«Артдокфест-2010»

Почему документальное кино интереснее, чем игровое

С 4 по 10 декабря в Московском кинотеатре «Художественный» пройдет фестиваль «Артдокфест» – крупнейший смотр документального кино, снятого в России или посвященного России. В конкурсе – 21 картина, в жюри – Сергей Соловьев, Иосиф Бакштейн и Наталья Синдеева.

Опыт прошлых лет и беглый взгляд на программу нынешнего «Артдокфеста» убеждают в том, что документальное кино все решительнее берет на себя задачу, которую так неохотно выполняет кино игровое, – познание и описание российской действительности.

В фильмах «Артдокфеста» есть истории, персонажи, идеи, смыслы, режиссерская воля и интерпретация (которая не всегда в закадровом комментарии, но чаще в монтаже, в компоновке материала, в степени погружения в реальность), то есть все то, чего так отчаянно не хватает отечественному кинематографу.

Сравнивая взгляд иностранных и российских режиссеров на искомую реальность, стоит также отметить, что наши соотечественники гораздо более оптимистичны и что самое удивительное – в этом оптимизме убедительны. О некоторых картинах конкурсной и внеконкурсной программы рассказывает МАРИЯ КУВШИНОВА.

«Розовое такси» (Германия). Режиссер Ули Гаульке. Конкурс. 80 мин.
Фильм о московских такси, созданных для женщин и управляемых женщинами, начинается со сцены освящения автомобиля. «Благословляется и очищается колесница сия», – говорит батюшка в кроссовках и машет кадилом на розовую «вольво». Сцена выдает изумление режиссера из Германии перед экзотическими традициями русских: взгляд Гаульке – это всегда взгляд удивления, позволяющий и отечественному зрителю посмотреть на некоторые явления со стороны. Главной темой фильма (в котором три очень энергичные и неглупые женщины с совершенно разной судьбой рассказывают о том, как сели за руль) неизбежно становится звериный сексизм российского общества – он, как воздух, незаметен и присутствует во всем. Пассажирки тоже рассказывают свои истории: одна – региональный менеджер «Дикой орхидеи» и может объяснить, как клиенты выбирают своим подругам белье; другие – сотрудницы косметической компании и сообщают, что русская женщина будет экономить на еде, но купит помаду Dior. Мужчины почти отсутствуют в кадре, но бесконечно присутствуют в разговорах – это всегда «Они», цель и оправдание существования даже для этих вроде бы самостоятельных женщин, занимающихся не совсем женской работой. Логическое завершение картины – праздник Восьмое марта, который героини также отмечают в компании друг друга и своих дочерей; «Они» по-прежнему блистают своим отсутствием. К сожалению, не только финал выглядит у Гаульке надуманным, приспособленным к заранее придуманным заключениям, и по ходу фильма слишком во многих местах заметно, что героини фальшивят, позируют на камеру, говорят то, что от них хотят услышать. Тем не менее «Розовое такси», основанное на интервью водительниц и их пассажирок, – весьма познавательный экскурс в мир постсоветской женщины.

Фрагмент фильма «Розовое такси». Продюсер Хельге Альберс



«Водочный завод» (Швеция). Режиссер Ежи Сладковский. Конкурс. 90 мин.
«Водочный завод» (недавний победитель фестиваля DOK Leipzig) – смысловая пара к «Розовому такси», еще один экскурс в женский мир, гораздо менее оптимистичный и с художественной точки зрения гораздо более состоятельный. Фильм Сладковского (несмотря на то что ему гораздо глубже, чем Гаульке, удается проникнуть в жизнь своих персонажей) моментами смотрится как хороший игровой: здесь есть яркие характеры, сюжет, красноречивые детали. Главная героиня – мать-одиночка под тридцать, упаковщица на провинциальном водочном заводе, подобно многим женщинам ее судьбы, все еще мечтающая стать актрисой. Она равнодушна к своему сыну и жестока с матерью, кондукторшей трамвая, которая внезапно возобновляет отношения с другом юности. Среда тут гораздо более маргинальна, чем в сравнительно благополучном пространстве «Розового такси», и сексизм выглядит еще более звериным («Если мужчина поднимает на женщину руку, значит, ты заслужила. Просто так бить не будет», – заявляет молодая женщина, подруга героини). Посиделки с приятельницами превращаются в бесконечную пьяную свару (побеждает всегда та, у которой в отличие от остальных есть муж); даже минимальная фантазия о возможном отъезде «в Москву» вызывает бешеную зависть коллег; попытки матери устроить свою жизнь выявляют глубочайшую ненависть между ней и дочерью. В этом мире распавшихся связей нет теплоты, нет дружбы и почти нет родства (единственное исключение – нежные отношения бабушки с внуком, которые педалируются уже ближе к финалу, видимо, чтобы окончательно не погружать зрителя в отчаяние), но режиссер не испытывает ни к кому неприязни – скорее интерес, понимание и сочувствие, неизбежно передающиеся и зрителям.


