Апичатпонг Вирасетакун: «Отношение человека к своему прошлому двойственно – он хочет все помнить и все забыть»

Режиссер лучшего конкурсного фильма Каннской программы – о реинкарнациях, первобытном хаосе и плохих полицейских в тайском кино

Имена:  Апичатпонг Вирасетакун

«Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» — новая работа тайского режиссера Апичатпонга Вирасетакуна, ставшего главным открытием кинематографа нулевых. Его картина «Тропическая лихорадка» в 2004 году получила в Каннах приз жюри; «Синдромы и столетия» (2006) возглавили списки лучших фильмов десятилетия.

«Дядюшка Бунми» — часть большого арт-проекта «Примитив», включающего видеоинсталляции, фотоальбом, короткометражный и полнометражный фильмы.

Главный герой картины умирает от болезни почек в доме на краю джунглей — в последние часы жизни его окружают близкие и друзья, а также призраки и духи с горящими красными глазами. Этот фильм — гипнотическая сказка, в которой обыденные предметы материального мира инкорпорируются в мистическую реальность бесконечно осуществляемых реинкарнаций. Как и «Синдромы и столетия», «Дядюшку Бунми» в то же время можно назвать и комедией — в ней много юмора, источником которого чаще всего является близкое соседство живых и мертвых, людей во плоти и бесплотных духов.

Даже если бы основной конкурс не был так плох (а в этом году он плох), присуждение приза именно «Дядюшке Бунми» было бы для жюри самым верным шагом.

Накануне подведения итогов фестиваля (закрытие состоится в воскресенье вечером) режиссер заявил российскому кинокритику Антону Долину, что его фамилия официально заканчивается на «н», и рассказал OPENSPACE.RU о своей уникальной стратегии выживания в искусстве.


— Ваши фильмы погружают западного зрителя в совершенно незнакомый культурный контекст. Как вы относитесь к тому, что публика на фестивалях некоторые вещи по определению не считывает?

— В кино важна недосказанность. Да, в моих фильмах всегда много неясного, абстрактного — считайте, что это дань уважения вашему воображению. Отдельные ситуации универсальны, вы можете понять происходящее исходя из собственного опыта. Другие — туманны, и вам придется придумывать самостоятельную интерпретацию. Конечно, тайский зритель понимает больше — есть какие-то совершенно непереводимые местные обстоятельства. На премьере я несколько раз слышал смех в другом конце зала и думал: «А, ну это наши сидят».

— Для европейской публики ваши фильмы — это произведения, не замутненные знакомыми, сидящими в подкорке любого западного человека образами. И все-таки — повлияла ли на вас западная культура?

— Некоторые фильмы, наверное. Крис Маркер, Антониони. Я впитал элементы их стиля. Вообще, кино, которое я снимаю, во многом основано на моих детских воспоминаниях, на фрагментах из тех картин, которые я видел по телевизору — иностранных в том числе.

— Что еще?

— Тайские телесериалы. Комиксы про чудовищ, живущих в джунглях. Вообще, я редко снимаю о чем-то, чего не знаю и не помню сам.

— Тем не менее «Дядюшка Бунми» основан на книге…

— Дядюшка Бунми — это реальный человек, которого я встретил на северо-востоке страны. Однажды он рассказал мне, что помнит свои предыдущие инкарнации — он был коровой, быком, бесплотным духом. Книга «Человек, который помнит свои прежние жизни» действительно существует, ее написал настоятель монастыря, в котором жил дядюшка Бунми. Но мой фильм — не буквальная экранизация, он скорее снят по мотивам… Я подумал, что нужно сделать большой арт-проект, состоящий из инсталляции, фотографий, книги, короткометражки и фильма.

Фильм — совершенно отдельное произведение, хотя вы можете увидеть в нем и фрагменты видеоинсталляции, снятой в Набуа: подростки в военной форме, которые фотографируются с лесным духом.

Все элементы этого арт-проекта, который называется «Примитив», объединяет общая тема — воспоминания о месте, в котором вы когда-то находились. Жители деревни, которых я снимал в Набуа, были свидетелями чудовищных событий, они о многом хотели бы забыть — в то время как дядюшка Бунми помнит слишком многое. Отношение человека к своему прошлому двойственно — он одновременно хочет все помнить и все забыть.

Я не снимал фильм о себе, но не смог не включить туда мотивы из собственной биографии. Например, мой отец, так же как дядюшка Бунми, умер от болезни почек. Дом главного героя воссоздан по моим детским воспоминаниям, со всеми мелкими деталями — фотографиями детей и т.д. В какой-то момент мой голос и голос дядюшки Бунми сливаются — и фильм о нем становится фильмом обо мне.

— Почему вы назвали свой проект «Примитив»?

— Я думал о возвращении к корням, к временам моей юности. Назад в джунгли, в первобытный хаос.

— Создавая этот сложный проект, как вы решали, какой материал будет использован для инсталляции, какой — для фильма?

