На одной из фотографий Рыжий стоит рядом с Евгением Гришковцом – человеком принципиально другой судьбы.
Россия глазами европейских документалистов и другие темы открывающегося в Москве фестиваля
Читать!
«Борис Рыжий». Режиссер Алена ван дер Хорст. Голландия, 2009 (Конкурс)
Фильм выпускницы Голландской киноакадемии Алены ван дер Хорст уже получил в этом году несколько важных документальных призов, в том числе на кинофестивале в Эдинбурге. Заглавный герой — поэт из Екатеринбурга, переведенный на несколько европейских языков, — покончил с собой в 2001 году в возрасте двадцати шести лет. Он появляется в кадрах домашней видеохроники и на фотографиях (среди них есть фото, где Рыжий, получивший «Антибукер» в 1999 году, стоит рядом с другим лауреатом, Евгением Гришковцом, — человеком принципиально другой судьбы), читает стихи за кадром, но его отсутствие красноречивее присутствия. Мальчик из хорошей семьи, случайно заброшенный в район рабочих пятиэтажек, он не мог стать для этих людей своим, но всерьез примирял на себя их печали. Соседи его не запомнили (что выясняется после краткого опроса на камеру). Совершенно обычная для российских многоквартирных домов практика — люди живут на одной лестничной площадке и никогда не здороваются друг с другом — здесь становится жутковатой метафорой расчеловечивания, бесчувствия, распада любых связей, немоты. Появление Рыжего именно здесь, в этой среде, кажется роковой ошибкой, оплошностью судьбы. Фильм ван дер Хорст — попытка эту ошибку если не исправить, то рассказать о ней; робкая надежда на то, что говорящий вслух никогда не умирает до конца.
«Алеша». Режиссер Меелис Муху. Эстония, 2009 (Конкурс)
Фильм, снимавшийся в течение нескольких лет на Тынисмяги, — отчет о событиях, предшествовавших переносу памятника советскому солдату на Военное кладбище в Таллине: черно-белая хроника 1968 года, цветная — 1985-го, празднования 9 Мая, протесты эстонцев, хулиганство, ответные акции полиции, шутки мусорщиков, ликвидирующих последствия идеологической борьбы, и, наконец, погром (с отстаиванием чести советского солдата в развороченном бутике Hugo Boss, с раздачей ворованных сигарет под крики «Россия! Россия!»). Детали здесь красноречивы, по ним при желании можно реконструировать последние двадцать лет в обеих странах — Эстонии и России. Автор фильма отчетливо эмоционален: он вступает в спор с молодыми русскими, но не может не сочувствовать ветеранам, которые выглядят здесь не оккупантами, а жертвами истории. Памятник перенесен, старики теперь ездят на Военное кладбище, чтобы выпить водки за обелиском, но по-прежнему непонятно, если ли у проблемы другое решение, кроме времени: грустно осознавать, что через пятьдесят лет ни про споры вокруг Солдата, ни про ветеранов уже никто не будет вспоминать.
«ПереСтройка». Режиссер Кристиане Бюхнер. Германия, 2009 (Конкурс)
Речь не о стране, а о квартире. Фильм Бюхнер — увлекательный документальный роман о расселении питерской коммуналки. Далеко от рабочих районов Екатеринбурга, но отношения между соседями не намного лучше: ни один из них никогда не был у другого в гостях. Каждая семья — судьба, зажатая в тисках внешних обстоятельств, каждый из участников концессии заслуживает сочувствия и каждый по-своему неприятен; все хотят выгадать, кому-то это удается. Сюжет двигают два трикстера — веселые циничные тетки из агентства по недвижимости: кажется, что сложнейшие психологические и логистические задачи они решают не из-за денег, но ради чистого удовольствия. Увы, в финале нам не показывают, как сложилась судьба соседей после расселения, — мы видим только то, что стало с квартирой. В этом есть свой резон: жилплощадь — всё, она может быть главным героем, человек — ничто, он должен освободить пространство и исчезнуть.
