Картина с видом на водопад

Стоит только мне, Иеремии, забыться в себе, и ветер безумия сметает все прежние очертания и дотоле-то сомнительного мира. Короче, опять нет денег, и опять кругом искусство и аукционы

…где я жил во времена последнего сегуна.

На этой фразе все и прервалось: зачем я закрыл книгу и подошел к окну, открывавшему свой равномерно прекрасный вид на дальний горный склон с еле различимым водопадом в вечно неподвижной белой пыли брызг, и в первый раз за последний год решил написать по этому поводу стихи, и открыл компьютер! Так я узнал о финансовом кризисе, дети мои.

Вернувшись невзначай в отстраненный от себя мир, его не узнаешь: что же это вы тут без меня наделали, разбойники неблагоразумные! …Ни денег моих, вложенных в Fanny May и Lehman Brothers, ни General Motors, ни высоких цен на нефть для непрерывного беспримерного воровства, ни даже рейса Air France, которым я летал в Рио столько раз, — ничего этого нет, оказывается! И Билла убили в стиле скорее не Тарантино, а похуже. Почему, стоит только мне, Иеремии, забыться в себе — и ветер безумия сметает все прежние очертания и дотоле-то сомнительного мира, и в накренившемся времени даже мне, особенному и высокомерному, неуютно и зябко? Сколько видел я этих падений одних, возвышений других, а все норовлю стоять под стрелой и, деликатно выражаясь, плевать против ветра! Короче, опять нет денег, и опять кругом искусство и аукционы, и надо же делать что-то, ну и стал я строго и безденежно сравнивать цены, если уж отвлекли меня от созерцания водопада, и записывать на листочке цифры, если не выходят стихи.

Здесь пришлось открыть, скажем, Sotheby's и полезть в auction results — много воды протекло через дальний водопад, пока я молчал, и много что случилось. И вот что я вам скажу. Всегда эти колонки результатов фиксируют одни только проданные номера. Чтобы ты не догадался, что НЕ продалось между, скажем, лотом 1 на русском аукционе в Нью-Йорке 22 апреля, Похитонов за $164 тыс., и лотом 4, Иван Шультце за $54 тыс., и чтобы один только успех аукциониста сверкал, откровенно говоря, сильно поредевшими зубами удачи. Чтобы не видно было, как рынок просел — а это ведь да, еще как просел! Вот не продался лот 2, приятный пейзажик Киселева, — не дали за работу и двадцати тысяч, ведь сейчас при эстимейте в 30—40 начинают с низкого старта. И я понял, что среднерусский реализм померк и теперь не время Каменева, Клевера, Капустина, Крачковского и Крыжицкого, — если поворошить одну только букву К. Не продалась и здоровенная картина, лот 3, Ивана Космина (эстимейт $250-350 тыс.) — громадный вид болотистой клоаки, 128 на 179 см, где барахтается с двумя бельмастыми молодухами-наядами пожилой тритон, грязные, как примерно у сцепщика со станции, лапы которого тянутся не к понятно бы чему, а к зеленой лягушечке на белужьем бедре одной из водоплавающих — видимо, говорящей лягушки у него еще не было. Ну и когда после моих дальних гор из текста в каталоге я смог с удивлением познать, что "Water Spirit is a magnificent masterpiece painted in Russia during the early twentieth century" (“Водяной” — это восхитительный шедевр, созданный в России в начале ХХ века) — Water Spirit - это водяной, а не spiritus vini cum aqua distillatа, как можно было бы невзначай подумать — тогда я, извините, о**ел, встрепенулся и начисто забыл про свою сверкающую пыль дальнего водопада. "Little is known about the life of its author, Ivan Kozmin, but his great talent is evident - the present lot recalls the romantic and dreamlike imagery of such masters as Vasily Kotarbinsky and Michael Vrubel..." (Мало что известно о жизни автора, Ивана Космина, но очевиден его огромный талант — данный лот вызывает в памяти романтическую ясновидческую образность таких мастеров, как Василий Котарбинский и Михаил Врубель) .

Ну хорошо. Реклама — двигатель торговли. Но загадочный гений Космин — это сперва всем известный салонный портретист, Иван Владимирович Космин, писавший Ее Императорское Величество Вдовствующую Императрицу Марию Федоровну и барона Петра Николаевича Врангеля, а потом — членкор АХ СССР, «автор портретов руководителей партии и правительства, знатных рабочих, деятелей науки и культуры». Прелестно. Врангеля запишем в руководители правительства, императрицу Марию Федоровну — в деятели культуры, а наяды с тритоном тогда пойдут как руководители партии — а nice water party, isn't it? А общую тошнотворность картинки можно считать предвосхищением будущих трудов и дней нашего членакора, которому предстояло рисовать, преимущественно в технике пастели, рыла еще более скользкие и бесовские, чем на этом шедевре. Но вот скажите мне, Sotheby’s, обманывать-то зачем? И вся это сладкоголосая хер-овация про Врубеля… ну имейте совесть, господа хорошие, ведь весь этот кризис — это кризис доверия к вам и подобным вам, что же не опомнитесь-то никак?

