OPENSPACE.RU и «Кинотавр»: итоги конкурса

Три рецензии от победителей и немного статистики

Имена:  Алексей Артамонов · Алексей Мизгирев · Анастасия Сенченко · Георгий Ковалев · Дмитрий Мамулия

На прошлой неделе завершился конкурс читательских рецензий на фильмы, впервые замеченные и отмеченные на фестивале «Кинотавр». Мы подводим итоги конкурса и публикуем работы победителей.

Сначала немного статистики: 52 участника прислали на конкурс 61 текст. Трое были дисквалифицированы, так как одна из рецензий уже была опубликована на другом сайте (о чем автор честно предупредил), другая была написана нашим внештатным корреспондентом, а третья оказалась не рецензией, а скорее мемуарами о «Кинотавре». Интерес к десяти предложенным картинам распределился следующим образом:

«Бубен, барабан» Алексея Мизгирева, «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова, «Груз 200» Алексея Балабанова — по 9 рецензий

«Волчок» Василия Сигарева и «Девственность» Виталия Манского — по 7 рецензий

«Сумасшедшая помощь» Бориса Хлебникова — 6 рецензий

«Отрыв» Александра Миндадзе — 5 рецензий

«Кремень» Алексея Мизгирева — 4 рецензии

«Другое небо» Дмитрия Мамулии и «Новая земля» Александра Мельникова — по 2 рецензии

Прежде чем назвать имена победителей, хочется поблагодарить всех участников и отметить высокий уровень большинства работ. Поскольку для рецензирования были предложены картины, уже существующие (и даже доминирующие) в российском кинематографическом контексте, главными критериями при выборе финалистов стал вдумчивый и глубокий анализ, а также способность автора предложить новый взгляд, интерпретацию, подметить неочевидные детали. Заранее предупреждая возможные вопросы: из десяти предложенных фильмов два были сняты одним режиссером — Алексеем Мизгиревым, что не могло не отразиться на статистике и результатах конкурса; однако в контексте «Кинотавра» ни «Кремень», ни «Бубен, барабан» проигнорировать было невозможно.

Первый приз и поездку на фестиваль «Кинотавр» в Сочи мы решили присудить Георгию Ковалеву за рецензию на фильм Алексея Мизгирева «Бубен, барабан». Также мы публикуем рецензию Алексея Артамонова на фильм Дмитрия Мамулии «Другое небо» и рецензию Анастасии Сенченко на фильм Алексея Мизгирева «Кремень». Также хотелось бы отметить работы Ивана Кислого («Сумасшедшая помощь»), Марии Новиковой («Отрыв»), Елены Анисимовой («Девственность»), Андрея Позднышева («Груз 200»), Насти Житинской («Волчок») и отдельно — работу киноклуба «Кинодиггер», из которого на конкурс пришла аудиозапись обсуждения картины Бориса Хлебникова «Сумасшедшая помощь».


Георгий КОВАЛЕВ
Искусственное дыхание
«Прижмет когда, сердце если, ты дыши, знаешь, так: бубен-барабан, бубен-барабан… главное — дышать». Любопытно, что именно эту проходную, неакцентированную в общем-то фразу, совсем не ключ к однозначной расшифровке фильма, а всего лишь один из множества советов, щедро раздаваемых главной героиней, Алексей Мизгирев вдруг превратил в заглавие своей второй картины.

Любопытно потому, что у отечественного кино за двадцать лет образовались хронические проблемы как раз с дыханием: ровным и живым оно бывает редко, куда чаще оказываясь похмельно-хриплым (не зря почти весь мейнстрим затачивается под праздничные дни) или преувеличенным, словно из-под вейдеровской маски. Или же вовсе загробным: ничто так не вдохновляет русского драматурга, как карнавал животных страстей из криминальной рубрики желтой газеты, как сухая поэзия милицейского протокола; отчего-то самой благодатной почвой для художественных идей в новом веке стала бытовая, бытовая в самом сниженном значении, с пробивающимися сквозь нее пошлыми дворовыми трагедиями, пьяными убийствами и уродливой нищетой. По большому счету, тот же чернозем возделывает и Мизгирев в «Бубне…».

Вот на пустой перрон депрессивного шахтерского городка сходит Путин, похожий на моряка; или моряк, похожий на Путина, — не важно. Первым делом он с омерзительным дружелюбием интересуется у случайной торговки, куда, собственно, попал и как здесь с культурой; вечером культурный моряк уже ест чебуреки с суровой местной библиотекаршей Катериной Артемовной. Все оставшееся время между ними, при участии нескольких аборигенов, разыгрывается убогая пьеска с взаимными разочарованиями: оба узнают больше, чем следовало бы.

