется, в жизни
Довлатов был не сахар, а в своей квазибиографической прозе не щадил никого. Многие после этого отдали ему мемуарную дань – и мало кто при этом проявил мстительность.
Интересно, какие основания были у «ревнителей» в данном случае ожидать худшего. Или у Александра Гениса, который
заявил, что книгу Попова читать не собирается из любви к обоим фигурантам? С Валерием Поповым Довлатов обошелся еще по-божески: в голову приходит только знаменитая, сравнительно добродушная миниатюра про «Валеру Попова и его невесту – юную зеленую гусеницу». То есть дело, видимо, не в обиде персонажа на своего портретиста. А если бы и так, не нам судить. Если Валерий Попов намеренно изобразил Довлатова циничным карьеристом, который идет к славе по трупам и лишен нормальных человеческих чувств, не подчиненных этой честолюбивой цели, – он имел на это право.
Но в этой обыкновенной истории есть оригинальная деталь: Валерий Попов отнюдь не считает, что написал о друге что-то плохое. И в книге, и в
интервью по поводу ее выхода биограф твердит: перед нами не пасквиль, а «любовно-дружеский шарж»; да, у всех людей есть «милые и смешные недостатки», и вообще гению нужно прощать, и он лично Довлатову все простил, а книга продиктована одной нежностью. Если это так, с подобными друзьями не нужно врагов, потому что в этой книжке похвалы куда выразительнее критики.
Вот автор с восхищением пишет о родителях Довлатова – всем бы таких: «Рождался смелый и обаятельный образ, которому хотелось подражать. Известен случай, когда мама Довлатова, угощая завтраком Сергея с заночевавшей у него девицей, непринужденно спросила: “А бляди твоей горошек тоже давать?” Сергей, оценив мамин стиль, расхохотался (о реакции девушки история умалчивает)». История умалчивает еще об источнике, через который этот случай стал известен. Напрашивается вывод, что им был сам Довлатов, а стало быть, анекдот имеет исключительно художественное значение. Он, может быть, и правдив – это не важно: гендерные отношения в шестидесятые частенько были лишены сентиментальности, и сочувствие автора в данном случае вполне простодушно.
Читать текст полностью
Или, скажем, Попов не раз фактически обвиняет Довлатова в плагиате: там спер фразу у Эренбурга, тут украл слово у Фолкнера (то есть буквально одно слово – «заводи»). Эту «творческую скаредность» автор отмечает не в упрек своему герою – как могло бы показаться, – а в заслугу, как рачительному хозяину. Вот уж действительно простота хуже воровства.
Эта же мама, полагает Попов, «сумела направить [Довлатова] в лучшее ленинградское общество». Подальше, стало быть, от блядей. Именно так и надо было поступать, чему свидетельство многочисленные автобиографические ремарки: «Я больше выбирал друзей успешных»; «помню свой приход в поисках подходящей литературной компании». Вот и у Довлатова «недурная компания расчетливо пополнялась». Действительно, с чего бы у Довлатова быть иным мотивам, чем у Попова: «Помню Сережины проводы, на которые пришел не очень охотно. Понимал, что это его, а не моя игра». Похоже, что Попов не подражал Довлатову, а, напротив, писал его портрет, глядя в зеркало.
«Чтобы в те годы считаться перспективным писателем, надо было отметиться дружбой с Вольфом. Довлатов отметился, сделал свои выводы» (а мы-то ломали голову, почему он в своем «Соло на ундервуде» подарил Вольфу лучшие реплики!). Да и с самим биографом Довлатов прогуливался не просто так, а хотел «сфотографироваться» на Невском, находя и его небесполезным. Как и Людмилу Штерн, «с ее умом, обаянием...» (но мы же не думали, что этого достаточно?) и «широкими связями в нужных <...> сферах». К женщинам Довлатов, как мы уже могли заметить, относился с особенно извращенным цинизмом. Первый его брак был «насквозь литературный» и затевался обеими сторонами с единственной целью «влезть на плечи другому, чтобы сделаться заметней»; армейская любовь Светлана Меньшикова была оставлена Довлатовым наверняка по той причине, что «Лялька» была непрошеным свидетелем, способным в будущем поставить под сомнение фактическую достоверность не написанной еще тогда «Зоны»; жена Довлатова Тамара Зибунова удостоилась его внимания только благодаря уютной квартире. Попутно Валерий Попов удивляется: почему ни Меньшикова, ни Зибунова не отражены в книгах Довлатова – в отличие от других, «не игравших такой важной роли в его судьбе»? Я бы осторожно предположила, что именно тех женщин, которые были к нему добры и не могли постоять за себя на литературном поле, подобно, скажем, Асе Пекуровской, писатель просто не захотел превращать в карикатуры, поберег. Но то я, а Валерий Попов не питает иллюзий. Никакие противоречия не пробьют бреши в его стройной теории, согласно которой люди были для Довлатова расходным материалом: в эмиграции «Довлатова интересовали друзья только полезные, а бесполезные, ставшие героями его книг, слава Богу, остались за кордоном». Чуть дальше выясняется, правда, что и за кордоном оставались у Довлатова люди, которых он «чтил и благодарил», например Израиль Моисеевич Меттер. Но и этой переписке есть логичное объяснение: «чувствуя, что будущая слава его – в России, он не порывал с тем берегом, отправляя туда нежные и проникновенные письма».
