Отзывы и рецензии на роман «Околоноля» обнажают всю широту и амбивалентность русской литературной критики, а может быть, и души
Имена:
Владислав Сурков · Натан Дубовицкий
© Тимофей Яржомбек / Коллаж OPENSPACE.RU
Менее двух недель назад окололитературная общественность — и не только, впрочем, она — обнаружила себя в затруднительном положении. Причем, что нечасто случается, по вине журналистов непрофильного издания, а именно газеты «Ведомости». Именно там, как все уже знают, 14 августа была опубликована
заметка, в которой со ссылкой на неназванный источник утверждалось, что автор вышедшего специальным приложением к журналу «Русский пионер» романа «Околоноля» Натан Дубовицкий никакой не Дубовицкий, а В.Ю. Сурков. Взволновавшая общество гипотеза, помимо утверждений неназываемого источника, базируется на том, что а) Дубовицкая — это фамилия жены В.Ю. Суркова Натальи и б) автор романа, как говорит главред «Русского пионера» А. Колесников, — колумнист журнала.
При помощи источника в медиагруппе «Живи» редакция раздела «Литература» OPENSPACE.RU получила в свое распоряжение два экземпляра романа Н. Дубовицкого и вместе со всеми его прочла. После чего, опять же вместе со всеми, обнаружила себя в сложном положении. Во-первых, о романе высказались все, включая людей, о которых вообще раньше не было точно известно, умеют ли они читать. Вследствие этого в медиасфере (а возможно, даже и в ноосфере) наступило некоторое пресыщение отзывами на «Околоноля». Во-вторых, непонятно, как к этому тексту теперь относиться: если его и правда написал В.Ю. Сурков, то рецензировать его общим книжным порядком глупо. Не для того, в конце концов, довольно занятый, вероятно, Первый Заместитель Руководителя Администрации Президента России тратит время на написание книг, чтобы их потом читали как художественную литературу. Если же отнестись к роману как к политическому манифесту, то спецвыпуск «Русского пионера» следует сдать для опытов в раздел «Общество», который у нас есть. А если совсем все делать как надо, то в раздел «Политика», которого у нас нет.
Поэтому мы решили не рецензировать «Околоноля», а ограничиться «
Книгой в цитатах» и обзором того, что успели сказать о романе самые разные люди. В наиболее двусмысленное положение попал Кирилл Решетников, чья
рецензия в «Известиях» датирована аж двадцать девятым июля, когда ни о каком Суркове речь еще не шла. Рецензию эту слегка потоптали уже тоже, кажется, все (а некоторые даже
в особенности). Источники, близкие к Кириллу Решетникову утверждают, впрочем, что о предполагаемом авторстве романа ему в момент написания ничего не было известно, во что редакция OPENSPACE.RU, немного знакомая с критиком, готова легко поверить. Решетников сочиняет текст почти пародийный: «кристальный лиризм», «высоковольтная ирония», «только шекспировская рамка ухватывает и его (сюжета. —
OS) пародийность, и его серьезность»; «авторское послание передается здесь на мало кому доступных набоковских и платоновских частотах» и, наконец, «без Дубовицкого, похоже, обойтись не удастся». Превосходные эпитеты относятся в основном к качеству текста, т.е. это похвалы литературного свойства. Собственно одобрение критиком идеологических пристрастий романиста прорывается в рецензию всего пару раз: походя возникает какой-нибудь «блистательный ответ на антивластную риторику». И даже подозрительный по нынешним временам в смысле разжигания тысячелетний Хазарский каганат критик обходит молчанием. В целом дальнейшие события полностью подтвердили правоту Решетникова по крайней мере по одному пункту. Обойтись без Дубовицкого не удалось.
