Что будет после Bentley

Маттиас Рютмюллер о новых коллекционерах и о том, что тормозит развитие русского арт-рынка

Швейцарский галерист Маттиас Рютмюллер не понаслышке знаком с русским искусством и реалиями местного арт-бизнеса. В списке художников галереи Leonhard Ruethmueller, основанной его отцом тридцать пять лет назад, встречаются среди прочих Олег Кулик и Валерий Кошляков, а его компания Lamont Inc. представляет «Арт-Москву» и Салон изящных искусств в Европе. Наконец, год назад в календаре московских собирателей современного искусства появилась новая ярмарка — Selection Art, организованная силами опять-таки Маттиаса Рютмюллера. Правда, не все происходящее на просторах московской арт-сцены его устраивает.

— Когда вы обратили внимание на русских художников?

— Своего первого художника — Валерия Кошлякова — я встретил в Париже еще семь лет назад. После чего я захотел приехать в Россию и собственными глазами увидеть, что здесь происходит с искусством. В 2005 году меня пригласили участвовать в «Арт-Москве». Многие говорили, что я сошел с ума: «Там мафия, тебя сразу же убьют или ограбят. Берегись женщин, они подмешают яд в напиток, а когда ты проснешься, останешься в одном нижнем белье». Я был действительно напуган и собирался носить все вещи с собой. Даже работы, которые я привез на ярмарку, были небольшого формата, чтобы помещались в кармане пальто. Но выяснилось, что дела обстоят иначе. Конечно, на «Арт-Москве» в то время было немного западных галерей, но все было не так дико, как мне описывали.

— Вы участвуете в московских ярмарках в течение уже четырех лет. Как за этот период изменилось поведение коллекционеров?

— При первой встрече с русскими покупателями я понял, что пройдет еще много времени до появления здесь настоящих коллекционеров. Конечно, и тогда были образованные люди, которые имели представление о русском и международном арт-рынке, но их было очень мало. Большинство коллекционеров продолжают держаться в стороне от современного искусства, предпочитая покупать проверенный антиквариат или новый автомобиль Bentley. Но сейчас как раз переломный момент: у них уже все есть, и настало время подумать о коллекции искусства.

— Не вмешается ли в их планы кризис?

— Я убежден, что во время кризиса нет лучше объекта инвестирования, чем искусство. Люди, которые начали собирать коллекцию несколько лет назад, сейчас должны быть счастливы. У них, по сути, есть деньги, а не воздух, как у инвесторов, которые вкладывали в ценные бумаги. Они на правильном пути и должны продолжать собирать дальше. Конечно, искусство не будет дорожать столь стремительно, как раньше, но в долгосрочной перспективе коллекционеры останутся в выигрыше.

— Почему в этом году вы приняли участие в Салоне изящных искусств, а не в «Арт-Москве»?

— Я думаю, вы заметили, что с «Арт-Москвой» в этом году произошли перемены. В одночасье ярмарка из международной превратилась в «местечковую». Западные коллекционеры, которые приезжали и в 2007 году, в этом году были разочарованы. Я не понимаю, почему экспертный совет ярмарки не менялся на протяжении десяти лет — это совершенно недопустимо в мировой практике. Надеюсь, что руководство «Арт-Москвы» найдет выход из сложившейся ситуации. Именно поэтому мы участвовали в Салоне изящных искусств в Манеже — пусть это обошлось в три раза дороже, но и посетителей здесь было в три раза больше. Это luxury-ярмарка, здесь не повесишь работу за десять тысяч евро. А на дорогие произведения современного искусства не так-то просто найти покупателя.


— Планируете ли вы работать с молодыми русскими художниками?

— Разыскать интересного начинающего художника в Москве очень и очень тяжело. Местная арт-сцена совершенно не успевает за ростом рынка. Имена «новых» художников здесь не меняются годами: это Кулик, Дубосарский с Виноградовым и Монро. Я думаю, все дело в поведении крупных игроков галерейного бизнеса, которых в Москве не больше десяти. Они не пытаются расширять рынок сбыта и в то же время не отпускают художников от себя. Здесь все построено на иерархии: художник приходит в галерею, ему говорят: ты не можешь работать с другими галереями, и он этого не делает. Такой способ общения вы никогда не встретите на Западе.

— Тогда каким образом у вас появились художники, которые работают с другими московскими галереями?

— Я был очень наивен, когда приехал в Москву, и совершенно не представлял, что здесь действует такая жесткая система отношений. Я был воодушевлен, приходил к художникам в мастерские, общался, налаживал связи. Когда галеристы меня заметили, было уже слишком поздно.

— Почему в Selection Art не участвуют галерея Гельмана или, например, XL-галерея?

— Я видел осеннее расписание и понимал, что все уже заняты в других ярмарках. К тому же мы решили идти другим путем и привлечь галереи, которые страдают от «протекционной» политики, о которой я говорил ранее. Поэтому в этом году в ярмарке участвовали, к примеру, pop/off/art и галерея «Файн Арт».

— В Selection Art участвовали всего девять галерей. Планируете ли вы расширять ярмарку?

— В этом году, несмотря на пессимистичные прогнозы, продажи увеличились в два раза. Главное, что те же самые коллекционеры покупали больше, чем в прошлом, докризисном году. Особым спросом пользовались работы дорогих и известных художников — мы лично продали Маттиаса Кестера за €18 тыс. и Кулика за €8 тыс. Поэтому теперь я могу с уверенностью сказать, что мы хотим расширяться. Знаете, Frieze и вовсе проходит в палатке, пусть и очень большой, а у особняка Муравьева-Апостола есть внутренний двор, где можно развернуться.