И тогда я услышал в себе самом дотоле молчавший голос аукционного дома, de profundis ответивший мне: а что же делать с этими покупателями, если их вкус таков? Ведь и лот 1, Похитонов, эта мелкая мыльная живопись, и абсолютно конфетный, мелкотравчатый Шультце продались! Так, может, и Космина впихнем? Кто лучше тут, покупатель или продавец? Каковы буры, таковы и каламбуры, как гласил анекдот начала прошлого века.

Итак, на ринг. Кто кого в кризис? Покупатели против продавцов. Атака аукционного дома — продают как русского художника некоего Степьевича, который американец чистой воды, русский только по происхождению, «Венецианский карнавал» — атака отбита, Степьевич, лот 11, не ушел! Русский тоже мне! Тогда Обама — кениец и Саркози — венгрей. Или евренгр, как хотите. Вторая атака — давно засвеченный сомнительный Поленов, лот 12, не проданный ни на международной ярмарке антиквариата, ни приватно, но слишком неточно похожий на не воспроизведенную в каталоге Sotheby’s дореволюционную с него открытку. Отбили покупатели, мимо. Не ушел. А вот Добужинский, лот 21, дороговат, не взяли, а Анисфельд, несколько подлинных работ по недорогим кризисным ценам, раскуплен — пока борьба на равных. Но вот продавцы проводят следующий ход — Бурлюк, «Голубой всадник», лот 27, уходит за $302 500! Не важно, что работа совсем не времени знаменитой группы «Голубой всадник»; не важно, что Кандинский, для свидетельства в пользу цены приведенный внизу страницы, не похож на Бурлюка, — слабая работа продана ради удачного, ради громкого, но не своего имени. И дальше явно продавец гнется и скрипит. Покупатель осторожно берет в кризис достоверные работы, но дурные — Рериха в ассортименте, повышая в жарком споре цены вдвое и втрое, со 180 доходя до 500 тысяч; он берет с радостью и Святослава Рериха, тошного индийского мазилку из этой гималайско-комитетской семейки, не за предложенные 60—80 тыс., а за $266 500. Что же, что же сказать здесь! Разве что радоваться, что куколки Гриши Брускина, скучный позавчерашний «артефактег», не взят никем за $180 тыс.

А что, скажете вы мне, что ты, старая еврейская барабанная шкура Иеремия Херцог, сам-то хочешь сказать, на чьей ты стороне? Вкуса или денег? Тебе жалко, что люди в кризис деньги тратят? Не твои ведь; и кто вложил в тебя эту дерзость осуждения, ты, вечный, бездомный и неприкаянный? Есть дома, а у домов — стены. А на стенах гвоздики, и тут картины нужны, и всё, и баста. И я соглашусь. Нужны и картиночки, и предметики. Но все-таки, если продают, к слову сказать, чудный и редчайший предмет русского серебра 18 века, прямо действительно эрмитажный по качеству, — супницу серебряную, с позолотой и чернением, и платят неслыханные ранее $338 500, перекрывая оценку в 11 раз, — я понимаю. Это вещь достойная. А если портрет официанта работы Бориса Григорьева, разрезанный на две части, воспроизведенные в каталоге в разном масштабе и дурацкие до предела, уходят за один миллион двести пятьдесят восемь тысяч долларов, мелочь не в счет, — это как? Это глупость, вот что это, а по деньгам оно что, оно только выгоднее аукционному дому — мир вам, Sotheby’s, что этот русский «Бал Фоли-Бержер», изрубленный сгоряча официантом на ломтики, смогли пристроить фанату, имя его известно только вам, и да будет вами прославлено келейно.