Здесь легко усмотреть лежащий на поверхности мотив имени Юрия Олеши. Дескать, Довлатов с «изворотливостью пробивался в литературу», а он, Попов, подобной изворотливостью не обладал – вот, дескать, и объяснение тому удивительному факту, что при буквально одних и тех же исходных условиях задачи итог получился неодинаков и «пьедестал давно и прочно занят Довлатовым». Это даже писать неловко – особенно потому, что Валерий Попов действительно хороший писатель. Наивный читатель, взявший в руки эту книгу только ради ее популярного героя и незнакомый с другими произведениями ее автора, получил бы совершенно превратное представление о литературном масштабе последнего. Завистника мы ожидаем найти в лице литературного неудачника, но удивительно, когда им оказывается Валерий Попов, написавший десятки книг, высоко ценимый современниками (из которых первый Довлатов), далеко не последний в той блестящей компании шестидесятых. На выручку приходит, как это часто бывает, довлатовская формула: «в жизни всегда есть место комплексам». В том же интервью «Свободе» Попов признается в некоторой авторской нескромности – мол, да, написал немало и о себе, покрасовался; цитирует Толстого: «без любви к себе ничего не делается». Только вот любовью это никак не назовешь. «Довлатов» – безжалостно саморазоблачительная книга. Потому что она, очевидно, и в самом деле отражает не злой умысел, а авторскую картину мира. И главный, и второстепенные герои Попова не просто «обнаруживают свои смешные и милые недостатки». Какими бы разными эти люди ни были, недостаток, которым автор наделяет их с параноидальным постоянством, у всех один и тот же. «Я помню хитрую и обаятельную Шарымову по Ленинграду – и здесь она не пропала» – почему это звучит как вскользь сказанная гадость? Перефразируя еще одну знаменитую довлатовскую миниатюру: «А не в Попове ли тут дело?»
При всем том о прозе Довлатова, о его ремесле Попов пишет с неподдельным любовным чувством, интонация этих отрывков выделяет их в тексте так же контрастно, как обильные цитаты из воспоминаний его друзей. Как будто другой человек писал: «...мало кто решается на такую свободу – и из героев, и из писателей. Довлатов – одиночка, “один в поле воин”, поэтому так заметен». Абзац, отступ: «Но это вовсе не значит, что и в практической деятельности Довлатов был одинок. Созданием своей “гвардии” он занимался усиленно. У этого Робинзона Крузо было, как минимум, “семь Пятниц”» – и дальше по накатанной колее. Мимолетно подтвердив изящной фразой, что и сам Попов хороший писатель.
Доказательства тому, кстати, мы видим не раз, и часто при этом проза Попова сближается с прозой его героя. Скажем, он вспоминает уморительное определение, данное Рейном Бродскому: «в багрец и золото одетая лиса». Или еще эпизод: «Хорошая у тебя записнуха, Валера! – проговорила Вика. – Но у Довлатова она была больше раз в шесть! Амбарная книга! И там буквально по минутам было расписано – куда поехать, кому позвонить, даже как разговаривать! “Застенчиво”, “туповато”, “высокомерно”!» {-tsr-}За исключением восклицательных знаков, анекдот совсем довлатовский: если неправда, то стоило выдумать. Некоторые места в этом тексте – пусть и подчиненные все той же неизменной теме – заставляют читателя горько сожалеть о той книге, какой могла бы быть биография Довлатова, написанная Поповым. И пускай это была бы очень злая книга о Сергее Довлатове, – так сказать, симметричный ответ. Вместо этого получилась очень злая книга о Валерии Попове.
Валерий Попов. Довлатов. М.: Молодая гвардия, ЖЗЛ, 2010.
Благодарим магазин «Фаланстер» за предоставленные книги
Это какую?
Скоробогатов тоже произнес речь. Он сказал:
- Вот как интересно получается. Сначала дали орден Николаю Константиновичу Черкасову. Затем - Николаю Константиновичу Симонову. И наконец мне, Константину Васильевичу Скоробогатову...
