— А как вы относитесь к романам Филипа Пулмана?

— Отлично отношусь. Я думаю, это прекрасные книги, отлично написанные. И совершенно не понимаю шума, который вокруг него поднимают религиозные правые. Вообще не понимаю. Почему Клайв Льюис — хорошо, а Пулман — плохо? Вот я читал романы про «Нарнию», мне было семь лет. Чем я интересовался? Говорящими животными, дриадами, гномами, сатирами? Да. Вервольфами и гигантами? Еще как. Христианской подоплекой? Нет, разумеется, это все прошло мимо.

— Кто для вас в детстве был важнее, Льюис или Толкиен?

— В семь лет — Льюис. В десять — Толкиен. С Толкиеном у меня отношения строились непросто. В школьной библиотеке были «Хоббит» и первые две книги «Властелина колец», то есть «Братство кольца» и «Две крепости». А третью они почему-то не купили. Первые две книги я бесконечно перечитывал, но не знал, чем все заканчивается. То есть нет, я знал, что Голлум падает в жерло вулкана с кольцом, прочел в одной из рецензий, но и только. А все остальное пытался довообразить сам. Но в двенадцать лет я выиграл конкурс на лучшее сочинение, а в качестве приза можно было попросить любую книгу, и я попросил, конечно, «Возвращение короля».

— Давайте немного поговорим про визуальное и невизуальное, про картинки и буковки. В России вас знают в основном как писателя, но вообще ваша карьера начиналась с комиксов, с которыми российский читатель практически незнаком. Про комиксы поэтому говорить трудно, а вот про кино, наверное, можно. Понравился ли вам фильм, снятый по «Коралине»^*?

— Да. Мне вообще, кажется, страшно везет с фильмами по моим книгам. Я доверяю тем режиссерам, с которыми работаю. Я говорю: вы считаете, что это хорошая книга? — о-кей, сделайте по ней хороший фильм. И мне нравится, что Генри Селик сделал из «Коралины», а Мэтью Вон — из «Звездной пыли».

— А сами вы не собираетесь стать режиссером? Экранизировать одну из собственных книг?

— Ну, режиссером я уже немного стал — снял недавно короткометражку про живые статуи, Statuesque, его в Британии показывали на Рождество по телевизору. Фильм на восемь с половиной минут, но я им очень горжусь. Он про человека, который ходит смотреть на эти самые живые статуи и в конце концов влюбляется в одну из них. Еще я собираюсь снимать фильм по комиксу «Смерть: высокая стоимость жизни» — он, кажется, не переведен на русский.

— Есть ощущение, что писатели в последнее время довольно часто обращаются к кинематографу напрямую. Это тенденция?

— Не знаю. Для меня это лишь еще один способ рассказывать истории, и это не то же самое, что писать. В кино очень важна интонация. Не сценарий, не стиль, а интонация. Есть верная интонация, тогда кино получается, все работает. Если нет — увы. Обычно кино начинается с истории, но из этого правила тоже есть исключения. «Зеркальная маска», например, начиналась с бюджета, это был удивительный эксперимент. Люди из продюсерской компании пришли к нам с Дэйвом Маккином и сказали, что у них есть четыре миллиона долларов. И спросили, можем ли мы снять фэнтези за четыре миллиона. Мы придумали историю, стали писать сценарий, и все время приходилось себя останавливать: денег мало, а нужны актеры, нужны декорации. Но в какой-то момент Дэйв сказал: «Слушай, мы никак не укладываемся, давай работать с компьютерной графикой. Потому что если, например, тебе подошел бы город, который сминается, как бумага, и раскрывается, как цветок, — то это все можно сделать за никакие деньги».

— А какое из визуальных представлений — включая комиксы и кино — ближе всего к тем образам, что у вас в голове?

— Комиксы обычно довольно близко: я плотно работаю с художниками, так что получается похоже на то, что я себе представляю. С кино сложнее. Так, чтобы идеально соответствовало, наверное, пока нет. Ну, кроме Statuesque.

— Как вам, кстати, Москва визуально? Один мой знакомый когда-то давно брал у вас интервью и спросил, какой Зверь жил бы под городом, если бы вы писали о под-Москве^**. Вы тогда ответили, что медведь. Вы и сейчас так думаете?

— Я почти ничего не видел, честно говоря. Но да, я думаю, медведь. Если бы я писал о под-Москве, в такой книге вообще было бы много медведей, и они действовали бы как люди. Мне вообще нравятся эти медведи из русских сказок, которые живут в избушках в лесу, а туда заходят маленькие девочки, которые попадают потом во всякие неприятности. А бывает наоборот — что у какой-нибудь девушки роман с медведем и он может оказаться принцем, а может и не оказаться… Если бы я писал про под-Москву, я бы взял в книгу еще нескольких персонажей: Лешего, Кощея Бессмертного, Бабу-Ягу, может быть. Баба-Яга могла бы, например, работать в наше время на мафию. И потом, избушка на курьих ножках — отличное, мне кажется, решение московских проблем с парковкой.

— Кажется, вы читали много русских сказок. У вас есть любимая?

— Наверное, какая-нибудь из версий истории про Кощея Бессмертного. Мне очень нравится идея с сердцем, которое хранится где-то отдельно от него, в утином яйце, — это очень по-человечески, многие из нас хранят сердце где-нибудь там, куда никому не добраться.

______________________

^*В российском прокате «Коралина в стране кошмаров».

^**Действие книги Нила Геймана «Задверье» (Neverwhere) происходит в под-Лондоне — сложно устроенном мифологическом пространстве, где перемешаны разные времена и живут волшебные существа. В частности, в романе содержится предположение, что под каждым городом живет свой собственный Зверь.