Я на своей стороне, вот что! На стороне — но не вкуса против денег и не денег против вкуса. Я за то, чтобы эти обстоятельства множили друг друга. Потому что на сегодняшний день я вижу на нашем ринге одного продавца только, напористого, нахального и расчетливого, и двух покупателей — один стал умен, осторожен, внимателен и разборчив, а другой дурак набитый, лох для ежедневного использования. Вот рекордная продажа для графики Александра Яковлева — сангина «Самурай», пусть она полтора метра высотой и с театральным мечом, но лишенная остроты его художественного зрения, плоская, этнографическая, плакатная, — $602 тыс. Этих денег не вернуть, они что выброшены. Но не это жалко, подумал я и посмотрел на бледную кромку гор вдалеке — жалко то, что эта ресторанно-засушенная Япония Яковлева подменяет для вас тот мир, о котором я столько помню. Вот лежит на столе передо мной мой благородный меч, сделанный в 1344 году. У него двойная цуба, узорный край на кольце фути, восьмилепестковая хабаки, набалдашник мусуби, кольцо сэмэ, оковка исидзуки, чудный тонкий сибахики, а менуки с внешней стороны на середине рукояти сделана в виде дракона Курикара в ярком свете луны пятнадцатой ночи восьмого месяца. Накладка же менуки с внутренней стороны изображает Бисямонтена в Кураме в ярком свете тринадцатой луны девятого месяца. И после этого вы смеете мне говорить, что портрет Николая Рериха в спесивых восточных тряпках, работы его сыночка, продался за три миллиона долларов на аукционе Christie’s 24 апреля нынешнего года! No comment! Увольте, оставьте мне только мой меч работы несравненного, и четыре мои флейты, которые я ношу на правом боку, и я возьму вторую, и достану промасленную парчовую тряпочку, и смочу отверстия моей флейты цветочной росой, и ее музыка сделает дальний воздух около водопада прозрачным, а небо совьется в свиток, покрытый чудными золотыми письменами.

Хорошо, хорошо. Я тихо. Баран ты, Иеремия, конечно. Овца японская, охота тебе отвлекаться без конца от аукционного обзора. Revenons à nos moutons. Так вот, дети мои, Christie’s апрельский явно более робок и осторожен, чем Sotheby’s. Несмотря даже на рекордного Рериха-папу кисти Рериха-сына. Эстимейты низкие, ожидания неуверенные, атрибуции иной раз неточны — ну, как всегда. Вот Кучумова Жуковским назвали, но не в атрибуциях — в низких стартовых ценах дело. Барышню латиноамериканскую Григорьева оценили отнюдь не в премиальные $60—80 тыс. (интересно, такие работы года два назад даже на Хампеле в Мюнхене, а уж большей помойки не найдешь, шли по полмиллиона). И вот пожалуйста, скромненькие $206 500 как результат. Чего от дамы ждешь, то, как известно, от нее и получишь. И остается добирать деньги на заведомо непристойном Глюкмане, балеринки которого — это Дега для пригородной электрички, па-де-де поселковой самодеятельности и засохшая пастила в витрине сельпо, — или на похабном Чистовском, на политкорректном темно-голубом Челищеве, на обсевках вкуса и на Рерихах, опять же! О, чтобы их черт! Ну почему вы, русские клиенты, не посмотрите вокруг! Сегодня, в дни вашего кризиса, задешево уходят фантастические старые мастера, тантристская бронза и серебро эпохи Мейджи, по сравнению с которым Фаберже зубной техник! За полтора миллиона — лучший Терборх за всю историю продаж, из музея Лос-Анджелеса! И что будет еще — ну оторвитесь вы, мои русские соплеменники, от школьных тетрадок, поймите, что размер мира и размер бывших в нем цивилизаций больше всей вашей — родной? — речи… Откройте расписание, explore auctions. Ищите в искусстве Тибета, майя, Китая, Персии или античности свое лицо, свой вкус. Свой глаз, свое трепетное инобытие!