{-page-}«Наши». Режиссер Дая Кахэн. Голландия, 2008 (Конкурс)
Съемки в лагере на Селигере проходили летом 2007 года, и это редкая возможность увидеть то, что обычно скрыто от глаз: бытовые сценки из жизни путинского комсомола, бесстрастный документальный отчет о дорогостоящей процедуре зомбирования. Над лагерем раздается голос безликого вождя, инструктирующего своих подопечных, порицающего их за дырявые носки. Комсомольцы, сбиваясь, повторяют на камеру тексты про позитивную программу и региональное лидерство; иногда экранов становится два, и наблюдение за мимикой молодых людей, стоящих, скажем, в почетном карауле, становится остросюжетным приключением.
«Три комнаты меланхолии». Режиссер Пирио Хонкасало. Финляндия, 2004 (Программа Международного фестиваля документального кино в Амстердаме (IDFA))
Фильм Хонкассало о нахимовцах в Кронштадте и чеченских беженцах в Ингушетии не новый — впервые его показали в Венеции в 2004 году. Но хуже он со временем не стал.
Два полюса российской жизни (воюющий Кавказ на юге и сонная провинция на севере) включены в общее пространство меланхолии, которое лишь по оттенкам грусти можно разделить на три составные части — «Желание» (Нахимовское училище в Кронштадте), «Дыхание» (разрушенный Грозный) и «Воспоминание» (лагерь беженцев на границе с Ингушетией). Географически между Кронштадтом и Чечней, Ингушетией лежит вся («от Белых вод до Черных») Россия, и судьба у героев, разделенных тысячами километров, общая.
Первоначально Хонкассало ставила перед собой вполне понятную гуманитарную задачу (работа над картиной продолжалась около четырех лет): рассказать европейцам о том, что именно происходит в Чечне — главным образом с детьми, — чтобы начать дискуссию и спровоцировать некие активные действия. Но, завороженная повседневными ритуалами в двух полярных обществах, от публицистичности она со временем отказалась.
Хонкассало не единственный западный документалист, начинавший на территории бывшего СССР публицистический очерк, чтобы закончить стихотворением в прозе. Автор картины «Смерть рабочего» (2005) австриец Михаэль Главоггер, вдохновленный советскими пропагандистскими фильмами 30-х годов, начал изучать сумерки пролетариата на Украине и нашел в донецкой шахте ровно то же, что нашла в Кронштадте и Ингушетии Хонкассало, — магический ритуал. У Главоггера архаичным ритуалом становится тяжелый физический труд, в постиндустриальную эпоху лишившийся прежнего содержания, сохранившийся только на задворках современной цивилизации. Хонкассало же показывает обряд инициации, который очень по-разному (но в чем-то похоже) проходит по разные стороны фронта.
В центре каждого из двух главных эпизодов (центральный, черно-белый, снятый в Грозном, служит как бы переходом от второго к третьему) — два мальчика, оба из Чечни. Сергей, наполовину русский, потерял отца во время бомбардировки, бежал с остатками семьи в Санкт-Петербург и был зачислен в Нахимовское училище. Ровесники его не принимают, считая чеченцем, но он хочет быть военным и служить России. Аслан, русский, судя по всему, одиннадцатилетний мальчик, до лагеря беженцев жил на улице и пережил сексуальное насилие. Он считает себя чеченцем и мусульманином и с невероятной серьезностью и сосредоточенностью принимает участие в религиозной жизни общины.
На севере обряд инициации и предшествующие ему ритуалы осуществляются государством: это оно приютило бездомных по большей части детей, оно поставило над ними учителей в военной форме, в руки вложило винтовку и указало дорогу к Морскому собору, расположенному на противоположном от училища берегу. Оно же отняло у некоторых из них родителей: в числе воспитанников — дети погибших в Чечне офицеров. Мельчайшие нюансы кадетского гардероба, угол наклона ладони при отдании чести для Хонкассало становятся частью загадочного религиозного обряда — так же как и капля крови, после жертвоприношения оставленная старейшиной на лбу чеченского ребенка.