Читать текст полностью
Дмитрий Быков посвятил книге подробную статью в «Новой Газете», где все раскладывает по полочкам. Финансы и пиар отдельно, конспирология — отдельно, сам текст — отдельно. Быков не верит, что роман написал Сурков, потому что он пиарщик, а не писатель; потому что такую карьеру не ставят под удар сочинением романов; потому что формирование движения «Наши» и чувство юмора, которым, как полагает Быков, наделен автор «Околоноля», несовместимы. Да и вообще, первый зам. по идеологии, замечает Д. Быков, как ни пытается скаламбурить или пошутить в выступлении, всё выходит неуклюже. Рецензент полагает, что роман написан «литературными неграми», которым для образца выдали рассказы, действительно написанные Сурковым (они включены, по мнению Быкова, в гл. 1, 16 и 22). Быков совершенно верно говорит о заимствованиях у Пелевина (который во первых строках романа выведен человеком, деградировавшим до животного состояния и размножившимся настолько, что выдаются лицензии на отстрел этих полулюдей), Сорокина и находит детали, уворованные из его собственных книг. Далее Быков посвящает довольно много времени рассуждениям о том, что герой Дубовицкого психологически недостоверен и вообще несимпатичен. Рецензент справедливо, опять же, сетует на то, что рассыпанные по тексту тут и там аллюзии служат только демонстрации начитанности автора(ов). Впрочем, какую-то пользу, по мнению Дмитрия Быкова, из текста извлечь можно: «Одна важная констатация в “Околоноля” безусловно есть: человек с такой душевной организацией, — проще говоря, самая холодная и мрачная разновидность сноба, категорически неспособная вдобавок выдумать что-нибудь самостоятельно, — обречен в случае прихода к власти превратиться в маленького тирана, покровителя жулья, скупщика душ». Далее рецензент, впрочем, объясняет, что это соображение куда как лапидарнее сформулировано у Новеллы Матвеевой. Заканчивается текст утверждением в том смысле, что хотели как лучше, а получилось саморазоблачительно: «Следует признать роман “Околоноля” самой громкой и адресно-точной оппозиционной акцией последнего пятилетия». Утверждение сильное и отчасти даже точное, но превосходные степени и тут кажутся нам существенным преувеличением.
Дмитрий Быков еще раз возвращается к роману Дубовицкого в своей колонке на сайте «Газеты». Там он высказывает предположение, что «литературными неграми» работали не просто никому не известные привидения, а известный московский ресторатор, член Общественной Палаты РФ Дмитрий Липскеров или еще кто-нибудь «из провластных стилистов». Ужасно жаль, что в тексте не приводится сколько-нибудь полный список «провластных стилистов». Дело, конечно, не в них, но было бы любопытно ознакомиться. Роман Дубовицкого оказывается для Быкова контрапунктом к нормальной литературе, а именно к только что вышедшей книге Виктора Шендеровича. «“Околоноля” — эта температура у них, у холоднокровных существ. В нормальной литературе, как и в нормальной жизни, она значительно выше ноля. Хорошо, что Шендерович продолжает писать прозу и напоминает о нормальной — для кого-то повышенной, но для приматов в самый раз — человеческой температуре». Книгу Шендеровича мы, к сожалению, пока не прочли, и верифицировать это утверждение не можем. Заметим только, что выбор персоналий заставляет подозревать противопоставление (осознанное или нет) по идеологической, а не эстетической линии. Сам Шендерович при этом у себя в блоге говорит, что текст «Околоноля» «написан не "чайником" и имеет безусловное отношение к литературе. <…> Кстати, если это все-таки Сурков (всяко же бывает, вот Гоголь начинал с кошмарных версификаций), то отсылаю всех к моей фразе в том же интервью: «Литература знает случаи, когда сукины дети были авторами совершенно замечательных текстов». Гоголь тут, конечно, не случаен.
Было бы странно, если бы такой прекрасный новостной повод, позволяющий порассуждать одновременно о политике и литературе, проигнорировал Александр Проханов. В своей рецензии (заметим, что это именно газета «Завтра», а не «День литературы») он для начала пытается решить методологическое противоречие, возникающее у большинства рецензентов «Околоноля»: «Ощущение от прочитанного раздваивалось, в зависимости от того, кем мыслился автор. Никому не известным литератором или повсеместно известным Владиславом Сурковым. Эту двойственность я заложил в эссе, состоящее из двух представлений. Одно — если автором является загадочный аноним. Другое — если аноним сразу разгадан и автографы нужно брать прямо в Кремле, записываясь на прием к Владиславу Суркову».
