ПЕТР ШЕПОТИННИК увидел в фильме Михалкова то, чего не заметили другие, а МАРИЯ КУВШИНОВА видит в нем кризис государственной идеологии
Имена:
Валерий Золотухин · Евгений Миронов · Иосиф Сталин · Квентин Тарантино · Мария Шукшина · Надежда Михалкова · Никита Михалков · Николай Прозоровский · Олег Меньшиков
© www.trite.ru
Кадр из фильма «Предстояние»
ПЕТР ШЕПОТИННИК1. Перед просмотром думал, каким будет в фильме Сталин. Ведь он оживает, когда о нем кто-то вспоминает
в лучшем случае хорошо, — этот циничный афоризм придуман, похоже,
вовсе не Дали, который тоже любил потрошить человеческое естество, слава Богу, только в своих диких визионерских мечтах. Сталин явно не обрадовался бы такому очередному киновоплощению — вот уж точно, по определению Алексея Германа-старшего, «урод в оспе». В фильме он, наваливаясь с экрана оцифрованным дыханием, охмуряя дымом «Герцоговины флор» (или чего там?), почти прижимает нас к невидимой задней стенке пространства кадра. Степень его насилия по отношению к истории России (вчерашней, сегодняшней и завтрашней) такова, что оно за него жанрирует этот образ. Это апофеоз, кульминация мифа, который, окуклившись, тут же разлагается у нас на глазах. Автор с актером соорудили эту мерно, тяжело двигающуюся фигуру уже чуть успокоившегося к 1943 году тирана как своего рода раскисшую под
прямым солнечным (а не мосфильмовским) светом копию
Геловани, а лицо — как нагромождение подбородков, отсутствие четких абрисов, хищный сигнал желтых глаз, от которых хочется поскорее отвести взгляд. Рисунок выплескивает на нас мощь старого волка, который, как известно, куда хитрее молодого волчонка. Не люблю свежие параллельные киноассоциации, но они неистребимо возникают в перенасыщенном сознании кинокритика — такое рискованное в своей гениальной наглости умение рисовать
прямую суть образа человеческим портретом я видел разве что в недавнем фильме Паоло Соррентино «
Диво», где вот так же и, конечно, не совсем так витийствовал еще ныне живущий персонаж многосерийной политической оперетты — бывший итальянский премьер-министр Джулио Андреотти
1. Автор «УС-2», начав на довольно неожиданной вызывающей ноте саркастического сновидения свою сагу, и не думает, что называется, спорить с этим героем, который всю жизнь и после ее конца так и норовит перетянуть на себя одеяло. Автор и в экспозиции, и на протяжении всего фильма относится к нему с благородным высокомерием, позволяя вождю быть «интеллигентным»: «сыграй-ка-мне-на-фортепьяно-шопена-нешопена-ну-играй-же-что-стесняешься!» Этот
всегда главный герой очень дорожит своим обаяниям, оплаченным жизнями тех, кто осмелился рассказать о нем анекдот на переменке; так дорожит, что оно до сих пор тяжелым излучением дурманит программных директоров наших телеканалов, которым он, три четверти жизни потративший на собственный тотальный пиар, обеспечивает стабильный рейтинг. Тут одного кадра достаточно, чтобы понять, почему Фадеев застрелился после 1956 года. Автор фильма вырубает своего героя убийственным сарказмом лепки и отрезвляюще точной композицией, которая сводит на нет загустевшую мифологему: в почти неосвещенной глубине сияющего свежей полировкой кабинета мутновато маячит еще один, уже совсем не опереточный, не соломенный истукан с ВСХВ, а персонаж другого рода — атомщик, друг ученых, мысленно посылавших будущих Гагариных в космос из вип-Гулага. Тут уже никаких масок, а как раз предельное убийственное сходство — степенная застывшая полускульптура, слава Богу (а может, по чистой случайности) не угодившая ни на Красную площадь, ни на Новодевичье. И эта псевдолактионовская мощь обстановки вдруг тает на глазах, как шоколад, которому оказана высокая честь превратиться в профиль вождя. Тает, поскольку автор противопоставляет бетонной мощи этого базового для понимания нашей истории персонажа другую мощь. Мощь человеческой свободы, которая и есть, и была вот тем
прямым светом. Мощь человека, силы которого с парадоксальностью трагедии находят выход, только когда неприступные (
для кино) границы советской отчизны были
почему-то разорваны немецкими танками, а всеми, кто уцелел, увернувшись от этой грохочущей поступи,
опять же почему-то в большинстве своем автоматически попадали в ад собственного изготовления.
