Письмо из Венеции: русская невеста в ожидании счастья

Российские инициативы на Венецианской биеннале – это полный и окончательный unconditional love

На открытии Российского павильона на 53-й Венецианской биеннале выступал министр культуры Авдеев. Из вежливости он прочитал свою речь на трех языках — итальянском, почему-то французском и затем русском. Пока он говорил на языке Данте, глаза моих знакомых итальянцев все больше округлялись. Всякий раз, когда министр хотел сказать «русская выставка» (l’esposizione russa), он снова и снова повторял la sposa russa — что вообще-то означает «русская новобрачная».

Итальянцы недоуменно оглядывались в поисках невесты и обнаруживали только Ольгу Свиблову в белом. Министр настаивал. Вся сцена приобретала все более сюрреалистический характер.

На свадьбу меж тем и в самом деле было похоже. Столы ломились от угощения, а гости, как на свадьбах и бывает, в большинстве не имели понятия, кто тут женится. Гости приехали из Москвы на спецэкскурсию в русский павильон (см. об этом здесь), только на месте узнавали, что тут еще есть какая-то большая и совершенно не русская выставка, и не выражали никакого желания идти ее смотреть. Фамилий авторов работ в русском павильоне они часто тоже не знали. Да и зачем? Они были приглашены самим куратором!

В выставке в русском павильоне тоже было что-то невестинское, с оттенком стыдливо-эротического ожидания счастья. Как читатель уже знает, семь проектов были разнесены по разным светелкам, для чего главный зал павильона разгородили на три части вдоль, а подвал (с низким потолком) вместил два проекта. Получились очень узкие коридорчики, в которые натолкано много всего — высокий фонтан из пестрой клеенки; фосфоресцирующая многофигурная роспись; лабиринт из досок с шевелящимися картинами, звонящим телефоном, рисующим автоматом и еще чем-то, чего я не доглядела; стеклянная псевдолюстра; три (ТРИ! знай наших!) Ники Самофракийских в натуральную величину с булькающими внутри нефтью и кровью; целая экспозиция точечно подсвеченных в темноте рисунков, да еще под звуки невнятного рэпа. Поролоновый мотоциклист вылетел на улицу просто потому, что не вместился. (О том, кто автор чего, можно прочитать здесь, а увидеть проекты — на нашем видео). Все проекты были нарядные, тем или иным образом яркие, праздничные. Глядя на этот павильон, приходилось признать, что такая вещь, как «русский вкус», действительно существует — остальные павильоны показали в этом году нечто совершенно другое.

Надо сказать, те из иностранных гостей, кто приехал высматривать новое мясо для своих выставок, проявили интерес к предложенной ярмарке русских невест; кому-то приглянулась одна, кому-то другая. Так проявляют веселый интерес те, кто в семь утра видит на улицах наших городов девушек в мини, черных кружевных чулках и с ожиданием в глазах.

Но те, чье по-настоящему независимое мнение в арт-мире пользуется безграничным уважением, в один голос говорили bombastic, kitsch и Russian horror. У нас это, конечно, никому не докажешь: портреты этих людей не публикуют на последней странице Vogue. Ну и ладно. Все равно все всё знают. Я в этом глубоко убеждена.

* * *

Может показаться, что всё это есть вопрос личного вкуса. Мы с Ольгой Свибловой на открытии поговорили о том, что у меня клаустрофобия в легкой форме, а она, напротив, не выносит открытого пространства. Окей, вкус — святое дело. Но мне бесконечно обидно, что это решение — не знаю, кто за него ответственен, куратор ли или дизайнер Катя Бочавар, — поразительно глухо к архитектуре Российского павильона постройки архитектора Щусева.

Дело в том, что это очень важная для биеннале тема, целое русло мысли, в направлении которого русский павильон даже не двинулся. Каждый из павильонов Джардини — и не у всех стран они есть, нам повезло — представляет собой кусок истории нового времени. У кого-то это полный надежд послевоенный неомодернизм, как у скандинавов, — датчане Элмгрин и Драгсет показали в этом году его мрачную сюрреалистическую изнанку. У американцев — копия с родного дома Джорджа Вашингтона, и каждый год американский художник вступает в новый диалог с ценностями американской Конституции. У немцев павильон — фашистской архитектуры, что уже породило несколько идеологически острых, критических проектов, в том числе и в этом году. Все это невероятно важные и болезненные вещи, и павильоны биеннале всегда их касаются.

Но мы глухи к этому, и это плохой диагноз. Работы в русском павильоне не были поставлены ни в художественный, ни в интеллектуальный контекст (в политический и социальный уж не требую!). Задача куратора, которая состоит в сравнении произведений друг с другом, в остром их сопоставлении, тут не была исполнена, да и постройка стен сделала это невозможным. Вещи просто, как сейчас говорят, размещены на некоей площадке. Их единственный общий контекст — это представление о произведении как о ценном предмете, навевающее смутные ассоциации с магазинами Картье. Основное впечатление от павильона — очень темно, страшно ненароком включить какой-нибудь аларм, и что-то вдали светится.

Так вот куда проползли черви из уже лопнувшего пузыря перегретого рынка! Они даже не в отдельных работах (среди которых были некоторые мне симпатичные), — они в образе мышления, в философии вещи, в отношении к зрителю. В то время как самое интересное искусство наших дней (да, в общем-то, и наши художники, возьмем хоть Ирину Корину!) подвергает сомнению принцип показа, подрывает его изнутри, — в нашем павильоне эта самая репрезентация простодушно использована фактически в рекламных целях. Здесь не было поставлено ни одного вопроса — зато показано много ответов, с наивным убеждением, что чем больше, тем лучше. Любая из работ сильно выиграла бы от драматического сопоставления с чем-нибудь простым, элементарным, чистым — но нет, выставка буквально колотит кулаком по одной и той же клавише…

Чтобы глотнуть свежего воздуха, приходилось идти в напротив стоящий павильон Чехии и Словакии, в котором художник Роман Ондак всего-то навсего посадил внутри павильона те же кусты, что и снаружи, и насыпал тот же гравий. Павильон оказывается хрупкой прекрасной скорлупкой, в которой просто и, не побоюсь этого слова, изящно звучит тема внутреннего и внешнего, вымышленного и реального и так силен мотив созидания мира буквально «из ничего», чему и посвящена биеннале в целом… Очень, очень завидно, потому что непохоже, чтобы русский павильон мог себе в ближайшем будущем позволить такое недостаточно дорогое решение.