Первый вариант у Проханова выходит по-писаному. Т.е. происходящее нарастание улыбок и чувств напоминает рукопись композитора Ференца Листа: «Главным героем романа является язык. Изящный, сложный, метафоричный, он меняет от эпизода к эпизоду свою музыку, густоту, цвет. Несет в сокровенной глубине незастывающую магму, в которой плавятся залетающие в язык фрагменты сленга, англицизмы, техницизмы, строки из Евангелия, цифровые коды, изречения древних, легкомысленный мат». Оборвать цитату из прохановской газетной статьи — почти кощунство, но приходится. Проханов полагает, что «автор — не провинциал, блестяще изучил школу современного постмодерна», «филолог до мозга костей». Персонажи тоже все сплошь постмодернистские (читай — отвратительные), но главный герой не таков, у него «тонкая душа». Проханов тоже, вслед за Решетниковым и Быковым, поминает Набокова: «Жуткая мнимость мира не распалась, как у Цинцинната в "Приглашении на казнь". Сомкнулась навсегда, побуждая героя блуждать в лабиринте безысходности, с ироничной безжалостностью к себе и миру». В общем, кажется, рецензент имеет в виду, что «Околоноля» — это более или менее великий роман. Ошибиться, впрочем, легко: успешное толкование поэтической прозы, которую Проханов привычно выдает за газетную статью, требует все-таки каких-то специальных ежедневных тренировок, не то медитаций в позе девушки с веслом.
Зато гипотетическому автору Суркову Проханов предъявляет целый ворох претензий: где, мол, «гигантский, небывалый материал, уникальный опыт»? «Почему художник рисует узнаваемых и уже не поражающих воображение монстров, когда обладает знанием о политических и магических технологиях? О страшных вызовах, брошенных Государству Российскому»? Претензия понятная: если уж ты Сурков, то поделись информацией, интересно же. Без эксклюзива уже не Сурков получается, а какой-то, смешно сказать, Сусликов, Суслов, вообще Хомяков. Но претензии эти не эстетического свойства, а, как бы сказать, журналистского, что ли, не то вообще человеческого (ну обидно!). И, кроме того, Александр Андреевич тут же находит себе спасательный круг: «Но, быть может, это роман-послание, в котором кремлевский демиург из-за каменных зубцов подает весть о себе <…>?» Тогда мы должны изумиться «жуткому откровению», которым В.Ю. Сурков подарил нас, грешных, и благодарить его за предупреждение, переданное на волю из-за тюремных стен Кремля. Мол, люди, я любил вас, будьте бдительны. Или есть еще вариант: это для В.Ю. Суркова проба пера, «обещающая могучее продолжение», которое случится, «когда кончится его “отсидка” в Кремле». В общем, как-то на всех ветвящихся тропках Н. Дубовицкий оказывается у Проханова если не великим, то уж большим писателем точно. А если не писателем, то трагической фигурой исторического масштаба. Так бывает — прочел книгу и вдруг сразу проникся к автору почтительным, даже отчасти благоговейным чувством. И уже не важно, кто он: простой шахтер вроде Савочкина, простой нацбол вроде Прилепина или простой Первый Заместитель Руководителя Администрации Президента России вроде Н. Дубовицкого. Сердцу не прикажешь.
Проханов еще раз высказывается по поводу романа в программе «Эха Москвы» «Особое мнение»: «…он (язык Дубовицкого. — OS) настолько ироничен, тонок, пластичен и ориентирован на русскую традицию, которая всегда сжигала в себе — язык сжигал в себе чужеродные примеси, — это потрясающий язык. Он может быть создан только очень талантливым человеком, может быть, даже гениальным».