Читать текст полностью «Хлеб для птицы» (Россия). Режиссер Александра Стреляная. Конкурс. 26 мин.

Кадр из фильма «Хлеб для птицы»

«Хлеб для птицы» скорее набросок фильма, чем фильм, обрывки поэтических строк, вызывающих смутное беспокойство и интерес. Девушка, воплощающая современность, совершает прыжок с недостроенного здания, он оказывается прыжком в неведомое прошлое. В глухой деревне героиня встречается со слепой старухой – бывшей зэчкой, в конце 1940-х строившей главное здание МГУ («Рада, что с хорошим народом пообщалась – посмотрела и Сибирь, и Москву»). Воспоминания старухи уводят героиню еще дальше, в предание, в миф, в обряды – то ли подлинные, то ли вымышленные, как в «Овсянках» (в частности, рассказывается и показывается, как после жатвы русские женщины катались по полю, приговаривая «Жниво, жниво, отдай мою силу»).

Фрагмент фильма «Хлеб для птицы»



«День шахтера» (Россия) Режиссер Андрей Грязев. Конкурс. 56 мин.

Кадр из фильма «День шахтера»

Новая работа прошлогоднего лауреата «Артдокфеста» Андрея Грязева («Саня и воробей») в некотором смысле полемизирует с мизгиревским «Бубном, барабаном». Действие обеих картин, документальной и игровой, происходит в одном и том же депрессивном регионе, в Тульской области, где в советское время действовали многочисленные угольные шахты. Но если Мизгирев снимал свой фильм о том, как жизнь ушла, то Грязев снимает о том, как она осталась – вопреки истории, вопреки всему. Главный герой его фильма – почти блаженный Саня, который любил работу в шахте так же, как профессиональные футболисты любят игру. Он живет в полуразрушенном поселке со своей не по годам романтичной подругой, ее дочерью-подростком и братом, убийцей-рецидивистом, опущенным на зоне. Противостояние блатаря и простого человека – лишь один из показательных нюансов, которые подмечает камера Грязева, проникнувшего в эту семью и ставшего невидимым свидетелем ее обмелевшей, но не прервавшейся жизни.

Фрагмент фильма «День шахтера»



«Танкоград» (Дания). Режиссер Борис Бертрам. Конкурс. 58 мин.

Кадр из фильма «Танкоград»

Герои фильма, участники труппы Челябинского театра современного танца, существуют на фоне постоянной, растянувшейся на поколения экологической катастрофы. Без большого волнения они рассказывают о красной траве по утрам и выбросах, которыми тянет из форточки. Титры сообщают, что действие происходит в самой радиоактивно загрязненной зоне на земле – местный чернобыль продолжался тут с конца 1940-х, самая крупная авария случилась в «Челябинске-40» в 1957-м. В кадре появляются выжившие очевидцы и врач, сообщающий, что хроническая лучевая болезнь существует только в России, потому что только здесь людей не эвакуируют с зараженной земли. Но в «Танкограде» радиационный фон остается лишь фоном, главным же становится танец, тела в этом танце; каждое из них (подчеркивает хореограф Ольга Пона) абсолютно уникально. Так, в «Танкограде» безликое, тоталитарное, человеконенавистническое противопоставляется индивидуальному, бесценному в своей индивидуальности и опять-таки (как и в «Дне шахтера») живому вопреки обстоятельствам.

Фрагмент фильма «Танкоград»



Плотогоны (Россия). Режиссер Кирилл Макаренков. Конкурс. 109 мин.

Кадр из фильма «Плотогоны»

На севере Костромской области сначала рубят, а потом сплавляют лес; как и в «Смерти рабочего» Михаэля Главоггера, физический труд в «Плотогонах» вынесен на периферию цивилизации, превращен в экзотику – архаичный, отмирающий ритуал. Фильм Макаренкова долго притворяется полунемым, путешествие по реке сопровождается таперским аккомпанементом, на экране возникают стилизованные под старую хронику титры: «На второй день плотогонов ждет река, скованная льдом». Эта стилизация – лишь отчасти ирония, в ней отчетливо различимы восхищение и ностальгия (примерно так же Алексей Попогребский вспоминает про полярников); Главоггер апеллировал к советскому кинематографу, героизирующему труд, и работа Макаренкова отсылает туда же. Но по мере продвижения плотогонов контекст отступает на второй план – на первый выходят трое мужчин, сплавляющих лес по реке, а также те, кого они встречают по дороге. Фильм перестает быть немым, в нем появляются диалоги, а потом и монологи бывшего моряка Николая Михайловича Рыжова, за рифмованным и прозаическим словотворчеством которого можно следить бесконечно долго. Эти люди давно знают и любят друг друга, любят свою работу и относятся к ней предельно серьезно – и фильм о них выталкивает из себя любые спекуляции на тяготах российской провинциальной жизни.

