«Бубен, барабан»

В ограниченном прокате – самый важный русский фильм года

Имена:  Алексей Мизгирев · Ларс фон Триер · Наталья Негода

«Мелодрама про библиотекаршу, которая полюбила, но не вышла замуж» — только первый пласт, поверхностный синопсис, который рассыпается на отдельные буквы при первом же столкновении с экзистенциальным хоррором Алексея Мизгирева.

Екатерина Артемовна, героиня Натальи Негоды (две ее главные роли у Пичула и Мизгирева оказались важнее всего того, что могло, но не было сыграно) — дочь шахтера с двумя образованиями, пожизненно застрявшая в провинциальной библиотеке. Она холодна с влюбленным врачом-стоматологом (Сергей Неудачин), снисходительно терпелива с младшей коллегой (Елена Лядова), благосклонна к заезжему морскому офицеру (Дмитрий Куличков) и беспощадна с осквернителями книг из обязательной школьной программы. Но, едва появившись, этот железобетонной цельности персонаж внезапно раскалывается надвое: по вечерам Екатерина Артемовна надевает спортивную шапку-петушок и продает в проходящих поездах казенные книги. Очевидно, что делает она это не только и не столько из бедности, а оттого, что под руку толкает некий персональный черт, которому не терпится выйти из подполья.

Постепенно выясняется, что двойственность — основное свойство едва ли не всех персонажей фильма. Каждый из них не просто не равен себе — чаще всего он представляет собой нечто совершенно противоположное тому, что декларировалось в начале. Служительница в храме культуры оказывается отступницей, подруга главной героини становится ее доппельгангером, праведник — вором, скользкий тип — гуманистом и справедливым модератором повседневности.

Эта трагедия с переодеваниями выглядит как рецидив средневекового сознания, с его неустоявшимся ощущением «себя» и «другого», со стертостью лиц и идентификацией через костюм (когда монарх, переодетый бродягой, неузнан и воспринимается как бродяга; когда воровка — это существо в старой шапке, а человек без шапки — библиотекарша). Персонажи «Бубна» существуют в ситуации нового Средневековья: старая культура ушла, как пар при перегонке спирта, новой не появилось; книга стала редким артефактом, про который никто не понимает точно, для чего она нужна (Екатерина Артемовна брезгливо объяснит). Целый человеческий слой — врачи, библиотекари, шахтеры — и целый некогда передовой регион (фильм снимался в поселках вокруг закрытых по договоренности с МВФ шахт Тульской области) отодвинуты на периферию, забыты в учебнике истории, где-то между древними греками и Каролингами.

Возникшую почти сразу буквальную политическую трактовку («неоднозначный персонаж артиста Куличкова похож на Путина») сам Мизгирев называет «паразитическим смыслом». Но это симптоматичный паразит: портретное сходство с текущим премьер-министром некогда находили и в капитане Журове из балабановского «Груза 200», и в новом Джеймсе Бонде. Тут скорее забавный коллективный невроз, подобострастная демонизация, постмодернистская мутация культа личности (вспоминается «Загадочный поезд» Джармуша, в котором японская поклонница Элвиса узнавала его в певице Мадонне и в статуе Свободы).

Верно, однако, что потребность в художественном осмыслении политической реальности настолько велика, что первую же сложную, допускающую многоуровневые интерпретации русскую картину нагрузили еще одним, не первостепенным для автора смыслом.

Верно и то, что реальность «Бубна, барабана» — это безусловная реальность неназванного провинциального российского города; та самая знакомая фактура, которая делает возможным некое пугающее смещение в сторону, некое едва уловимое искажение пространства, с первых секунд фильма погружающее зрителя в состояние напряженного ужаса.

Невозможность сравняться с самим собой. Невозможность выполнять свой долг, не притворяясь кем-то другим. Засилье ряженых. Невозможность в ситуации окружающей факультативности жизни отвечать за базар («Екатерина Андреевна, я без нее жить не могу». — «Не можешь жить — не живи».). Возникающий ближе к финалу мотив квартиры как адекватной платы за человеческую жизнь. Продавцы краденого в электричках. Трусливый милиционер. Полузаброшенные шахты. Все это делает «Бубен, барабан» на свой лад политическим фильмом, если под политическим высказыванием понимать тщательно продуманный фон, на котором разворачивается трагедия совсем другого масштаба.

Покинутые государством и историей, лишенные внешней легитимности, герои остаются наедине с собой, с травмой чистой экзистенции. С вопросами, на которые обычно нет времени у тех, кто придумывает дела, чтобы загородиться от вопросов.

В начале и в конце фильма, с разной интонацией и разной степенью вовлеченности, героиня Негоды читает перед школьниками стихотворение Киплинга If («Завет») — в переводе Лозинского): «Владей собой среди толпы смятенной, / Тебя клянущей за смятенье всех...». Плохо знакомое большинству русских зрителей, во время первого показа на «Кинотавре» оно было мгновенно опознано англоязычными участниками фестиваля по подстрочнику. Эта засевшая в подкорке имперская мантра хрестоматийна настолько, что именно ее Линдсей Андерсон, сопроводив многозначительным отточием, вынес в название своего фильма об иррациональном подростковом бунте в публичной школе — едва ли не первой (и одной из самых важных) картины о молодежной революции конца 1960-х.

Но, прочитанное на руинах другой империи, стихотворение в версии Лозинского свободно от неизбежных на родине коннотаций и говорит только о том, о чем говорит прямым текстом. Здесь приводится долгий перечень тех трудных и порой невыполнимых действий, которые должно сделать, чтобы стать человеком. Не идти на поводу у слабости, лени, собственного подсознания; сопротивляться энтропии, противиться каждодневному изнуряющему соблазну расчеловечивания. Не так, как делает это в итоге Екатерина Артемовна, — а может быть, и так, если нет другого выхода.

В кинематографическом контексте 2009 года «Бубен…» невольно оказался антитезой триеровского «Антихриста», который критик Владимир Захаров назвал фильмом «о том, как сознание борется с подсознанием, и никто не побеждает». В «Антихристе» фон Триер подарил продвинутым посетителям мультиплексов универсальное самооправдание: Chaos reigns! Мизгирев это самооправдание у них отбирает. У него побеждает сознание.

«Бубен, барабан» фильм о том, что человек — это усилие быть человеком.

Ссылки

• Кофе и сигареты: Алексей Мизгирев, 09.12.2009