Оцените материал

Просмотров: 15150

Александр Зельдович: «Искусство возникает из хандры»

Елена Кутловская · 16/10/2008
Создатель «Москвы» рассказал ЕЛЕНЕ КУТЛОВСКОЙ о своем новом фильме и объяснил, почему так медленно его снимает

Имена:  Александр Зельдович

©  ИТАР-ТАСС

 Александр Зельдович

Александр Зельдович

— Саша, вы снимаете кино годами. Почему так медленно?

— Да, не медленно, а сколько нужно. полгода подготовительный период, полгода -- съемочный, полтора -- монтажно-тонировочный, быстрее не бывает. Камерную картину с небольшим количеством объектов можно снять быстрее. B-movie снимаются не больше 8 недель. Во всех ужасающий свет. Кубрик снимал свой последний фильм « С широко закрытыми глазами», по-моему, два года. Потом еще два -- монтировал. 

— Что вам больше нравится — съемочный процесс или монтаж?

— Монтаж самая тяжелая физическая работа. Для меня. Во время съемок много людей. И от них подзаряжаешься... Съемка — это живой процесс, это постоянное ощущение авантюры. Съемка -- это приключение. А монтаж — это когда сидишь вдвоем с монтажером, вперив взгляд в экран, как авиадиспетчер: почти не моргаешь и ни секунды паузы.  Представляете, что такое в  горе отснятого материала найти фильм?

Но зато вы абсолютно свободны, потому что понимаете: все отснятое мое! Что хочу с ним, то и делаю.

— Это неправда. Начиная с какого-то этапа не ты делаешь картину, а она сама себя делает.

— А вы-то тогда зачем?

— Картина делает себя посредством меня. Я являюсь чем-то вроде акушерки. Надо просто понять, чего от меня картина хочет.

— Акушеркой какой картины вы сейчас являетесь?

— Я? Ну... сейчас я делаю фильм «Мишень». Сценарий мы написали совместно с Владимиром Сорокиным. Действие происходит в недалеком будущем...

— Если действие происходит в некоем отдаленном будущем — может быть, вы снимаете фантастику?

— Отчасти. Но в основном это драма. Там действуют шесть персонажей. Такой русский роман...

— Можно узнать фабулу «русского романа»?

— Некие люди, состоявшиеся и состоятельные, они имеют все, но страдают оттого, что от них уходит молодость. И вот эти шесть персонажей хотят повернуть время вспять. И есть некое заброшенное место — астрофизический комплекс, в котором накопилось такое количество радиации, что она начинает воздействовать на человеческий организм, менять его и внутренне и внешне.

— Ну, это не Сорокин, а Стивен Кинг!

— Н-да... что-то такое...

©  REN Film

 Фото со съемок фильма «Мишень»

Фото со съемок фильма «Мишень»


— Такое пристрастие к фантастическим сюжетам идет не от тоски по шестидесятым? По-моему, эта ностальгическая волна охватила сегодня практически всех современных художников, среди которых и Герман-младший, и Павел Пепперштейн...

— Если говорить о моей картине, там много стилистических аллюзий, но в целом она обращена скорее к пятидесятым. Причем к американским пятидесятым. Эдакий высокий Голливуд! А что касается шестидесятых... Я очень люблю эти годы. Это было время надежд. Мне нравится мода тех лет: женские черные платья, черные свитера и пальто, пиджаки букле, сигареты в уголке рта, разговоры на интеллектуальные темы и ощущение, что мы все вместе и счастье не за горами. Шестидесятые — это «ветер перемен», который довольно сильно изменил мир. Жаль, что эти изменения на наших глазах ветшают и тают. Но то, что я назвал, не реальность шестидесятых — это их аура, атмосфера, которая запомнилась. А вот реальные «шестидесятые» в Советском Союзе, так же как и «семидесятые», — были «пейзажем», который особой гуманностью и прелестью не отличался. За исключением разве что некоего ощущения единства,  которого сейчас вообще нет. Примерно такое же ощущение или заблуждение нам довелось испытать в начале 1990-х: будто мы все вместе на одном прекрасном корабле вплываем в новое время.

Приезжавший в начале 90-х на гастроли в Москву Бой Джордж был в восторге от русской столицы и сравнивал ее с «андеграундным Берлином».

— Но наш андеграунд быстро повзрослел и стал деньги зарабатывать...

— Стал мейнстримом? Это плохо?

— Не это самое страшное. Я считаю абсолютной нормой то, что люди, вышедшие из постсоветского андеграунда, занялись собственной карьерой, задумались о больших деньгах. Андеграунд должен выплескивать из своих рядов ветеранов и пополняться молодежью. Но у нас в девяностых возникла некая дырка. Никакого притока молодежи в андеграунд нет. Молодежь, которая вошла в девяностые, росла как африканские дети на свалке потребительского общества, и в итоге когда они выросли, то с удовольствием занялись потреблением. Что естественно. А потребление и андеграунд — совершенно разные вещи.

