Синефилы при губернаторе

Фестивальное движение в России – дорого, стыдно, бессмысленно

Дуэт Анны Нетребко и Филиппа Киркорова на открытии Санкт-Петербургского международного кинофорума травмировал местную интеллигенцию, но стал идеальной метафорой российской фестивальной политики и практики. Доказательством того, что в одной упряжке у нас запросто могут оказаться и конь, и лань. В случае Кинофорума — трепетная лань синефилии и административный конь, одним копытом уже практически ступивший в сенат.

Мероприятие в Петербурге — прощальный (как стало понятно в процессе) подарок Валентины Матвиенко городу, а также команде энтузиастов, мечтавших путем компромисса с начальственными вкусами создать содержательный форум — конкурента стозевному лаящему чудищу, которым уже довольно давно обернулся ММКФ.

Были предприняты разумные действия: собрали компактную пятидневную программу, организовали круглые столы с небанальными спикерами, пригласили изысканнейших режиссеров, в нашей стране известных только сугубым специалистам, — Жан-Шарля Фитусси, Хосе Луиса Герина, Наоми Кавасе, из новых — победительницу Гетеборга и «Трайбеки» Лизу Ашан. Всех этих людей, а также группу московских экспертов и журналистов поселили в двух самых фешенебельных гостиницах города, и довольно быстро стало понятно, что просветительская инициатива в общем и целом накрывается конем.

Работать на Кинофоруме оказалось практически невозможно. Разветвленные и бестолковые фестивальные службы не имели связи друг с другом, как отрубленные головы дракона, гости упивались, не приходили на интервью, без предупреждения покидали Петербург. Местную прессу выводили из элитных выгородок с охраной, московским гостям разве что не лизали ботинки, но в залы пропускали неохотно, как бы намекая на то, что в городе белых ночей и больших бюджетов не стоит так зацикливаться на кино. Намек был понят не всеми, но многими — и вот уже рафинированный каталонский режиссер, знаток Довженко и Медведкина, в день своего показа и встречи со зрителями вместо кинотеатра оказывается на балете, а известный журналист, выпивший за завтраком бесплатного шампанского, пишет в газете, что петербургский Кинофорум буквально во всем превзошел ММКФ (дополнительный вопрос: всегда ли комфорт сопряжен с мучительным чувством стыда?).

Он действительно превзошел — только совсем не в той части, о которой думали идеалисты из оргкомитета. Понятно, что пресловутый вопрос сотрудничества интеллектуалов и власти может быть задан только в безвоздушном пространстве, а не в пространстве реальных российских городов. Что большой фестиваль в Петербурге не может существовать без участия Смольного. Что Смольный допускает Фитусси, но хочет Нетребко с Киркоровым и дождь из шампанского с икрой. Понятно также, что клеймо «Смольный» отпугивает изрядную часть потенциальной аудитории из числа фрондирующих интеллигентов. Оправдан ли компромисс — каждый решает сам, в том числе и представители московской прессы, облаком саранчи перелетающие из Иванова в Вологду, из Вологды в Петербург, пирующие на банкетах и создающие видимость культурного процесса.

Все это имеет отношение к амбициям местных царьков, но никак не к фестивальному движению. Как и во многих других случаях, у нас происходит слепое заимствование формы, термина («фестиваль») с последующим его наполнением прокрученным в мясорубке фаршем из осетрины с ассигнациями.

В последние годы фестивальное движение в мире претерпевает принципиальные изменения. Фестивали сейчас не только площадка для профессионалов (как Канны). Они (самые осмысленные из них) превратились в кураторские проекты или в альтернативу умирающему театральному прокату арт-кино. Аренда фестивальных копий, денежные призы — все это пока еще не работает как полноценный бизнес-механизм, но уже становится существенной поддержкой для кинематографистов, особенно независимых.

Кроме того, на фестивалях второго ряда происходит более вдумчивое осмысление неоднозначных картин, проскочивших мимо внимания критиков в Каннах или Берлине. Именно многочисленные региональные киносмотры, а также глобализация критики, развитие ее универсального, англоязычного сегмента позволяет альтернативному кино существовать, оказываться в поле поименованного и отрефлексированного.

Еще один путь локального фестиваля — быть фильтром, инстанцией первичного отбора для национальных картин, точкой отсчета для их дальнейшего путешествия по миру. С этой функцией в нашей стране вполне успешно справляется «Кинотавр» (кстати, на протяжении всей своей истории предприятие частное). В Сочи (где тоже пьют шампанское, но в фарше все-таки преобладает мясо) приезжают иностранная пресса и кураторы, которые находят здесь то, что было пропущено, скажем, при очень требовательном и ограниченном каннском отборе.

Элемент тщеславия, разумеется, присутствует везде, особенно в родственных коррупционных культурах: Венецианский фестиваль, почти лишенный в последние годы бизнес-составляющей (рынком для завершенных к осени картин является фестиваль в Торонто), остается одним из самых пафосных светских мероприятий года. Но и здесь не ограничиваются красной ковровой дорожкой — старейший в мире киносмотр ищет источник легитимности в родственных венецианских арт-институтах, исследуя новые формы киноязыка.

Единственный состоятельный киносмотр, который был создан в России за последние годы — «2morrow/Завтра», результат деятельности отборщика Алексея Медведева. Киносмотр не просуществовал в первоначальном виде и трех лет, раскололся надвое — и ни до, ни после раскола не вызвал большого интереса у публики, не имеющей привычки взаимодействия с результатами осмысленной кураторской деятельности.

Одноразовые фестивали, проводимые на деньги местных, подлежащих внезапной замене властей, не занимаются формированием аудитории. Такой цели у них нет и никогда не было. Главный (хотя бы по размерам) российский фестиваль — Московский — годами отрицательной селекции породил аудиторию, состоящую из людей, во время фильма свободно гуляющих по залу и разговаривающих по телефону. Дело не в зрителях, а именно в селекции, что доказывает, скажем, пример кинотеатральной сети «Пять звезд», которая за несколько лет вырастила себе ту аудиторию, на которую решила делать ставку — интеллигентную семейную публику.

Проблема на самом деле еще серьезнее. В те годы, когда в кинотеатрах продавались диваны и трюмо, у российского зрителя исчезло представление о кинематографе как о предмете, к которому можно и нужно относиться серьезно. Надолго исчезнув, кино вернулось к нам уже как чистое, попкорновое, трехмерное развлечение. Тот, кто интересуется художественным осмыслением реальности, больше не ищет его в кино, не имеет такой привычки, не держит его в голове. Кино — подростковое развлечение повсеместно, однако во всем мире существуют все-таки резервации для взрослых, но только не у нас. Связь думающего российского зрителя с мировым кинематографом оборвалась в начале 1990-х: старшее поколение застряло где-то в области позднего Феллини или в лучшем случае Гринуэя, младшее воспринимает только статусный арт-мейнстрим — фон Триера, Вуди Аллена или Коэнов, и только несколько раз в год.

Фестиваль per se — это апогей интереса, внимания, любви, серьезного отношения к кинематографу. В России этот интерес утрачен, не сформирован, выдавлен в виртуальное пространство, не артикулирован и не выливается в коммуникацию вокруг кино, площадкой для которой по идее и должны становиться фестивали.

Киносмотры в России множатся и будут множиться дальше, обслуживать их будут одни и те же «синефилы при губернаторе» (или, если так благозвучнее, кондотьеры фестивального отбора), создавая эффективные каналы для коммуникации Нетребко с Киркоровым — но более ни для чего. ​