Следующий текст, мимо которого никак невозможно пройти, принадлежит перу В. Ветеркова, заместителя главного редактора сайта Liberty.ru. Рецензент сразу и без обиняков признается в своей, возможно, излишней добросовестности: он прочел роман не один, а целых два раза, причем второй — «с карандашом, но только для того, чтобы переписать наиболее удачные афоризмы». Мотив двойственности в статье Ветеркова тоже присутствует, однако бросается в глаза отсутствие у рецензента некоторых необходимых методологических рефлексов. Двойственность тут предъявляется простоватая: роман, можно сказать, хорош, а можно сказать, и плох. Для начала Ветерков ворчит: «Такой автор не то чтобы скучен — но безостановочно, нудно вторичен, как анекдот про Путина, в котором угадывается анекдот про Брежнева, — весело, но не оригинально». Но это только для начала, потому что, «читая роман, на сюжет мало обращаешь внимания. Тебя отвлекают маленькие, очаровательные зарисовки. И, наблюдая за изумительными, переливчатыми, упоительно-изысканными в своей ненавязчивости и тем более заметными штрихами, удивляешься, откуда они?». Все скучное (сюжет), по мысли Ветеркова, принадлежит в романе А-Дубовицкому, а все прекрасное («яркие мазки таланта» по «посредственному костяку сюжета») — У-Дубовицкому. Итог: «Большинство купит роман из-за того, что “Русский пионер”, что gangsta fiction, что “вы читали уже Дубовицкого?”. И это станет оправданием для тех немногих, кто тайком, запершись в спальне, будет учить “Из под обрывов городского ветра…”, пока его не позовут кушать фуа-гра или твикс». Помнится, в свое время, еще применительно к «Русскому Журналу», злые языки называли подобные тексты «гараджей». Уже и философ делся, и вроде журнал не тот, но привычка — вторая натура, или, как сказал бы, наверное, Н. Дубовицкий, old habits die hard.
Голос трезвомыслящего, как всегда, Александра Гарроса, автора статьи «Около плинтуса», выбивается из общего хора, исполняющего арию «Новый Гоголь явился»: «Что, в самом деле, революционного нам предъявить граду и миру: детективы Акунина, или антигламурные писания Минаева, или, страшно сказать, роман «Околоноля» Натана-тот-чье-имя-нельзя-называть-Дубовицкого? Перформансы Кулика? Здоровый скепсис заметен в том, что пишет о романе Анна Наринская, литературный обозреватель «Коммерсанта». Она, в частности, в отличие от многих, не испытывает особого пиетета перед разбросанными по роману аллюзиями, называя их «простоватыми постмодернистскими бусами», и находит нечто трогательное в культурных ориентирах автора: «…можно вообразить, как молодой человек в начале восьмидесятых жадно читал, например, журнал “Иностранная литература”, где тогда все еще печатали Керуака и Гинзберга, рассматривал попадавшиеся иногда в библиотеке альбомы с репродукциями картин Миро и Клее, а в начале перестройки, как и многие другие, открыл для себя Борхеса с Набоковым — и прямо ахнул. А потом уж и Виктора Олеговича прочел. В этом есть что-то трогательное. Ничто человеческое нам не чуждо, и ничто поколенческое нам не чуждо».
Матвей Ганапольский в своем блоге на сайте «Эха Москвы» даже не размышляет о романе, которого он, как сразу признается, не читал, а занимается скорее гаданиями на внутренностях души В.Ю. Суркова. Основная тема гадания — снова двойственность, но уже в обличье амбивалентности: «Владислав Сурков мог написать эту книгу, если только он Джекил и Хайд, потому что именно он создавал “Околоноля” наяву. Это уничтожение всяческой политической конкуренции и создание однопартийщины, которая ведет к коррупции, причем именно к тотальной, которая в этой книге вроде бы и отражена и осуждается. Непонятно, как человек может писать “против себя”».
Вера Холмогорова, вместе с Максимом Гликиным написавшая ту самую заметку в «Ведомостях», с которой, можно сказать, все началось, вообще довольно безжалостна: «Плохой роман, довольно неинтересный как по языку, так и по образам. Если бы не необходимость прочитать его по работе, то лично я до конца бы не дочитала».