— Вы сказали, у нас «культурная дырка» образовалась. Можно чуть подробнее?

— Новое поколение -- сплошные конформисты. Для создания правильной энергетики, которая рождает культуру, нужен определенный оппозиционный дух; нужен внутренний дух противоречия, который у новых конформистов отсутствует. Причина проста: они хотят быть интегрированными в конкретную социальную прибыльную «жилу»...

©  REN Film

 Фото со съемок фильма «Мишень»

Фото со съемок фильма «Мишень»

— Но это же нормальное желание, и оно характерно для молодого поколения не только постсоветского, но и западного общества?

— Да. Но в любом обществе еще есть и те, кто не хочет иметь ничего и не хочет интегрироваться ни с чем, ни с кем и никуда! 
А чем занимается наше общество? Зарабатывает деньги, делает ремонт в квартире и не хочет плохих новостей. Плюс после развала СССР произошел кризис национальной аутентичности — это довольно невротическая ситуация. Долгие годы люди были советскими, а сейчас? Это нервно, потому что человек не может жить, не очень понимая, а кто он такой? И чем он может гордиться?  Посмотрите, как застраивается город?! Мы уничтожаем старую Москву и застраиваем ее зданиями, похожими на плохие турецкие отели. Этзастройка и есть лицо нашей самоидентичности. Все, что мы наблюдаем сегодня в России, -- нелепая подростковая стадия.

— Вы хотите сказать, что вся наша страна в подростковых прыщах? Это ее пейзаж и это же причина ее бесконечных комплексов?

— Общая стилистика во всех без исключения взаимоотношениях: в социально-политических, экономических, бытовых — пацанская. И культуру мы имеем соответствующую. Культуру для аудитории переходного возраста.

Снимая «Мишень», вы ставите перед собой какие-то глобальные задачи? Например, создать настоящий культурный проект с большими идеями, противостоящий консюмеризму, конформизму и так далее?

— Я не ставил перед собой цель заложить кирпич в стену великой русской культуры, хотя я думаю, что нахожусь именно внутри русской культуры, а не внутри консюмеризма и так далее. Я снимаю русскую картину — и по тематике, и по аллюзиям. Мой фильм о России. Я делаю русское кино. Все.

— А вы не стыдитесь перед «продвинутыми» интеллектуалами называть свой фильм «русским»? Ведь слово «русское» серьезно дискредитировано популистскими выступлениями национал-шовинистов; затаскано ряжеными русофилами, агрессивными патриотами, арбатскими матрешками и все тем же консюмеризмом...

— Нет, не стыжусь. Есть российская культура, а есть российская пена у рта.

— Сорокин благодарный соавтор? С ним сложно или легко сотрудничать?

— Мне очень просто. Но что такое соавторство? Это образование коллективного мозга. В случае удачи.


— А зачем вам принимать участие в написании сценария? Сорокин один не справится?

— Но придумывается же вместе? А как же иначе?!

©  REN Film

 Фото со съемок фильма «Мишень»

Фото со съемок фильма «Мишень»


— Неужели обязательно вместе?

— Для меня обязательно. Сорокин — талантливый человек, с тонким чутьем, способный отличать правильное от неправильного, точное от неточного. Без него ничего бы не случилось...

— Может быть, вы просто не уверены в себе, поэтому вам необходим соавтор?

— Я в себе вполне уверен, но такая уж странная профессия — режиссер. Ты не можешь делать фильм один. Ты его делаешь вместе с кем-то. Всегда. Один ты беспомощен. Кино — это коллективное тело.

— Однажды в интервью Никита Михалков на мой банальный вопрос «одиноки ли вы?» надолго задумался и с каким-то отчаянием ответил «да»...

— Вы знаете, как ни относись к Михалкову, он человек талантливый. Он хороший режиссер, хотя его  заносит. Михалков -- художник. А художник не может не быть одиноким. Потому что в процессе его работы у него неизбежно возникает чувство отчужденности, отщепленности от мира. Искусство возникает, у меня по крайней мере, из ощущения хандры. Из ощущения ирреальности того, что вокруг реально...

— Эта мучительная «отщепленность», очевидно, невольно переносится на съемочную группу?

— Когда ты снимаешь, мучительная отчужденность как раз пропадает и ни на кого не переносится. Фассбиндера как-то раз спросили: «Почему ты так много снимаешь»? Он ответил: «Потому что, когда я не снимаю, я начинаю жить такой странной жизнью, когда перестаю отличать хорошее от плохого».


Еще по теме:
Зельдович о «Мишени»

 

 

 

 

 

Все новости ›