© www.trite.ru
Кадр из фильма «Предстояние»
2. В фильме всё сплошной парадокс, хотя степень парадоксальности советской истории такова, что любые изгибы сюжета «УС-2» на самом деле мифологичны только внешне. Они — доведенное до отчаянной визуальной экспрессии отражение абсурда, в соответствии с которым лучшие солдаты страны перед войной отправляются в лагеря. А спустя какое-то время великий вождь, поверив своему закадычному немецкому другу с шоколадки, об успехах которого на Польском фронте советское радио зазывно бубнило еще, кажется, в 1940 году, растерявшись, обнаружил на полях и равнинах сначала Белоруссии, потом Украины, потом Кубани, потом Приволжья миллионы трупов наших с вами соотечественников. Отсюда этот невероятный градус отчаяния, который задан уже в первой сцене на мосту, отчасти напомнившей мне
вовсе не спагетти-вестерны, а знаменитейший в своей трагичности «Круглянский мост» Василя Быкова. Cцена, в которой как на ладони образ всего первого года войны — образ неотвратимого рока, преследовавшего
всех, кто оказался в этом котле. Русские хотят взорвать мост, а немцы хотят его сохранить «для себя» — вот он, сросшийся, а даже не спутанный клубок вызывающих противоречий, трагичность которых в геометрической прогрессии усиливается молниеносностью надвинувшейся беды. Автор даже пытается отыскать в себе смех — именно отсюда некоторая приблатненность главного героя, тут все рвется в последний бой: и дозволенное, и недозволенное. В лаве событий, которая обрушивается на нас исландским вулканом, находится место практически всему, за что человек пытается удержаться, — все это выплескивается на нас мощным, но стройным аккордом. Вообще уровень мастерства режиссера очень просто проверяется тем, как он структурирует хаос. Здесь хаос не хаотичен, он сцеплен изнутри жесткими креплениями визуальных микросюжетов, он не растекается кашей по экрану, он — точнейшее в деталях гневное свидетельство того, как человеческое доведено до градуса нечеловеческого. У человеческого пока еще отняты все права, но оно, тем не менее, отвоевывает для себя территорию, как это произошло с гениально придуманным и сыгранным в каком-то неведомом патетическо-буффонном регистре героем Миронова, когда он
(вот уж действительно «у бездны на краю» — только в таких произведениях искусства и понимаешь порой истинный смысл пушкинских слов), не обращая внимания на вспоротые кишки, ошарашивает всех приговором мудрейшему из вождей. Надо будет ждать лет так двадцать, чтобы его слова нашли абсолютное подтверждение в лейтенантской прозе.
© www.trite.ru
Кадр из фильма «Предстояние»
3. Лава, потоки, смерть. Да, перед нами Ад, о чем уже было сказано. Он во всем своем распахнувшемся объеме нужен автору, чтобы острее испытать то, от чего именно наш народ избавился в войне и что именно он переживает до сих пор, когда наступает 9 Мая. Честно признаемся, мы в нашем развеселом миллениуме так все время и хотим, чтобы нам рассказали историю, которая бы не оскорбляла священный хруст поп-корна, а некоторые блогеры, похоже, просто-таки забыли снять 3D-очки после десятого просмотра «Аватара» — настолько они оказались слепы к тому, что им показывает экран. Некоторые, не все, конечно, многие зрители оказались куда прозорливее бойких профессионалов, а истинная оценка фильма, я думаю, еще впереди. Так вот, автор строит фильм по абсолютно ясным любому ребенку законам свободного сочетания дробных кусков, льдин, между которыми действительно «темная вода — ни приметы, ни следа». Не перепрыгнуть через эти лакуны, не преодолеть в тот момент, когда земля уходит из-под ног. Но эти сталкивающиеся изолированные драматические островки внутри себя накапливают такое количество моментальных сплетений и мини-конструкций, что выковырять оттуда некую условную нить, при помощи которой действительно нельзя, на радость тинейджерам, сплести ровную струйку линейного сюжета. Это-то и хорошо. В фильме поражает как раз невероятная свобода фантазии, мощно противопоставленная гибельной силе свободы истребления. Странно, что кто-то упрекает автора в американизации, вот уж чего-чего, а школярского стремления технологически опередить американское кино в картине нет абсолютно. Он берет (и берет мастерски) от самых передовых технологий ровно столько, сколько ему нужно для сюжета, в каком-то смысле даже противопоставляя масштабной машинерии, исполинской технологичности вот эти микросюжеты, пронзающие полотно картины то тут, то там. Война смотрит отовсюду по-разному, глазами разных людей — взором изверившегося циника Меньшикова, наивным взглядом Нади, разгоряченным взором Миронова, застывшим взглядом цыганской девочки, которая вряд ли поймет, что огонь, который поглотит ее через секунду, — это дорога в Рай
2. Людское, человеческое — везде, автор не имеет права
не замечать этого, и вот это людское — противоречивое, то балагурящее, то скорбящее — в каком-то смысле действительно входит в противоречие с желанием некоторых, чтобы картина неслась по-голливудски быстро.