Ну ладно. Сдаюсь. Ищите себя на forthcoming russian auctions. Я помогу. 8 числа будет вам продажа в Лондоне топ-лотов нового русского сезона. На Sotheby’s даже по этому поводу появился новый формат электронного каталога, с бегущей строкой картинок, еще проще, еще легче, для юзеров бесконечно простых. Два наших покупателя — умный со вкусом и самодовольный безо всякого — выходят и покупают. Что? Ну, могу сразу сказать, оба захотят Кустодиева с ярмаркой и церковью, лот на полтора миллиона, такого прелестного не было уже давно. Ни тот, ни другой не поймут, отчего Крыжицкий стоит ₤60—80 тыс., а Орловский, художник много худший и даже едва ли музейного качества, — ₤300 тыс. Эстету не понравится вялый рисунок последней, двадцать восьмой работы в списке топ-лотов, потому что Тырса мог рисовать много лучше. Неважнецкие Коровины, скучные Богданов-Бельские — но вообще-то всё прилично, имена многие — Кончаловский, Нестеров, Поленов — не шедеврами представлены, но аукцион стоит внимания и пройдет хорошо. А вот Christie’s, похоже, переживает упадок, близкий к полному финалу. Их каталог вдвое меньше прежнего, нью-йоркского, вся продажа вчетверо, впятеро меньше, чем у Sotheby’s, и топ-лотом там разве что тоскливый деревенский вид Шухаева, вынесенный на обложку? Это за ₤50 тыс.? Нет, такой Шухаев — это пехотный капитан, назначенный командиром полка потому, что старших офицеров в строю не осталось. А в строю за ним — Вещилов, Рохлина, Зичи, Исупов и Башигджанян — инвалидная команда, а не батальон!.. Это поражение, господа, трубите отбой. К тому же ни Репин, лот 38, ни Коровин, лот 39, ни Горбатов, лот 40, доверия не вызывают. Похоже, отдел живописи здесь закрывается — остаются серебро и фотографии, чернильницы и рамочки — в духе аукционного дома Tajan, но для Christie’s это удивительно вяло — и цены маленькие, кризисные, и работы плохонькие… Но не будем сердиться; может, это болезнь, честная и грустная.

А вот другие участники русской недели, MacDougall’s и Bonhams, это дикорастущее и незамысловатое здоровье. Я давно уже заметил, что на MacDougall’s продают те вещи, которые никуда, никак, ни за чем — ни в эту самую, ни в красную армию. Бесконечные вереницы унылых картинок, и на тебе — Петров-Водкин! Портрет беременной жены! Должно быть, он ее не любил — страшнее не придумаешь — колченогая и безрукая особь и вторая за ней на заднем плане, рисунок бешено плох, катастрофа композиции и отчаяние колорита. При том портреты его жены его кисти известны и опубликованы, отсутствие сходства как ее с изображенной дамой, так и кисти ее мужа с представленной картиной никого не волнуют — работа прошла через Sotheby’s, а теперь вот не нужна никому, кроме MacDougall’s. Делайте ваши ставки, ребятушки, но выводы тоже делайте!

Это еще что! MacDougall’s, не к ночи будь помянут, решил открыть отдел икон и запустил на добрую половину своего аукциона иконы хуже некуда по ценам смешным, но в сторону невероятной завышенности. Ошибки в атрибуциях нового их эксперта меркнут по сравнению с неслыханными эстимейтами, не имеющими никакого отношения к реальности иконного рынка. Дамы и господа, сенаторы, леди, джентльмены, ваши высокопреосвященства, владыки, отцы командиры, товарищи, наконец! Ну почему, торгуя русским искусством, нужно считать полным кретином своего потенциального покупателя? И тут же Bonhams, где подбор картин еще страшнее, просто хуже него только Aguttes, и вот предлагают тут нам обыкновенную уродину в пейзаже работы Сомова. Нет, нет, ну нет! Я больше не могу, отпустите меня обратно к моему окну, к дальнему водопаду, к холодному мечу, лежащему тут же на столе чуть выше моего компьютера!

Все. Я больше ничего не скажу. Вот Sotheby’s предлагают иконы — среди них есть грубая подделка, технологически очевидная даже по фотографии и иконографически невозможная для древнерусской живописи, — но я вам не скажу, найдите сами! Вот три очевидных шедевра на прикладном у Christie’s. Вот список подделок с McDougall’s, но вы его не увидите! Вот великолепные и редчайшие, вот скаредные и наглые, вот фальшаки, вот шедевры. Но увольте!

Думайте сами, и вам воздастся, покупайте везде, но не только на русских аукционах, белое — это белое, черное черно, и я больше не могу. Я надену, как прежде, темно-синюю рубаху-хитахаре, какую носят под доспехи, я пристегну черный доспех плечевыми ремнями и затяну, как положено, верхний пояс; закреплю правый и левый наручи, украшенные изображениями журавлей в облаках; и возьму свой старый меч, который сделал для меня незабвенный мой друг и учитель в 1344 году; и уйду от вас, неосмысленных, но сперва изрублю в мелкую щепу ваши картины и скульптурки, ваши инсталляции и артефакты, чтобы освободить мир от этой зловонной чешуи, от коросты ваших слов, от проказы ваших дел, проказники вы эдакие! И укроюсь неподвижным туманом тех гор на северном Хонсю, где я жил при последнем сегуне.

Другие материалы раздела:
Елизавета Романова. Прогулка по галереям Бонд-cтрит, 08.06.2009
Русская неделя в Лондоне. День первый, 05.06.2009
Анна Савицкая. Московский арт-рынок уходит под землю, 02.06.2009