Похороны анимации за государственный счет

МАРИЯ ТЕРЕЩЕНКО анализирует встречу аниматоров с Путиным и приходит к выводу, что нужных слов на ней произнесено не было

Русский полнометражный мультфильм получает премию «Оскар» и бокс-офис в полмиллиарда долларов; русские короткометражки собирают высшие награды в Каннах, Аннеси, Санденсе, Оттаве и Хиросиме; изображения русских сериальных героев украшают портфели и футболки миллионов наших и зарубежных детей.

Сегодня все это звучит невероятно.

Не стоит обманываться «Оскарами» Александра Петрова и прекрасными сборами «Трех богатырей»: наша мультипликация — в руинах. Нет ни индустрии, ни школы, ни рынка профессионалов, ни адекватной дистрибуции. Хуже того, даже художественно она никак не развивается — былые традиции угасают и обрастают штампами, а ничего нового им на смену не приходит. Одним словом, спасти наше мульткино может только настоящее чудо.

Нечто чудесное и впрямь произошло в конце июня, когда ситуацией озаботилось правительство. Владимир Путин встретился с Юрием Норштейном, Гарри Бардиным, Анатолием Прохоровым и другими заинтересованными лицами, чтобы обсудить возможные меры. И теперь вот уже месяц не угасают страсти. Премьер обещал аниматорам все, о чем они только могли мечтать, — чуть не в пять раз увеличить бюджет (он достигнет 1,5 млрд рублей), отстроить мегасовременный Центр российской анимации. Наладить прокат.

Обрадованные и растерянные аниматоры теперь готовят новые кинопроекты, делят комнаты в великолепном современном центре и, несмотря на опасения (вдруг все же не дадут? вдруг разворуют?), ждут, когда наша мультипликация вновь заживет полной жизнью. Но ждать, вероятно, придется долго. У проблем — системный характер, и вряд ли их могут решить даже 15 миллиардов рублей.

Не на продажу

Советская мультипликация развивалась по собственному сценарию, поэтому в ней не было обычного разделения на коммерческое и экспериментальное кино.

Между тем во многих странах именно взаимодействие этих двух секторов обеспечивает анимации развитие. Фестивально-экспериментальное кино, которое делается в небольших студиях или вообще в одиночку, является своего рода лабораторией для освоения новых техник, эстетик и жанров. Наиболее удачные опыты обогащают затем коммерческое кино новыми мотивами и элементами, а порой (как это произошло с экспериментами в сфере компьютерной анимации) становятся основными ее трендами. Если убрать экспериментальные мультфильмы, то получится китайская модель — много цветастого, плохо осмысленного продукта, который, по существу, даже зрителям не слишком нравится.

Но и коммерческий сектор для экспериментаторов тоже небесполезен. Благодаря развитой индустрии возникают хорошие учебные заведения, новые технологии обтачиваются, достигают совершенства и дешевеют, а сами художники получают возможность в свободное от самовыражения время заработать на хлеб, батрача на больших студиях. По сходной схеме (иногда с господдержкой обоих секторов) анимационное кино живет в большинстве развитых стран.

Только не в России.

У нас есть единичные проекты, нацеленные на коммерческий успех, и отдельные художники, которые занимаются дерзким творчеством. Но большинство наших фильмов (и даже сериалов) ориентированы на какие-то невнятные и порой мифические цели — вроде трансляции «прекрасного, доброго и вечного». Ситуация эта закрепилась не только в головах художников, но и поддерживается на государственном уровне: субсидии выдают в основном под экранизации народных сказок и адаптации русской классики, воспитательные и патриотические фильмы, назидательные сериалы и проекты, имеющие образовательный характер. В результате студии ежегодно выпускают десятки работ, несущих прекрасное-доброе-вечное, но при этом не обладающих ни зрительским потенциалом, ни свежим взглядом. И никакого развития — только накопление штампов и художественное истощение в процессе создания невостребованных мультсочинений на заданную тему.

За «железным занавесом»

Не подталкивает нашу анимацию к развитию и внешнее влияние, поскольку от советских же времен она унаследовала обособленность. Пока европейские и азиатские страны формируют союзы и вырабатывают универсальный киноязык, российская анимация сохраняет свою художественную и экономическую самостоятельность.

Для других государств (за исключением Америки и Японии) очевидно, что в одиночку не выжить, и сегодня почти любой серьезный зарубежный проект создается как копродукция. Все больше становится фондов, фестивалей, панъевропейских или общеазиатских ассоциаций. Благодаря совместному производству страны и студии получают дополнительные инвестиции, новый эстетический и производственный опыт, доступ к образовательным программам, возможности для развития технологий и быстрого использования зарубежных специалистов в тех секторах, в которых не хватает собственных кадров. Но главное — расширение рынка сбыта: при любой копродукции объединяются не только производственные мощности, но и аудитория стран-участников, а следовательно, фильм или сериал имеет больше шансов окупиться (что немаловажно даже в случае, если создатели не ставят перед собой коммерческих задач).

Путь копродукции настолько эффективен, что сегодня европейская и азиатская анимация начала составлять серьезную конкуренцию американским мультфильмам. Артистичное европейское кино и технологичные азиатские работы все активнее отбивают зрителя у Голливуда и внедряются на новые рынки (в том числе и к нам).

Россия благодаря своему евразийскому положению могла бы стать частью как европейского, так и азиатского содружества, но пока барахтается в одиночку. Нас не признают ни панъевропейские, ни общеазиатские форумы. Труднодоступна для русских студий даже одноразовая копродукция: особенности налогового законодательства таковы, что могут свести на нет все ее бонусы. В результате международные деньги, дешевая азиатская рабочая сила, искусные европейские сценаристы — все, чего нам так не хватает, остается по ту сторону «железного занавеса». Как и огромный международный рынок, вход на который нам заказан, поскольку почти в каждом секторе господствует протекционистская политика по отношению к домашнему производству, и пробиться через нее могут только очень успешные проекты.