— Видеоинсталляция — способ запечатлеть отдельные фрагменты. Фильм должен быть фильмом. В этой картине об уходящих и остающихся воспоминаниях мне было важно затронуть и тему исчезновения привычного кинематографа. Мы видим, что голливудские блокбастеры становятся все более технически изощренными — чуть ли не каждый месяц. Никто больше не снимает мелодрам, как во времена нашего детства. И я думаю, что «Дядюшка Бунми» — один из последних фильмов в Таиланде, снятый на пленку. Теперь все снимают на RED.

— А что в книге из проекта «Примитив»?

— Там мой дневник путешествия в Набуа и фотографии.

— В числе организаций, поддержавших «Дядюшку Бунми», есть и арт-институты. Как вам удается собирать бюджет на фильмы, которые бессмысленно пересказывать словами, к которым сложно дать обычный синопсис?

— Есть продюсерская экспертиза. Помимо тех фильмов, которые были сняты, есть и другие — которые никогда не были запущены. У меня хранится огромная кипа бумаг, в которых я объясняю, чего именно хочу добиться в картине. Иногда приходится заниматься прямым надувательством. (Смеется.)

Авторское кино сейчас выживает с трудом, и ему действительно нужна помощь от организаций, поддерживающих современное искусство. К тому же граница между кино и видеоартом стирается. Мои короткометражки иногда показывают в арт-галереях. В сущности, проект «Примитив» — это такая модель выживания художника в будущем. Пакетное предложение. Многочисленные инкарнации — это не только тема проекта, это еще и его форма. Концепция реализуется при помощи разных медиа.

— Но это все-таки очень разный зрительский опыт: видео в галерее и полнометражный фильм в кино…

— Пока они и существуют каждый в своей плоскости: я показываю видеоинсталляции в музеях, а полнометражный фильм — в Каннах, в кинотеатрах. Но думаю, все эти зрительские практики сольются в одно целое. Через несколько лет все будет по-другому.

— Где-нибудь можно увидеть весь проект «Примитив» целиком?

— Нет, но я хотел бы показывать его полностью в разных местах, особенно в Таиланде.

— У фильма «Синдромы и столетия» в Таиланде были проблемы с цензурой. Как вообще это устроено в вашей стране — процесс одобрения картины?

— Во-первых, существует система рейтингов. Во-вторых, правительство имеет право запретить фильм, если его сюжет имеет отношение к проблемам национальной безопасности. В тайском кино полицейский не может быть плохим. О сепаратизме и терроризме на юге страны тоже нельзя снимать. Однажды я хотел провести на юге семинар, посвященный кинопроизводству. И мне один чиновник говорит: «Если ты научишь их делать фильмы, они начнут снимать про нас что-нибудь плохое». Конечно, они снимут про вас что-нибудь плохое … (Смеется.)

— Проблемы возникли в том числе и из-за того, что буддийские монахи были показаны в обыденных, бытовых ситуациях. В новом фильме монах принимает душ, переодевается в обычную одежду. Дразните цензоров?

— Не буду врать, что это получилось случайно. Меня интересует бытовая сторона жизни буддийских монахов. Я хочу их демифологизировать. Вообще, это интересная профессия — монах. В Таиланде, когда ты становишься монахом, люди начинают разговаривать с тобой совершенно иначе. Ты меняешь имя, ты как бы заново рождаешься в прежнем теле. В «Дядюшке Бунми» происходит обратное превращение — монах надевает джинсы и полностью меняет свою идентификацию.

— Кстати, о вашей идентификации. Вы и художник, и режиссер, и архитектор по образованию...

— Я режиссер, это моя работа. Архитектура — моя прошлая жизнь, которую я помню все хуже. (Смеется.)

— Вы-то верите в реинкарнацию?

— Не верю. По крайней мере, не верю на сто процентов. Может быть, это и возможно. Мы же очень мало знаем о том, как работает наш мозг. Наверное, я покажусь вам чрезмерно иррациональным, если скажу, что медитация научна. Медитация — один из способов глубокого самопознания. Глупо звучит? Буддизм — это вообще такое занятие… для тех, кто хочет узнать больше о самом себе.

— Тем не менее ваши герои верят в реинкарнацию, считают ее обычным делом…

— Я совсем не против. Не разделяя их веры, каждый раз, когда со мной случается какая-нибудь неприятность, я говорю: «Это моя плохая карма». Не всерьез говорю, но все-таки. Такие вещи — они в крови.

Ссылки

• Мария Кувшинова. Канны-2010: Лозница и немного Ирака, 21.05.2010
• Цзя Чжанке: «Китай исчерпал лимиты своего экономического развития. Следующий этап – политические изменения», 20.05.2010
• Мария Кувшинова. Канны-2010: «Социализм» Годара, «Ярость» Китано, «Красата» Иньярриту и уругвайский ужастик, 18.05.2010
• Вуди Аллен: «Жизнь коротка, жестока, исполнена одиночества, ужаса и страданий», 17.05.2010
• Мария Кувшинова. Канны-2010: «Служанка», «Аврора» и «Малыш-Иисус из Фландрии», 14.05.2010