Город с претензией на типизацию так и остается неназванным; впрочем, опознать за происходящим реально существующую страну или вообще планету тоже не так-то просто, ведь почти любое наугад взятое из «Бубна…» действие, диалог, мизансцена противоречит не только настоящей жизни в провинции, но и нормальной человеческой логике и, местами, даже принципам художественной условности. Это скорее плоскость вымышленной, криптогеографии; это дикое и дремучее русское замкадье, репортажи из которого, словно натурные съемки Animal Planet, взахлеб смотрят на зарубежных фестивалях: за развлечениями люди там ходят строго в библиотеку или на стриптиз, в поездах читают не «Комсомольскую правду», но свежекупленные «Повести Белкина» — и обязательно делают замечания незнакомым людям, если те (цитата) смеются, как чуханы на зоне.

В таком разрезе жанр «Бубна…» и иже с ним можно было бы охарактеризовать чуть ли не как самопародию, изысканное мокьюментари про глубинку… если бы не беспощадная траурная серьезность интонаций, не выспренняя достоевщина эмоций, с долгими паузами, исполненными мрачного смысла, и чернильной безнадегой, вечно скапливающейся где-то по углам общажных коридоров и стыкам хрущобных панелей. Местами за Мизгирева и актеров делается даже слегка стыдно: Куличкову вот приходится орать «Как ты могла?» со страдальческим надрывом, достойным Томми Вайсо, известного в интернете как самого переигрывающего актера всех времен. А что делать, ведь благородный моряк выяснил, что его возлюбленная Катерина Артемовна от безысходности торговала библиотечным Пушкиным в поездах, и оскорбился не просто в своих чувствах — в представлении о человеческом идеале. После чего с горя переспал с соседкой да укатил себе в Москву. В общем, сюжетные коллизии строго по ГОСТу телепродукции центральных каналов.

Однако вдумчивый просмотр дает понять, что внешний, событийный план фильма по сути чистая формальность, с которой Мизгирев словно бы стремится поскорей покончить, швырнув зрителю дешевого мыла, чтобы уже со спокойной совестью работать с другим пространством — символическим. В нем, будто под специальной линзой, «Бубен…» вдруг становится логичным, многочисленные нелепости наконец получают смысловое измерение, нужно лишь присмотреться к деталям: Катерина Артемовна, с ее вдохновенной киплинговской проповедью о том, каким должен быть настоящий человек (самая важная сцена в фильме), предстает хранительницей не столько городской библиотеки, сколько некоей «книжности» вообще — правил жизни, выработанных многими поколениями мыслителей, высшего морального закона; и за советом окружающие обращаются не конкретно к ней, а скорее к общемировой мудрости, неизменно обжигаясь о неутешительные максимы вроде «не хочешь жить — не живи» и зарекаясь приходить снова (характерна реакция молодой библиотекарши — «ненавижу тебя, и всегда ненавидела»).

Заезжий моряк в этой системе персонифицирует общественные ценности, национальную идею; можно сказать, русское коллективное суперэго: у него уголовное прошлое и неопределенное настоящее с Путиным как главной ролевой моделью (и вот тут внешность Куличкова оборачивается не казусом, но очень важной подробностью); а еще при нем карманная вера в бога, которую всегда можно включить, если холодно, темно и страшно (зажигалка Б.О.Г. — однозначно лучшая мизгиревская находка). Оно честно стремится определиться через киплинговский завет, через высокие идеалы; но те на поверку дискредитируют себя в потребительском обществе, унизительно маскируясь условной шапкой-петушком, дешево продаваясь в самых злачных уголках вроде плацкартных вагонов меж рядов голых пяток; и оказываются просто нежизнеспособны, вызывая, в конце концов, лишь резкое неприятие — и самоуничтожаясь. Неутешительно.

Но кто же тогда стоматолог, единственный среди всех приходящий к более-менее счастливому финалу? Вероятнее всего, герой чеховской идеологии скромного, интеллигентного труда; добросовестной работы над собой и своим маленьким огородом. Идеологии, которая никогда не пользовалась особой популярностью в русской традиции, скорее благоволящей крупным формам и небывалым мечтам — как не снискал успеха и дантист у Катерины Артемовны. И тем не менее именно она, по режиссерской мысли, позволяет хоть как-то примирить внутреннюю культуру с ценностями консюмеризма нулевых.

Есть в этом, конечно, слегка нездоровая патетика, и все же концепция выходит стройная; доказательства убедительны, выводы прозрачны. Мизгиреву удалось несомненно талантливое, умное, образное высказывание… вот только проговоренное на каком-то адском примитивном пиджине. Это фатальная проблема картины, причина того, что смотреть ее попросту неприятно. Противоречивостью формы и содержания «Бубен, барабан» похож на искусственного голема, составленного из целлулоидных обрезков, из всяческого чернушного неликвида, накопившегося в российском кинематографе; голема, в голову которому вложены очень правильные мысли. Но дыхания, того самого неживого дыхания, ему отпущено только на то, чтобы отчеканить их без выражения, не больше — потом он рассыпается в прах, так и не вызвав ни особого интереса, ни сочувствия, ни сожалений. А главное-то — дышать.