Русское кино сегодня: агитпроп и агропром

На фестивале в Выборге ОЛЬГА ШАКИНА смогла оценить первые патриотические блокбастеры от Фонда кино, а также выяснить, чем живет деревня

Чаще всего потенциальные русские хиты уходят «Кинотавру» — выборгскому «Окну в Европу» остаются произведения перестроечных авторов вроде Валерия Пендраковского или Игоря Апасяна, новые фильмы старшего и младшего Говорухиных и пара интересных картин, по разным причинам не попавших в Сочи. В прошлом году это был «Кочегар» Алексея Балабанова, в этом — «Чужая мать» сценариста «Бумера» Дениса Родимина, бескомпромиссно снятая история московской шахидки.

На «Кинотавре» можно увидеть лучшее из сделанного за год, в Выборге — прощупать изнанку российского кинопроцесса: если в Сочи в этом году выяснилось, что в России наконец появилось много качественных жанровых фильмов, то Выборг сообщил, что до финала производственного цикла добрались почвеннические агитки, в прошлом году профинансированные новым Фондом поддержки кинематографа. Большая часть показанного на фестивале «Окно в Европу» кино выйдет в осенний прокат — в пору уборки урожая на экранах будет царить деревенская тема.


Агитпроп
Социально значимые проекты, поддержанные государством, начинают потихоньку подбираться к зрителю. В сентябре свет увидит, видимо, самую беззастенчивую из картин новой волны российского агитпропа — «Калачи»: эксцентрическая комедия о казачьем внуке, которому по воле рока не дошла повестка в армию. Усатый дед (Владимир Ильин) и суровая бабка (Ирина Купченко) несостоявшегося призывника воспринимают происшествие как несмываемый семейный позор. Станица в лице острых на язык старух, нетрезвого соседа в подтяжках и юной русокосой почтальонши коллективно издевается над увиливающим от службы героем. Главный герой по имени Егорка всеми средствами пытается добиться справедливости — ему очень хочется в армию. В итоге Егорку берут не куда-нибудь, а в Кремлевский полк — но чтобы окончательно умыть деревенскую общественность, он должен прислать домой собственное фото с президентом (в какой-то момент в кадре действительно появляется пародийная копия Дмитрия Медведева).

Ответ на вопрос, зачем снимать такое в стране, где в новостях через день появляются сообщения о замученных новобранцах, становится очевидным после изучения списка картин, рекомендованных в этом году к субсидированию Министерством культуры (которое в отличие от Фонда кино поддерживает не «зрительский», а «высокохудожественный кинематограф): среди них новый проект режиссера «Калачей» Нурбека Эгена (в экспертной комиссии по случайности оказался продюсер «Калачей» Александр Литвинов). Минкульт, теоретически призванный помогать авторскому кино, способному поддержать престиж родины на международных фестивалях, отказав лауреатам и участникам Венеции и Канн Дворцевому, Проскуриной, Звягинцеву, решил материально поддержать режиссера, снявшего шероховатый ремейк «Максима Перепелицы».

Забавно, что пример того, как то же самое можно сделать лучше, был представлен в том же Выборге: фестиваль открывался на редкость качественной комедией Карена Оганесяна «Пять невест». Дослуживающий после войны на территории оккупированной Германии летчик летит в командировку домой с целью найти и привезти оставшимся в части товарищам деревенских жен. Откровенно условный сценарий Юрия Короткова Оганесян превратил в первую в истории нашего кино удачную постмодернистскую пародию на военные комедии 1940-х — с галлюциногенными черно-белыми снами летчиков, которым в ветровое стекло стучатся летающие фрицы с белыми платочками в руках, саундтреком «Хоронько-оркестра» и гордым профилем Данилы Козловского вместо профилей Леонида Быкова и Николая Крючкова.

Другой аспект национальной идентичности, не менее важный, чем память о Великой Отечественной, — несгибаемый русский характер, подпитываемый устойчивостью к холоду и православной верой, — эксплуатирует еще один социально значимый проект — «Сибирь. Монамур», так же как и «Калачи», поддержанный Фондом кино. Режиссер Слава Росс ставит на суровые сибирские пейзажи, из-за обилия которых картина в какой-то момент начинает напоминать рекламный ролик каких-нибудь условных Сибирских авиалиний. На их фоне развивается несколько сюжетных линий с любимыми русской духоискательской литературой типажами: добросердечная проститутка, суровый, берегущий патриархальные традиции старик, страдающий сирота, брутальный, одержимый страстями мужчина. В качестве врагов выступают разъезжающие по деревням похитители икон и стая диких собак, время от времени пытающаяся сожрать персонажей на фоне гигантской стелы с серпом и молотом. Картина Росса явно ориентирована на экспорт, но пока толком не преуспела нигде, кроме ханты-мансийского «Духа огня», где получила главный приз.

Агропром
По собственной воле, без всякого госзаказа народную линию продолжает пара качественных авторских картин — «Дом» Олега Погодина и долгожданная, первая за тридцать лет режиссерская работа Андрея Смирнова «Жила-была одна баба».

Первая история на первый взгляд соткана из материй, любимых сценаристами телевизионного мыла — запутанные отношения в крепкой многодетной семье и криминальные разборки. Герой Сергея Гармаша, бегущий от киллеров бандит из древнего казачьего рода, спустя четверть века возвращается домой, где на семейный праздник собирается три поколения многочисленных родственников: брутальный отец-патриарх (Богдан Ступка), поколачивающие жен братья и выводок белокурых детей. Бойня в духе новостей из станицы Кущевская, которой заканчивается фильм, выглядит, как ни страшно, единственным выходом из кризиса в семье, где патриархальные ценности давно обернулись бытовым садомазо. А фильм, спродюсированный мудрым почвенником Сергеем Сельяновым, оказывается беспощадной деконструкцией домостроевского мифа о крепкой ячейке русского общества.

Картина «Жила-была одна баба» замахивается на еще большие обобщения по поводу судеб традиционной России. Формально историческая драма, она рассказывает историю простой крестьянки (Дарья Екамасова), с 1910-х по 1920-е годы сменившей четверых мужчин (крестьянина, беглого махновца, красноармейца и участника антоновского восстания), но так и не нашедшей счастья. В финале этого двухчасового исторического полотна немногих выживших в мясорубке Гражданской смывает неожиданно нахлынувшее метафорическое цунами — патриархальная Русь предстает затонувшим градом Китежем. То ли прекрасным, то ли ужасным — не разберешь, но определенно не подлежащим восстановлению. Тем более странно выглядят разрозненные артефакты — нагайка, икона, валенок, — извлекаемые кинематографистами из этих глубин в попытке заново отстроить навсегда утерянную национальную идентичность. ​