Сохраняя эту обособленность (а разрешить ситуацию можно только на государственном уровне) вкупе с незащищенностью собственного рынка, мы рискуем оказаться в ситуации, когда российская анимация уже не сможет найти пространства даже в домашнем прокате, забитом качественными зарубежными мультфильмами. И тогда речь пойдет о другой копродукции: загнанные в угол профессионалы будут вынуждены участвовать в чужих проектах, давая зарубежным брендам национальную ширму для более выгодного позиционирования на нашем рынке.

Полный назад!

Ситуация кажется тупиковой уже сегодня. Но как бы ни было трудно, сильная государственная воля может сдвинуть дело с мертвой точки. Нужно продумать законы, ввести налоговые и кредитные льготы, изменить организацию кинорынка, выстроить систему профессионального образования, на государственном уровне подключиться к европейским анимационным программам и артикулировать новые задачи, которые стимулировали бы аниматоров делать коммерческое или экспериментальное кино — современное, актуальное и интересное для широкого зрителя.

Ни о чем подобном на встрече с Путиным разговора не было. По жанру это мероприятие было скорее предвыборной сказкой, чем рабочим совещанием. Премьер сообщил, что случайно прочитал открытое письмо аниматоров в машине по дороге в аэропорт, пожурил их за излишнюю скромность (надо было, оказывается, требовать его аудиенции), развернуто рассказал, как важно для России анимационное и детское кино. А потом по-царски, одним махом руки удовлетворил все просьбы, не особенно, видимо, вникая в их суть. Он распорядился ликвидировать ОГК (Объединенную государственную киноколлекцию, которая, к досаде старшего анимационного поколения, распоряжается союзмультфильмовским наследием), велел директору большой кинотеатральной сети прокатывать короткометражки, а вице-премьеру Александру Жукову — отстроить Центр российской анимации.

Премьера понять можно — скоро на выборы идти, так что ему не до мультиков. Куда обиднее, что сами анимационные мэтры выдвигают такую смехотворную программу. Хотя и это, увы, закономерно.

Взгляд Норштейна, Назарова, а также многих других умных, талантливых анимационных художников направлен в прошлое.

Даже молодые и прогрессивные убеждены, что стихотворению необходима рифма, а музыке — внятная мелодия, что эстетика — это когда красиво, а некрасивым искусство быть не может, что обобщение — это главный инструмент художника и что киноязык за последние пятьдесят лет изменялся только в худшую сторону. Неудивительно, что идеал многие видят в советской анимации и в советской системе производства. И чем дальше в прошлое уходит этот золотой век, тем более прекрасным он кажется. Довольно характерно, что, восхваляя ту эпоху, Владимир Путин обронил, будто бы в СССР производилось 300—400 часов анимации в год (в действительности — никак не больше 30—40, то есть примерно столько же, сколько сейчас). А уж сами режиссеры вспоминают «Союзмультфильм» с большим восторгом и мечтают отреставрировать свою уютную творческую мастерскую, где можно жить в единстве и дружбе, не думать о деньгах и творить ради высочайших идеалов и рафинированного качества.

Кладбище с полным довольствием

Эта мечта о новом «Союзмультфильме» воплотилась в идее Центра российской анимации, который представляется сейчас великолепным дворцом с музеем и просмотровым залом, с фабричными цехами, офисами, образовательной площадкой и детскими кружками. Здесь по идее авторов проекта соберется содружество независимых анимационных студий, которые будут под чутким руководством художественного совета творить новое русское кино. Поддерживает аниматоров и то, что подобные центры существуют в мире — например, в Корее и Китае. Так оно и есть, однако там центры — это не консолидирующие предприятия, а скорее надстройки над огромной анимационной индустрией (со школами, фабриками, тысячами рабочих рук и тысячами часов продукции в год).

Для нас же проект Центра кажется либо излишним, либо преждевременным и каким-то даже слегка по-детски утопичным. На китайско-корейский вариант России вряд ли стоит равняться, а объединиться, если уж так хочется, можно и без государственной помощи. Куда резоннее было использовать внезапную госмилость для решения запутанных законодательных и системных проблем.

Увы, у русских — свои резоны, о которых разум не ведает. Даже умные люди здесь верят в то, что государственная политика сводится к размеру субсидий, что царь-батюшка одним мановением руки может повлиять на законы свободного рынка, что развитие происходит из всеобщей дружбы и спокойной жизни, что в бедах нашей анимации виноваты чиновники с их откатами и что передача мультипликационной коллекции из одной госорганизации в другую решит проблемы с авторскими отчислениями… И, конечно — в Храм искусства, который всех объединит и сделает счастливыми.

Увы, как бы чудесный Центр вместо храма не превратился в великолепный надгробный памятник, который увековечит беспомощность и недальновидность российского анимационного сообщества. Не то чтобы русская анимация могла умереть окончательно — что-то где-то все равно будет происходить. Но, учитывая обстоятельства, вполне вероятно, что, помаявшись на шикарных правительственных дотациях, выпустив еще двести часов патриотических, развивающих и воспитательных адаптаций всего на свете и не зная, о чем еще более просить, художники и студии постепенно зайдут в неразрешимый тупик. И тогда русская анимационная традиция, которой мы так гордились и гордимся, почиет наконец в мире — и будет торжественно похоронена за государственный счет. ​