Пастернак как-то сказал, что настоящее искусство — это не фонтан, а губка. И здесь только кажется, что автор фонтанирует, а на самом-то деле буквально каждая сцена просматривается планом с предельно высокой точки до любого укрупнения; авторский взгляд словно разлагает губительную природу войны на клетки — разумеется, без механистичности всемогущего «Гугла», который может в момент, следуя нашим капризам, уменьшить и увеличить размеры Земли. Для автора этот закон непреложен. Его «губка» — это обязательное всасывание всех возможных реальных отсылок к нашему человеческому, предельно интимному опыту.
_______________________
1 Сразу замечу, что этот фильм создавался куда позже, чем «УС-2», а то нынче даже самые продвинутые из кинокритиков мысленно приводят с собой в зал и усаживают рядом на стул всех, кто застрял у них в голове, случайно попавшей под обвалившуюся книжную полку с кинолитературой: Леоне, Тарантино и еще более того – «Первый отряд»; я тоже в детстве любил фильм «Фантомас»!
2 Это ж надо было все эти глаза, врезающиеся в сознание жестким клинком, назвать «фотографиями известных артистов»! Блогерская «интимная публичность» (выражение М. Кронгауза) словно обиделась на Михалкова, который оказался куда более искренним, чем самый развязный из посетителей и авторов многоуважаемого ЖЖ.
А фильм-то сильный, серьезный... конечно, во многом спорный с исторически достоверной точки зрения, но, на мой взгляд, очень важный.
Откуда у сторонников Михалкова такое вот гадливенькое высокомерие? Причем тенденциозно как-то. Все защитные смысловые конструкции, какими бы уверенными и прочными они не были, обязательно предусматривают бойницу для выплеска горячей смолы (смолы ли?) в какого-то абстрактного «ему не понять». Ну а какая ценность у заступничества, которое отвечает на критику не столько аргументами, сколько принижением критика и нападками на саму критику? Риторическое мракобесие какое-то.
Грустно, конечно, что режиссеру пришлось топтаться на военной теме. Если уж тянет снимать гротеск с кишками, взял бы времена 90-х, там материала выше крыши, и обидеть кого-то сложно.
За исключением бюджета, масштабов маркетинговой истерии и гэгов уровня второсортной молодёжной комедии, переполненный анатомическими этюдами трёхчасовой процесс мочеиспускания абсолютно ничем не отличается от телевизионных фильмов про Советского Разведчика(tm), отснятых за последнее десятилетие. Как застигнутая врасплох голая баба, с визгом пытающаяся прикрыть руками то грудь, то низ живота, Советский Разведчик(tm) неумело пытается самоотверженным героизмом (с обязательной романтической или нравственной линией) прикрыть истиную Цену Победы. У застигнутой врасплох голой бабы, к слову, всё видно.
Но истинная оценка фильма, конечно же, ещё впереди. Сначала РПЦ подтянется. Потом один из центральных телеканалов обязательно выкупит права на первые 50 показов(великому фильму ведь нужна аудитория?) и вот тогда, лет через двадцать... Как в известном анекдоте про отсутствующую прислугу.
И совсем смешное: скрывающего своё подлинное имя, героически воюющего в составе штрафбата репрессированного идейного комдива, который в перерывах между боями тоскует по сгинувшей в мясорубке репрессий красавице-жене, четыре года назад сыграл актёр Панин. В эпилоге сообщили, что тот до Будапешта дошёл, а значит точно уже не воскреснет.
а вот некоторые герои нашей истории еще долго будут ворошит людские мозги из стороны в сторону, и мистическим образом управлять ими, создавая вокруг атмосферу неуверенности и липкого страха возврата(
==создавая вокруг атмосферу неуверенности и липкого страха возврата(==
Ну возвращать на место поехавшую крышу народа и прибивать её гвоздями - неплохо было бы - консьюмеристы, мать их.