Поэт, издатель и журналист «Радио Свобода» Дмитрий Волчек, как и Анна Наринская, находит в «Околоноля» нечто человеческое: «Я очень рад, что в Кремле пишут не новую “Целину” или новую “Малую Землю”, а декадентские романы про кокаиновые ночи, механических женщин и Хазарский каганат. В этом есть что-то очень трогательное». В том же выпуске передачи «Поверх барьеров» он приводит восхитительную цитату из мемуарного очерка Ходасевича «Белый коридор» — о литературном салоне Ольги Каменевой в Кремле, где Луначарский читал пьесы декадента Ивана Рукавишникова: «Рукавишников был не бездарен, но пошл. Пьесы его, довольно вульгарная смесь из Бальмонта, Леонида Андреева, Метерлинка и еще всякой всячины, были написаны стихами вперемежку с прозой. <…> После чтения принято говорить о слышанном. <…> Сам Луначарский произнес что-то длинное и красивое, с разными звучными именами — вплоть до Агриппы Неттесгеймского. Наконец, — не могу этого утаить — кое-кто из писателей тоже счел долгом высказаться. Таким образом, цель вечера была достигнута: о “творчестве” Рукавишникова говорили как будто всерьез».
Колумнист «Слона» Константин Гаазе делает довольно смелое, по меркам литературоведения, предположение о том, что позиция Дубовицкого-Суркова полностью совпадает с позицией главного героя, разочаровавшегося в жизни мизантропа, который «видит вокруг себя лишь мертвую материю»: «Политикам лучше не писать художественных книг. Чиновникам — тем более. Честная автобиография Суркова могла бы иметь и воспитательное, и прикладное значение. Нечестный вымысел Дубовицкого — никакого значения не имеет. Для статуса исповеди “Околоноля” не хватает другой фамилии на обложке. Для просто художественной литературы — той самой любви к жизни, которая так и не спасает главного героя книжки. С автором даже поспорить не получится. “Я жив, он мертв — о чем нам говорить?”»
Разумеется, мимо выскочившего из табакерки «Русского пионера» химерического суслопелевина не могли пройти «члены экспертного сообщества». Они по большей части не сомневаются в авторстве Суркова. Уверенность эта носит отчасти вынужденный характер, потому что иначе им тут комментировать нечего. Станислав Белковский в интервью Елене Фанайловой на «Свободе», как всегда, ничем не ограничивая свое богатое воображение, подобно Ганапольскому, пытается проникнуть в тайны человеческой души: «Сурков пытается тем самым компенсировать свое недостаточно высокое положение в той системе, которой он служит. <…> Нисколько не сомневаюсь, что информацию о реальном авторстве романа “Околоноля” передал в газету “Ведомости” сам Владислав Сурков». Однако Белковский заходит, разумеется, гораздо дальше Ганапольского: «На мой взгляд, сам псевдоним Натан Дубовицкий… свидетельствует о тайном желании автора стать евреем. Людям такого генезиса и такой судьбы, как Владислав Сурков, очень часто кажется, что миром все-таки правят евреи, хотя, конечно, они, как люди, выдающие себя за интеллектуалов, этого публично никогда не скажут. И им всегда кажется, что если войти в какую-то тайную еврейскую ложу… то как-то все проблемы в жизни будут решаться проще».
Политолог Алексей Макаркин отчего-то уверен, что роман будет восприниматься как идейно-политический месседж. На сайте «Молодой гвардии» некто Елена Чаусова, обозначенная обозревателем Molgvardia.Ru и — внимание — «победителем конкурса лучших авторов “Сила слова 2008”», пишет о романе Натана Дубовицкого, что удивительно, вовсе безо всякого пиетета: «Честно говоря, я совсем не уверена, что “Околоноля” написал Сурков. Если да, то, вынуждена признать, это один из худших его текстов. Но все же, пока информация не подтверждена, я буду сомневаться. <…> На “Околоноля” мой бедный мозг кормящей матери буквально виснет. <…> Если это действительно текст Суркова, следует признать, что за то время, пока мое далекое кремлевское начальство писало вместо статей и стихов роман и разбиралось с глобальным кризисом, уровень складывания слов в предложения у него понизился». Недоброжелатель мог бы аттестовать подобный отзыв как черную неблагодарность, но мы понимаем, что это всего лишь проявление характерной для кремлевских молодежных движений внутрипартийной демократии и ничем не ограниченной свободы выражения мнений.