Он помолчал и добавил:
- Уж не в Константине ли тут дело?"
"Мы трое, Леха, Дзыня и я, шли по улице. Было тихо, только мычали голуби, будто кто-то тер мокрой губкой по стеклу. Из парадной далеко впереди показался человек с тазом горячей воды. Из таза валил пар. Человек пересек улицу и скрылся в доме напротив"
Мычащие голуби - это без вопросов прекрасная вещь, но вот только придумали ее (и больше, кажется, никто такое сочетание не употреблял) Ильф и Петров:
"Почтальон ушел. В дворовом садике страстно мычали голуби. Жильцы спали. Александр Иванович повертел в руках серый бланк. Адрес правильный. Фамилия тоже.
"Малая Касательная 16 Александру Корейко графиня изменившимся лицом бежит пруду"."
ну, Вика-то должна знать, какая у кого "записнуха" :-)
Написана книга безбразно кроме всег прочего:тон небрежный и "простецкий", шутовской...
И , ей Богу,не вижу ничего уморительного в определении. данном Рейном Бродскому , безусловно, вырванному из контекста.Наверное, к Бродскому автор статьи относится не слишком хорошо..Или Вы согласны с удивительным откровением Бродском, который ..." уйму сил потратил на установление своей диктатуры на новом месте...В гостях у него сидели за столом строго по рангам, а наверху-он."(!)"
Я понимаю, всех не защитишь..с Довлатовым бы разобраться :) Бог с ним, хоршим писателем Поповым". Правда, причислить его к "хтя бы внешне порядочным людям" теперь трудно..
Книга достойно вышла в свет-скандал, фотография Довлатова убрана с обложки, судебный процесс с вдовой. Короче, у книги есть все, чтобы тираж был раскуплен.
Автор на встрече с читателями в питерском магазине "Буквоед" искренне недоумевал, почему ополчились на него наследники Довлатова. Вопрошал:"Вы, кто прочитал книгу, может быть, обьясните мне"..
Я к тому времени книгу еще не открывал, но заранее "сетовал" вместе с хорошим писателем Поповым.
Теперь, после прочтения, вызывает недоумение другое: искренность в глазах и наивность вопроса.
Многое удивило меня в этом произведении:расхлябанный, "простецкий" тон,затянутые отступления, глубокомысленные выводы, например,на ком надо было жениться Довлатову и почему
..."на правильной, веселой, простодушной и честной Светлане. Жизнь бы его точно сделалась проще и чище, Сергей был бы ...уважаемым, ухоженным мужем...и, наверно,... мог бы быть счастлив...и наверно, и писателем мог бы стать)....Эх, упустил ты, Серега, свое счастье" . Не удержаться от цитирования.
Это всерьез, это авторскй возглас!Оторопь берет от такого тона..Может, это все же шутка?
Этот пассаж кроме тона умилил меня, напомнив проштудированные когда-то тома пушкиноведов, обсуждавших всерьез и со вкусом, на ком надо было жениться А.С.
Но даже не в таких "откровениях" дело.
Сам автор наставиват, что это не литературная биография. Бог бы с ним, что не литературная, а какая?
При том что,(ради справедливости надо отметить),Попов не жалеет комплиментов в адрес своего героя, журит его (немного свысока),приводит хорошие отзывы достойных людей,вообщем внешне придерживается правил приличия, странное впечатление производит это сочинение "из жизни замечательных людей".
Коротко излагая и очень упрощая, автор формулирует и на протяжении 300 страниц пытается доказать(с упороством, достойным...) три позиции:
1.Довлатову как писателю нечего было предьявить. Спивался, скандалил, не потому, что не печатали,а потому, что нечего было и печатать, были амбиции и ни одной готовой вещи.
Еще немного "пассажей":..."то есть он блестяще выиграл игру с шестерками на руках..история издевательств над молодым писателем впечатляет....он блестяще написал о глумлении режима над шедеврами, которых тогда у него не было" Но-победителей не судят.." И все в таком роде. На первых порах остается все же надежда, что этот период у Доватова в описании Попова сменится иным. Шедевров не было "тогда", может, они появятся потом? Нет, поповский Довлатов будет брать другим.У него свой план.
Тут мы подходим ко второму пункту::никакого шанса быть на первых ролях у Довлатова в Питере той поры не было-не в официциальной, а именно в главной настоящей литературной тусовке-при том цветнике талантов,"...неизвестно еще кто больше теснил Довлатова-чужие или свои....Было ясно, что даже если у него вдруг наладится-стать первым у него не выйдет. Олимп был уже занят".
Потому эти эскейпы в Курган, Талинн, (куда "Довлатов переместился гениально,как всегда")и, наконец, окончательный исход-в Ньюйоркщину. Т.е чтобы быть первым парнем ему нужна была деревня.
