30 сентября начинается 49-й Нью-Йоркский кинофестиваль, ежегодно показывающий американской публике лучшие фильмы года. В этом году в программе, в частности, «Меланхолия» фон Триера, «Гавр» Каурисмяки, «Мальчик на велосипеде» братьев Дарденн, «Стыд» Маккуина (на этот фильм все билеты были проданы чуть ли не за месяц до фестиваля), «Опасный метод» Кроненберга, «4:44. Последний день на Земле» Феррары, «Резня» Полански и «Самая одинокая планета» Джулии Локтев (или, на русский манер, Юлии Локтевой), американского режиссера русского происхождения.
Мировая премьера «Самой одинокой планеты» (оригинальное название The Lonliest Planet отсылает к известной серии путеводителей) состоялась летом на кинофестивале в Локарно. Это второй игровой фильм Локтев, камерная история о молодой паре бэкпекеров-американцев (Гаэль Гарсиа Берналь и Хани Фюрстенберг), путешествующих по Грузии с местным гидом. Сюжет «американцы в Грузии» настраивает на политический боевик, но политики здесь гораздо меньше, чем в дебютной картине Локтев «День-ночь-день-ночь» (2006), рассказывавшей о смертнице в Нью-Йорке. «Планета» — история отношений и их краха.
С Джулией Локтев встретились КСЕНИЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ и БОРИС НЕЛЕПО, чтобы поговорить о политике, анекдотах и ностальгических линзах для камеры. Локтев, эмигрировавшая из России, когда ей было девять лет, отвечала на вопросы по-русски.
— У нас проблема с переводом названия, теряется игра слов. Как бы вы сами его перевели?
— «Самая одинокая планета»? Ой, я не знаю. Не очень красиво звучит. Это название трудно перевести. Вообще имелась в виду серия путеводителей Lonely Planet, но как на русском это передать, я не знаю.
— После показа мы слышали такую реакцию рассерженного американского зрителя: «Сначала я думал, что они упадут с горы, потом — что они потеряются, потом — что все умрут. И что? И ничего не произошло!»
— Я бы не сказала, что ничего не произошло. Много чего произошло, но, наверное, не то, чего можно было ожидать.
Читать текст полностью— А вы вообще пытаетесь удивить зрителя, обмануть его ожидания? Вы думаете о зрителях, когда снимаете кино?
— Конечно, я думаю о каком-то абстрактном зрителе, но вообще это сложно, это всего лишь моя фантазия. Но, мне кажется, никто не делает кино для себя, оно делается в надежде, что хотя бы какой-то зритель все-таки будет.
— Интересно, как воспринимают ваше кино. «День-ночь-день-ночь» называли фильмом о террористке, «Самая одинокая планета» из-за действия в Грузии заочно воспринималась как кино про войну. Получается, что в ваших фильмах все время есть какой-то политический фон.
— Ну, мой фильм — это не «Пять дней в августе» Ренни Харлина. Мы все знаем, что в Грузии была война, это факт. Но Грузия не ограничивается одной войной, про нее много чего можно сказать. Это страна, где живут прекрасные люди, где есть красивые горы, отношения между людьми и их нормальная жизнь.
— Вас не раздражает, когда в ваши фильмы вдумывают другие смыслы?
— Во все можно что-то вдумывать. И что значит «политическое»? Ведь все может быть политическим, просто есть разные типы политики. Но это совсем не фильм о большой политике в Грузии, точно не об этом.
— Ну, и «День-ночь-день-ночь» был не о терроризме…
— Политика есть. Она есть в мире. Она окрашивает мир. Хотя я уверена, что множество зрителей будут смотреть этот фильм, даже не зная, где Грузия находится на карте и была там война или нет. Для России Грузия сейчас означает нечто очень специфическое. Но мы забываем, что Грузия была в воображении Советского Союза всегда, и это был совсем другой образ. Это сказочные места. Родители у меня там отдыхали, по фотографиям сохранилась память о том, как они путешествовали, мама ходила по горам. В детстве мне казалось, что это волшебное место. Я тогда не была там, но для меня это мифическое место — я выросла с изображениями сельской Грузии.
Трейлер фильма «День-ночь-день-ночь»
— Вы поэтому ее выбрали? Ведь в рассказе «Дорогие поездки в никуда» Тома Биссела, который вы экранизировали, действие происходит в Казахстане.
— Это было почти совпадение. Меня пригласили на фестиваль, и я путешествовала по Грузии. Там мне пришла в голову эта история. Поэтому логично было снять кино именно там. И еще было важно, как это место выглядело. Там очень специфические горы, такие изумрудные. Там не камни, не деревья, а зеленые бархатные горы с оранжевыми минеральными венами. Я никогда не видела такой пейзаж. Для меня ландшафт очень важен.