На юге детей просвещает и посвящает уже не государство, а община. В Грозном чеченская женщина добровольно присматривает за сиротами и беспризорниками. В Ингушетии, в лагере беженцев, дети в гораздо большей степени, чем их ровесники из Кронштадта, предоставлены сами себе — но ровно до тех пор, пока не наступит время принять участие в религиозной жизни взрослых (кульминационный момент третьей главы — жертвоприношение барана, а также предшествующие и последующие события). И если для деда одного из кадетов, военного пенсионера, или для бородатых мужчин из Ингушетии (так же как для шахтеров Главоггера) каждое совершаемое действие все еще наполнено смыслом — для камеры Хонкассало это уже стихия чистых символов. Будь этот фильм публицистическим, он уже давно бы устарел; с поэтическими «Тремя комнатами меланхолии» этого не случилось.
{-page-}
Что еще смотреть на «Артдокфесте»?
Выбор Бориса Нелепо
«Следующее воскресение». Режиссер Олег Морозов. Россия, 2008
Обладатель Гран-при прошлогоднего «Артдокфеста», фильм Морозова рассказывает об истории Калининградской области — самой близкой к Европе части России, превратившейся в сумеречную зону. Здесь в поисках успокоения блуждают разные люди: пьющие деревенские мужики, молодые героинщицы, взломщики могил… Олег Морозов — ученик театрального режиссера Анатолия Васильева и автор фильма «Ленинград. Ноябрь» — работал над этой картиной почти пятнадцать лет, и за это время большинство появившихся в кадре людей умерли. Почти сразу после фильма не стало и самого Морозова.
«Шоа». Режиссер Клод Ланцман. Франция, 1985
Монументальный эпос о холокосте, снятый без использования каких-либо архивных материалов. Вместо этого Ланцман в течение многих лет собирал свидетельства очевидцев — жертв, преступников, свидетелей. Из отснятых 350 часов материала у него получился один из самых продолжительных фильмов в истории («Шоа» длится больше восьми часов), ставший ключевым высказыванием эту на тему в мировом кинематографе. Несмотря на хронометраж, этот фильм волновал и захватывал и простых зрителей, и знаменитых интеллектуалов (вот здесь о «Шоа» говорит Деррида). Картину, которую покажут на пленке, в Москву приехал представлять сам режиссер.
«Выбор Дондурея»
В программе, составленной главным редактором журнала «Искусство кино» и председателем жюри «Артдокфеста» Даниилом Дондуреем, нужно смотреть вообще все. Особенное же внимание стоит обратить на «Животную любовь» (1995) Ульриха Зайдля — про любовь людей к своим домашним животным — и на знаменитого «Человека-гризли» (2005) Вернера Херцога — про ненависть природы к человеку, который ее наивно полюбил. В пандан к «Шоа» следует посмотреть «Ночь и туман» Алена Рене — классический документальный фильм о концлагерях, вызвавший в 1955 году скандал на Каннском фестивале (Германия протестовала против участия фильма в программе).
«Блокада», «Северный свет». Режиссер Сергей Лозница
В отличие от «Шоа» «Блокада» целиком смонтирована из чужой хроники, снятой блокадными операторами и обнаруженной режиссером на Петербургской студии документального кино. Лозница не использует закадровый голос и даже не называет город, поскольку его картине не нужны никакие пояснения. Имеет смысл обратить внимание и на другие картины секции «Хроника.док», которые объединены тем, что все они созданы на основе хроники. А в конкурсе будет показана новая работа Лозницы — «Северный свет», которую тоже нельзя пропустить: режиссер, эмигрировавший в 2001 году в Германию, по праву считается одним из ведущих документалистов современного кино.
- 29.06Минкульт предложит школам «100 лучших фильмов»
- 29.06Алан Мур впервые пробует себя в кино
- 29.06Томми Ли Джонс сыграет агента ФБР в фильме Люка Бессона
- 29.06В Карловых Варах покажут «Трудно быть богом»
- 28.06Сирил Туши снимет фильм о Джулиане Ассанже
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3444120
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2340539
- 3. Норильск. Май 1268376
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897649
- 5. Закоротило 822063
- 6. Не может прожить без ирисок 781827
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 758377
- 8. Коблы и малолетки 740766
- 9. Затворник. Но пятипалый 470936
- 10. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 402863
- 11. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370331
- 12. Винтаж на Болотной 343198