Время, однако, перейти к иноязычным источникам. Корреспондент агентства «Рейтер» Майкл Стотт задается вопросом, который отечественным обозревателям показался, видимо, не заслуживающим внимания: «Действительно ли кремлевский властитель дум раскрыл правила игры?» Стотт в числе прочего объясняет, что собственный его источник в «Русском пионере» подтвердил авторство Суркова, несмотря на то что в Кремле эту информацию опровергают. Стотт также пишет, ссылаясь на неназванных аналитиков, что роман, возможно, представляет собой «сигнал главной прокремлевской партии “Единая Россия” о том, что времена меняются и в будущем они могут столкнуться с большей политической конкуренцией». Это, очевидно, цитата из упомянутого уже политолога Макаркина, человека либо с богатым воображением, либо, напротив, с ограниченным запасом комментариев на любой случай жизни. Как подобный сигнал можно вычитать из романа, совершенно не ясно. Сурков говорил что-то отдаленно похожее еще два года назад, но при чем же тут Дубовицкий? Впрочем, заголовок статьи того же Стотта в Independent наводит на подозрения, что сам он роман читал, как бы это сказать, невнимательно. Какой же это «мрачный гангстерский роман»? Мало ли что в издательских аннотациях пишут. Переводчики публикации, впрочем, добавили от себя еще и совсем уже непонятный «нуар», в котором Стотт уже неповинен.
Прокремлевский телеканал Russia Today у себя на сайте, ничего уже не стесняясь, лепит фотомонтаж из Суркова с Гоголем, объясняя, правда, поначалу, что это не Дубовицкий новый Гоголь, а Самоходов новый Чичиков. Кроме того, Рубен Зарбабян характеризует пространство романа как «кафкианское». Этого, впрочем, оказывается недостаточно.
«В целом Дубовицкий следует в фарватере современной российской прозы, в частности Андрея Рубанова, однако использует описание тщательно сконструированной полукриминальной среды для создания сокрушительной (bone-crashing) социальной сатиры, слегка напоминающей Виктора Пелевина, оставаясь вместе с тем в русле гоголевской традиции. <…> Повествование Дубовицкого, однако, динамичнее всего, о чем Гоголь мог когда-либо помыслить. <…> Отсылки к Платонову, Уитмену и редким текстам Набокова — дополнительное свидетельство высоких культурных стандартов произведения».
Для англоязычного читателя дополнительно поясняется, что Дубовицкий еще слегка и Брет Истон Эллис. Предшественниками Суркова-Дубовицкого названы Грибоедов и Ромен Гари. Что тут сказать? Нам кажется, что по части любви к тексту Н. Дубовицкого Рубен Зарбабян — абсолютный чемпион. Надеемся, что в RT по крайней мере вывесили его фотографию на стенде «Работник месяца».
Вообще, статьями на интересующую нас тему отметились многие, включая, например, швейцарскую Trubune de Geneve. Однако все в основном цитируют не слишком внимательного Стотта, с его гангстерами (вот, например, по-словацки: «Ideológ Kremľa napísal gangsta román»). Лучше всего звучит болгарский заголовок: «Стратегът на Кремъл описа мрачната система». Французская Liberation, впрочем, дала себе труд разобраться самостоятельно, но копает неглубоко: «Может, эту книгу написал за Суркова “негр”? У Леонида Брежнева их была целая армия. <…> Времена изменились. Сегодня аппаратчики хотят убедить нас в том, что у них есть чувство юмора. Десятитысячный тираж “Околоноля” уже почти распродан. Но для читателя так и останется загадкой, правда ли, что история человека, который продает произведения “литературных негров”, написана таким же “негром”?»
Обзор и так получился куда длиннее, чем хотелось бы, но остался последний отзыв о книге Натана Дубовицкого — бонус для терпеливых читателей: «Когда закрыл последнюю страницу, вместо мрака и непонимания “зачем это писалось”, я чувствовал совершенно другое — печаль и свет. Почему и как — не мое дело. Но если какие-то книги и могут претендовать на “искупление истории”, то, по-моему, это одна из них».
Реплика сильная, но адресат вряд ли оценит: в такие времена, как наши, нет места ненаучной любви. И нет, это не земляничный сок.
Еще по теме:
Натан Дубовицкий. Околоноля [Gangsta fiction], 26.08.2009