Не от бессилия, пошлости,отчаяния ,наконец, от тюрьмы бросало Довлатова из Питера в Курган, в Таллинн и далее,а продуманный расчет... "если не знаешь,что делать-делай себя. Поднимай свое имя. Это он умел.."
3.Этот расчет окончательно укрепился в Нью-Йорке, где он мог стать первым. Описание мыслей Довлатова на эту тему достойно ..."Надо сначала встать на какое-то возвышение,чтобы все увидели и разглядели тебя. И Довлатов вычислил как всегда гениально.Новая газета!"(понимаете,вычислял Д. гениально, вот в чем дело)
Извините, еще цитата:.."Но главное, что предстояло сделать Д. в Америке-стать лучшим из местных русских писателей. ...Он не мог уловить секрета успеха, принципа отбора. Как же ему в эту категорию попасть". "Гениальным ходом", попал в течение,
"но его ждала прорва работы,надо было "протолкаться" на достойное место,..и все выстроить в нужном порядке."
Довлатов все хорошо рассчитал, "протолкался", не без поддержки Бродского, о котором мы узнаем много удивительного-"уйму сил потратил на установление своей диктатуры на новом месте...В гостях у него сидели за столом строго по рангам, а наверху-он."(!)
Вся эта... информация подается с обезоруживающим наивностью ,"как всем известно". Откуда известно, какие источники использовал автор, на кого ссылается? Но это отдельная тема.
Вернемся к Довлатову, у которого в Америке, в пустыне талантов наконец получилсь! (повезло с Бродским, которому самому-то повезло с Лернером, тюрьмой и Оденом)
Тут нашлось, что предьявить (из рукава, что ли?) Правда, и здесь заковыка.Неизвестно что было бы без редакторства Игоря Ефимова.Появилась бы довлатовская "Зона" в том виде, каком мы ее знаем.Вообще состялся ли бы этот сумасшедший успех Довлатова без редакторской работы Ефимова.Попов явн сомневается в этом.
Он,правда, опускает маленькую подробность- даже самому хорошему редактору надо иметь, что редактировать. Не преуменьшая вклад Ефимова и с полным уважением к работе редактора (в истории литературы есть примеры более впечатляющие, например, то, что сделал редактор Перкинс для писателя Томаса Вулфа.Но никому не приходит в голову оспаривать авторство у Вулфа)
Впечатляет еще разбор, который Попов учиняет героям довлатовской прозы.Как было на самом деле и что именно происходило совсем НЕ ТАК. Вообще, это любимые игры всех, пишущих о Довлатове или обиженных "героев" его "Ундервуда" Но с Поповым дело обстоит не так.Ему надо (зачем?)показать, что на самомо деле все было не так страшно, как, например, описано в "Зоне".А "трагичности" подбавил сам автор.Особенно забавно звучит этот аргумент из уст писателя, пишущего о писателе.
Есть в книге еще одна навязчивая идея-проигрыш тех, кто уехал тогда, в 70е, из России, кто был в первых рядах литературной тусовки, а "там" оказался не у дел. На той, упомянутой уже читательской конференции, Попов изагал теорию "заговора" против его книги имеенно этих, осевших в Нью-Йорке и проигравших. А кто, собсвенно, имеется в виду? Все, кто знаментым уехал или сделался писателем в "деревне", вернулись и книгами и тиражами и персонами (тот же Аксенов, по свидетельству Попова, кознями Бродского сброшенный с пьедестала Первого Писателя (а кто ставил, а бы ли пьедестал?), упомянутый им Войнович, сам злокозненный Бродский,Довлатов, ставшие писателями в Америке Генис и Вайль.
Тако впечатление, что эти несоответсвия,как и многие другие, не интересуют автора.У него есть его пункты, его теории и под них легко подстравиваются все факты.
За всеми этими и многими другими "пассажами" чувствуется... раздражение. Откуда эти тиражи, этот сумасшедший успех,вообще "кто такой Козлевчи?"
Совершенно свободно могу себе представить, что Довлатов Попову неинтересен как писатель, неприятен как человек.Даже закономерный вопрос: зачем тогда браться за ЖЗЛ-скую книгу о нем, не буду ставить. Заказ, денежные затруднения.Но в этом случае хорошо бы сохранять какое-никакое достоинство, чтобы не так кричаще выпирало это недоуменное "почему именно он?!"
Ну, прости ему посмертно такую внезапную и незаслуженную на твой взгляд славу. Порадуйся вместе с читателем. Иначе результат будет печальным, как и получилось с хорошим писателем Валерием Поповым.
Не знаю, как с довлатовским мифом,но свой образ автор этой книгой подпортил.