Мадс Миккельсен: «Каждый родитель быстро сталкивается с проблемой педофилии»

Лучший актер Каннского фестиваля о Скорсезе, Брюсе Ли и разрушении табу

Имена:  Мадс Миккельсен · Томас Винтерберг

Приз за лучшую мужскую роль на 65-м Каннском фестивале получил датский актер Мадс Миккельсен, сыгравший главную роль в фильме Томаса Винтерберга «Охота». Его герой,

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

бывший школьный учитель, уволенный по сокращению, работает воспитателем в детском саду. Не заметив, что в него влюблена пятилетняя дочь его лучшего друга, он совершает несколько неосторожных движений, девочка мстит. Итог: ложные обвинения в педофилии.

После премьеры фильма в Каннах Миккельсен ответил на вопросы OPENSPACE.RU.


— Вы и Томас не думали о том, чтобы сделать вашего героя более неоднозначным? Не настаивать на его невиновности с самого начала?

— Мы об этом говорили, недолго. Можно было бы снять некоторые сцены с иной точки зрения, но мы решили так не делать. Наш герой невиновен. «Охота» — не триллер.

— Вы не всегда играли настолько положительных персонажей.

— Плохих парней играть интереснее, это очевидно. Но, работая над любой ролью, я всегда стараюсь усложнить героя. Если он положительный — найти его слабые стороны.

— Что для вас было самым сложным в этом фильме?

— Главное, что надо понимать про героя: он цивилизованный человек, который намерен решать свою проблему цивилизованными способами. Мне это было сложно принять — думаю, в такой ситуации я был бы куда менее сдержан. Ситуация развивается стремительно: он еще не понял, в чем его обвиняют, а из школы уже позвонили его жене. Самое страшное — враг не персонифицирован, непонятно, с кем бороться. Он вынужден предпринимать какие-то шаги — и во всех случаях ведет себя достойно.

— Что бы вы делали на его месте?

— Я не знаю. Видимо, вначале примерно как он: испытал бы шок. Потом начал бы звонить друзьям, чтобы выяснить, что происходит. Но мой герой — самодостаточный человек, он предпочитает оставаться со своей бедой наедине.

— Его поведение как-то связано с тем, как меняются роль и положение мужчины в современном обществе?

— Он ездит на охоту, у него есть сын, красивая польская подруга. В то же самое время он сдержан, лишен ярко выраженной маскулинности. Я знаю, что Томаса интересовал этот вопрос, меня — в меньшей степени.

— Это еще и фильм о том, как мужчина становится мужчиной. Ваш герой противостоит целому городу, его сын получает охотничью лицензию — это тоже инициация.

— В Дании это очень важный ритуал.

— Кто для вас был образцом мужчины?

— Охотиться в моей семье было не принято. Я хотел стать Брюсом Ли. Думаю, процесс взросления еще далеко не завершен. Как человек становится мужчиной? Сложный вопрос, все зависит от того, кого мы считаем мужчиной.

— Когда вы хотели стать Брюсом Ли, вы уже собирались стать актером?

— Нет-нет, это пришло гораздо позднее. Брюс Ли — воплощение крутизны. Я не хотел быть на экране, я просто хотел быть как он. Я был им. Сделал себе нунчаки. Дети живут в воображаемых вселенных, населенных героями. Кино я открыл для себя поздно. Первый фильм, который я по-настоящему увидел, — «Таксист» Мартина Скорсезе. Это был оглушительный эффект. Сначала мне не нравилось, но я досмотрел и был потрясен. Тогда я понял, каким мощным воздействием может обладать кино: вместо того чтобы манипулировать твоими чувствами, оно может ставить перед тобой вопросы, которые тебе предстоит решать самостоятельно.

— Томас на пресс-конференции говорил, что история основана на реальном случае. Вы изучали ситуацию?

— Нет. Важно понимать — мы с Томасом оба на этом настаиваем: у нас не было задачи защищать всех несправедливо обвиненных в педофилии, какие есть на свете. И мы не ставили задачу показать, что дети врут, — в мире происходит слишком много реальных историй. Но ложные обвинения тоже существуют. Не знаю, какая будет реакция в разных странах, но по вопросам, задаваемым журналистами, уже понятно, что культурные различия велики: есть люди, которых больше всего в фильме поражает то обстоятельство, что дети врут: детская невинность для них — некая безусловная ценность. Если ты показываешь одного ребенка-фантазера, ты как будто обвиняешь всех детей — а это нарушение табу. Конечно, люди будут использовать наш фильм как пример (и слава богу), но наши намерения были иными.

«Охота» — не фильм про отдельный случай отдельного человека. Это драма, в центре которой — дружба, ставшая ненавистью. Что означают твои чувства и привязанности, если они могут разрушиться под влиянием общества? Ведь на самом деле хуже всего не моему герою — хуже всего его другу, отцу девочки, которого играет Томас Бо Ларсен. Посмотрите внимательно, он пять раз меняет линию поведения. Он в бешенстве, он растерян, он снова в бешенстве.

— Вам не кажется, что педофилия превратилась в невроз современного общества?

— Что мы ценим выше всего? Свободу слова — до такой степени, что иногда даже готовы воевать ради нее. Но есть два безусловных табу — дети и религия, к ним страшно прикоснуться. Любая попытка завести о них разговор может привести к неприятным последствиям, поэтому лучше сказать: «О, нам не следует говорить о религии». Слишком сложные вопросы, которые наше сознание все время пытается упростить.

— Вы сами когда-нибудь рассматривали проблему педофилии с точки зрения родителя?

— Я думаю, что каждый отец или мать сталкивается с этой проблемой очень быстро. Представьте, что вы пришли в гости, и вдруг ваш приятель говорит: «Твоя дочь меня достала, можешь как-то ее заткнуть?» Да я с таким человеком, наверное, больше разговаривать никогда не буду. Это реакция на слова — всего лишь слова. Что будет, если кто-то дотронется до вашего ребенка?

— В начале фильма есть сцена, где старшие мальчики показывают девочке порнографию. В современном мире невозможно защитить ребенка от подобной информации.

— Дети все знают. Да, подобная информация доступна в масштабах, которые были непредставимы во времена нашего детства.

— Актер ничем не рискует, когда берется за такую роль?

— Нет. Я никогда не думал о рисках — если думать о них, далеко не уйдешь. Пятьдесят лет назад зрители отождествляли актера с его персонажем, сейчас публика уже не так наивна.

— Вы недавно получили приз Европейской киноакадемии как лучший европейский актер. Вас знают во всем мире. Фильмы датских режиссеров показывают на всех фестивалях. У вас есть какое-то объяснение, почему эта региональная кинематография стала такой успешной?

— Мы все хотели бы это знать. В Дании любят говорить: «У нас в киноиндустрии кризис, кризис, кризис». Я ничего такого не заметил.

— Возможно, причина в хорошем кинообразовании?

— Мы знаем, что существуют национальные волны: сегодня одна страна выходит на первый план, завтра другая. В конце 1990-х из киношкол выпустилось много людей, которые хотели снимать как Скорсезе. В датском кино не существовало ничего, близко напоминающего «Злые улицы». Снимали в основном комедии. Но мои ровесники, актеры и режиссеры, начали собираться в маленькие фракции: вот клуб Винтерберга, вот клуб Триера, клуб Сюзанны Биер. Это закрытые клубы, в них нельзя попасть просто так. Но оказалось, что это наш способ функционирования — когда единомышленники объединяются в несколько кружков и двигают национальное кино вперед.