— А кому тогда адресован «За Маркса...»?

— Профсоюзные активисты — тут им все близко, это их тема. Во всяком случае, я на это надеюсь. Конечно, мне бы хотелось, чтобы люди, которые работают на производстве, тоже это увидели. Но между нами и рабочими такая пропасть… наверное, надо просто жить в этой среде, чтобы понять, насколько им это будет интересно. Я могу только предполагать.

У нас были попытки общения с рабочими на этих заводах — в общем неудачные. Они не воспринимали нас как социально близких: у них стопроцентный нюх, они видят, что приехали чужие. И поскольку они привыкли, что рабочих всегда показывают как каких-то жутких, мерзких и грязных алкоголиков, они воспринимают нас как людей, которые их могут оскорбить — самим своим присутствием или неточными словами.

Мы снимали разговор с рабочими в кафе и, наверное, слишком резко вторглись в их жизнь, и они были совершенно правы, как я сейчас думаю, в своем недовольстве. Они вызвали милицию. Милиция заставила стереть все, что было записано. Там были и профсоюзные ребята, наши знакомые, — но и они не могли оправдать нас, убедить рабочих в том, что мы свои. И в основном рабочие не верят ни во что — «какой профсоюз, вы что, с ума сошли?» Это для них как разводка.

Но я также видела и рабочих, которые читают книжки, имеют свою точку зрения и отстаивают ее. И у них правда есть киноклуб, и они правда ходят в кино, все это происходит в каком-то маленьком зале, показывают фильмы — профсоюзной тематики в том числе. И они правда смотрят Годара.

— Они понимают Годара? Как-то не представляю себе рабочего, который без зевоты смотрит «Альфавиль» или «Фильм Социализм».

— Вот! Мы снова проводим эту границу — «они» и «мы»! Да, они могут чего-то не понимать в фильмах Годара, но то политическое кино, которое снимал Годар, они смотрят. Они смотрят разное кино — «Рабочий класс идет в рай» Петри, или вот я была на одном обсуждении, там показывали фильм «Кулак» Джуисона. Понятно, что к визуальным искусствам они не очень подготовлены, у них для этого нет ни образования, ни системы художественного самообразования — ведь для самообразования что-то должно послужить толчком, а там вообще нет этого контекста, ни галерей, ничего. Но у них все равно есть желание что-то узнать — они способны читать философию, они читают «Капитал», они способны разбираться в кино, они способны анализировать. В своей сфере, как профсоюзные активисты, они абсолютно профессиональны. У них есть система обучения, они знают, как создавать первичные организации независимых профсоюзов, их консультируют юристы. Месяц назад я была в Калуге на майской демонстрации — там незадолго до этого довольно успешно прошла забастовка. Очень много молодых ребят, у них есть небольшое помещение, где они собираются, там все увешано какими-то обучающими плакатами: как себя вести, как заполнять заявления в суд и т.д. За ними следит центр «Э». Мы шли на демонстрацию, и ребята мне показывают — «вон, видишь, двое идут». То есть они уже знают их в лицо. И хотя я была там человеком в общем посторонним, все равно становится немножко не по себе, когда за тобой кто-то следит. Но они к этому привыкли, у них есть защитная реакция. То есть эти профсоюзные активисты обучены тому, как вести себя в подобных ситуациях.

— У них есть контакты с профсоюзами в других городах?

— Да. Хотя это маленькие группы, в некоторых городах — три-четыре человека. Но существование даже такого маленького независимого профсоюза — уже большая победа, потому что в моногородах очень трудно организовать независимый профсоюз, вам этого никто не позволит.

— В российском кино наблюдается странный феномен — реалистическая, точнее, гиперреалистическая форма и прямое социальное высказывание существуют параллельно, не смешиваясь, практически не пересекаясь. Русских гиперреалистов даже называют «новыми тихими», потому что они прямо не говорят о социальном. Именно поэтому «За Маркса...» выглядит удивительно актуальным даже чисто с формальной точки зрения. Вы намеренно пытались заполнить этот вакуум?

— Я не смогу ничего ответить на этот вопрос — кроме того, что я намеренно хотела создать художественное произведение, отразив переживания нашего общества

— Но вы же, наверное, чувствуете, что пойдет, а что нет?

— Я, безусловно, доверяю своим чувствам, но не в том смысле, что пойдет или не пойдет — так художественное произведение создать невозможно. Когда я снимала, я не думала об этом. Сейчас, когда все снято, я уже могу сказать: да, я считаю, что после постмодернистских фильмов в культурном пространстве, безусловно, будет возврат к реалистической форме. Мы придумали такое определение для фильма «За Маркса...» — «новое советское кино». Тот культурный слой, на котором были воспитаны люди моего поколения, — он внутри меня, хочу я этого или нет.

— Но в советском агиткино не было такого откровенно брехтовского отстранения. А у вас оно, очевидно, есть...

— Об этом можно спорить. Но мне всегда казалось, что смотреть кино — это значит некоторым образом напрягать мозги и думать о том, что ты смотришь. Метод, как вы говорите, отстранения необходим для того, чтобы у человека, который смотрит твой фильм, все-таки была своя точка зрения. Он должен сам согласиться с тем, что да, вот так все происходит; надо, чтобы он мог вспомнить примеры из своей жизни или, наоборот, удивиться — неужели у нас есть люди, которые пытаются что-то изменить на своих маленьких местах и поодиночке выходят на какую-то тропу?

— Осмоловский идеологически участвовал в работе над фильмом?

— Да. Он вложил в фильм свои деньги и свою моральную поддержку. ​