Контекст напоминает о себе в финале, когда плотогоны вспоминают о прошлом: двадцать – тридцать лет назад по ночам над ними пролетали самолеты и вдалеке красиво взлетали ракеты: «Не просто труд, но и романтика». Теперь небо опустело, и плотогоны становятся осколком пропавшей цивилизации. «Смерть рабочего» неизбежно напоминает о себе: финальные титры сообщают, что с 2008 года лесозаготовок в этих местах больше нет, а значит, нет больше целого мира, был, да сплыл – и «Плотогоны», начавшись с ностальгической стилизации, под конец становятся ностальгическим воспоминанием о самих себе.

Фрагмент фильма «Плотогоны»



«Мама умерла в субботу на кухне» (Украина). Режиссер Максим Васянович. Конкурс. 52 мин.

Кадр из фильма «Мама умерла в субботу на кухне»

Дебютная картина молодого украинского режиссера Максима Васяновича, в котором вполне банальный студенческий замысел – сделать картину о собственных родителях – вырастает в решение серьезной этической и творческой задачи. Отец Васяновича – дирижер Житомирской филармонии, «не ставший великим музыкантом, но ставший великим человеком». Он локальная звезда – на сцене и за кулисами. Барин, любитель женщин, обаятельный даже в своем позерстве. Сын снимает его на гастролях, дома, во время подготовки к прощальному концерту, на самом концерте. Безжалостно обвиняет и абсолютно оправдывает в каждом кадре. Вспоминает детство, делится со зрителями своими соображениями и сомнениями, задается проклятым вопросом всех документалистов: помогал бы он толкать вагон старикам, которым в «Хлебном дне» не помог Дворцевой? Провинциальная артистическая среда, тоска по прошлому, дороги и музыка придают картине Васяновича едва уловимый феллиниевский акцент. Проклятый вопрос режиссеру придется решить тут же, в пространстве фильма, на глазах у зрителей, которые ни о чем не были предупреждены. Портрет отца неожиданно превращается в портрет сына, художника в молодые годы, определяющего свои творческие принципы.

Фрагмент фильма «Мама умерла в субботу на кухне»



«Мой отец Евгений» (США – Украина). Режиссер Андрей Загданский. Конкурс. 77 мин.

Кадр из фильма «Мой отец Евгений»

Киевский документалист Андрей Загданский, в начале 1990-х уехавший в США, вспоминает о своем отце, известном сценаристе и редакторе студии «Киевнаучфильм» (есть, видимо, какое-то психоаналитическое объяснение тому, что две украинские картины в конкурсе «Артдокфеста» рассказывают именно об отцах). Это еще один субъективный и пристальный взгляд на историю страны, рассказанную как история одной семьи – от разрушенного Киева середины 1940-х до чеченской войны. В промежутке – все то, что интересовало свидетелей эпохи: триумф и гибель Патриса Лумумбы, бегство Нуриева, бегство Барышникова, Солженицын, Мао Цзедун. Рассказ Загданского дополняют фрагменты из писем его отца в Нью-Йорк и хроника, в которой Евгений Загданский разговаривает с сыном через океан по телефону.

Фрагмент фильма «Мой отец Евгений»



«Видеократия» (Италия – Швеция). Режиссер Эрик Гандини. Фильм открытия. 85 мин.

Кадр из фильма «Видеократия»

Показ «Видеократии» на церемонии открытия – изящное решение для фестиваля, эмблемой которого является перечеркнутый телевизор (не зря OPENSPACE.RU год назад сравнивал «Видеократию» с «Девственностью», снятой президентом «Артдокфеста» Виталием Манским). В юности Гандини переехал из Италии в Швецию и поразился качеству и содержанию местных телепрограмм – на его родине показывали в основном девушек в бикини. Этот фильм – лишенный пропагандистского запала, но предельно красноречивый рассказ о том, как в эпоху Берлускони (то есть с конца 1970-х) итальянское телевидение превращалось в яд, медленно убивающий итальянское общество. Персонажи фильма – трагикомические порождения этого больного общества: деревенский мачо, мечтающий о карьере на телевидении, король папарацци Фабрицио Корона, его духовный отец, слушающий в своем телефоне фашистские марши.

Программа «Околонулей»
{-tsr-}Юбилейная программа, посвященная десятилетию премии «Лавровая ветвь»: в ней будут показаны фильмы, побеждавшие в номинации «Арт-кино», то есть все лучшее, что было сделано в отечественной документалистике с начала нулевых, в том числе «Полустанок» Сергея Лозницы, «Мамочки» Александра Расторгуева, «Бродвей. Черное море» Виталия Манского, «Революция, которой не было» Алены Полуниной и «Следующее воскресенье» Олега Морозова.