— Такое впечатление, что это у вас разные актеры — город, урбанистический пейзаж, как в «День-ночь-день-ночь», и природный ландшафт.
— Мне то, что перед камерой — будь это лицо, гора или город, — видится чем-то метафизическим. Как отразить мое ощущение этого места, передать его через камеру? Конечно, здешние горы — это совсем другое пространство, чем Таймс-сквер, но для меня это как раз приятно, можно поработать, попробовать передать совершенно другую атмосферу. И для меня важен человек в пространстве, физическое движение жеста в пространстве. Для меня очень важно, что в «Планете» пространство — не пустыня, не открытое плоское место, в этом месте нет горизонта. Получается, что герои словно находятся в комнате — то есть chamber piece, камерный фильм, но в огромном ландшафте. Стены гор окружают героев, пространство — закрытое и открытое одновременно.
— И вы использовали соотношение кадра 1:1.66, чтобы подчеркнуть этот эффект?
— Да, это соотношение — это очень приятно. Я хотела еще найти для своего фильма местные линзы. Долго приставала к нашему продюсеру, чтобы он помог разыскать что-нибудь. И мы обнаружили отважного человека, который спас линзы ЛОМО. Их спас человек после закрытия Тбилисской киностудии, где разрушали аппаратуру, просто разбивали аппаратуру молотками, чтобы ее списать. И мне очень понравилась мягкость и волшебство, которое исходит просто от несовершенства аппаратуры, ведь современное оборудование дает слишком четкое, слишком ясное изображение, нет ощущения волшебства. И эти линзы нам нужно было конвертировать, чтобы использовать на камере RED. Мы привезли их в Германию, но не смогли там найти специалиста — и обнаружили мастера в Питере, который смог нам помочь. Но возникла другая проблема — несмотря на то, что мы снимали в 12 км от России — граница-то была закрыта. В результате, у нас арт-директор была из Армении, она взяла эти линзы в Ереван, ее мама отправилась с ними в Питер к этому мастеру. Мы не могли даже тесты их сделать, потому что получили их буквально за день до съемок. Но это были прекрасные линзы, они давали ностальгический эффект. Как-то они иначе реагируют на свет. Такая получилась международная интрига — Грузия — Армения — Россия, чтобы получить эти линзы. Видите, вот политический аспект наконец-то нашелся (смеется).
— Что бы вы сняли, если бы у вас было много-много денег?
— Боевик (смеется). Нет, о таких вещах, наверное, лучше не думать.
— Почему вы пригласили на главную роль Гаэля Гарсиа Берналя? Все-таки он мировая звезда, а фильм у вас такой минималистский, камерный.
— Он не испортил кино (смеется). Мне он просто показался правильным человеком для этой роли. У меня же вообще получилось очень странно — три актера из совершенно разных мест. С одной стороны, Гаэль, известный актер, с другой — Хани Фюрстенберг, очень профессиональная театральная актриса (у нее большая карьера в Израиле), и, наконец, грузин Бидзина Гуджабидзе, в какой-то аннотации было написано: «известная грузинская актриса Бидзина Гуджабидзе», — так вот, он альпинист, никогда в кино не снимался и не хотел этого. Вы знаете, все это вместе могло получиться очень плохо, но, как мне кажется, каждый из них оказался подходящим человеком для своей роли.
— Так анекдоты обычно начинаются.
— Берналь, театральная актриса и грузинский альпинист пошли в гору (смеется). Но когда мы снимали, не было разницы, кто звезда, кто альпинист. Просто три человека. И отношения между ними.
— Мы тут поспорили по поводу кульминационного момента фильма: то, что сделал Берналь, для меня прямо-таки убило его как мужчину...
— Ну, я надеюсь, мы не скажем в интервью, что там случилось. Но для меня интересно, что поворотный момент в фильме зрители воспринимают совершенно по-разному в зависимости от образования, социального статуса, пола и даже личного опыта. Мне это интересно, потому что это многое говорит о зрителе.
— Личный вопрос. В конце фильма «День-ночь-день-ночь» героиня обращается к кому-то, к богу…
— Объекту веры, будем говорить так.
— И фильм заканчивается светофором. Важен ли свет, который в этот момент на светофоре? Является ли это ответом на ее запрос?
— Я не знаю, честно говоря, какой там свет был (смеется). Я помню, что светофор был, этот кадр я сама сняла... Верующий человек во всем увидит знак, а неверующий не увидит знак нигде. Я не знаю, есть там знак или нет.
— Ну, в ваших фильмах хочется искать такие штуки, потому что вы не так уж много говорите открытым текстом, приходится искать скрытые сообщения...
— Кто знает, что можно найти, если порыться (смеется). Люди находят такие вещи, о которых я даже не задумывалась. Но надо же, какие вопросы теперь считаются личными.
