Выставка студентов Школы Родченко в «ЕК Артбюро» и рассказ о том, как и зачем она делалась
Видео: Таисия КруговыхМы начинали проект зимой. Говорили в основном о политике. В это время обсуждать что-то еще казалось второстепенным. Но мы всегда спонтанно (и обязательно под финал наших встреч) переходили к разговору об искусстве. После выборов 4 декабря настроение у всех было, мягко говоря, тревожным. Немного паранойи, тотальное сомнение в правильности своих поступков и каждый день плохие новости. Было понятно, к чему все движется, и именно это в сочетании с ежегодным зимним унынием на оптимизм не настраивало. Дурное кино с ожидаемым финалом.
Название для выставки пришло не сразу. Нужно было как-то осознать, чем все-таки мы занимаемся, когда встречаемся и смотрим ролики с
YouTube, в которых ОМОН крутит всех без разбора. Наш куратор, Давид Рифф, придумал концепцию, выходя из своего подъезда на встречу с Родченко (не с Александром, а со школой, с нами).
Название
Show&Tell, а также принцип структуры выставки оказались ключом, который был послан нам в помощь, чтобы оправдать прокрастинацию. В конце концов, Давид не хотел диктаторским способом навязывать тему для выставки «сверху» и поэтому, выбегая из подъезда, придумал
Show&Tell.
По сути, так и было: мы просто делились теми вещами (текстами, фотографиями, видеороликами), которые нас вдохновляли или же, что было чаще, раздражали. Минимум половину времени от каждого занятия мы посвящали этой практике. Алексей Корси приносил игрушечный автомат и рассказывал о насилии. Анна Кабисова показывала переписку в фейсбуке с пропутинским активистом из МГУ, который убеждал ее, что аполитичен. Возмутительных вещей в этом мире предостаточно. Мы занимались тем, что портили друг другу настроение, и, в общем-то, жалеть друг друга было нечего.
С таким началом сделать политическую выставку казалось само собой разумеющимся.
Читать текст полностью
Но 18 мая, кстати, в прекрасную летнюю погоду, в «ЕК Артбюро» открылась выставка Show&Tell, в которой не было ни одной «политической работы или работы, сделанной политически». Если мы, конечно, отбросим идею о том, что «все есть политика».
Этот момент кажется странным, учитывая вышесказанное. Но факт остается фактом.
Правда, еще до открытия, ежедневно, после монтажа, не сговариваясь друг с другом, участники выставки шли на Чистые пруды, а чуть позже — на Кудринскую площадь, и благополучно там встречались.
Слишком много картин войны, документации. Все тонет в спекулятивности. Видимо, есть время, когда нужно быть не художником, а гражданином. Ведь гражданская деятельность отнимает чудовищно много сил и энергии. Жан-Мари Строб в одном из своих интервью говорил: «Факт в том, что невозможно заниматься политикой и одновременно создавать нечто, называемое эстетическими объектами, или произведениями искусства, или фильмами».
Наша точка зрения, видимо, заключалась в том, что это как раз возможно. И в этой возможности и заключается наша свобода и в некоторой степени защита от всего агрессивного, несправедливого. Знание, образование, интеллектуальная среда служат в качестве средств защиты индивидуального существования. Должна быть возможность создавать формальные художественные объекты во время политических потрясений. Можно толковать это симпатией к абсурдным действиям или увидеть в этом принципиальный жест и отказ от говорения о политике с точки зрения художника. На «ОккупайАбай» было очевидно, что художник в качестве художника там не очень нужен. Но никто не отрицает, что он невозможен. Позже, на «Баррикадной», это стало очевидно.
Выставка Show&Tell все же не получилась какой-то особенно формальной или оторванной от жизни. Она получилась демократичной и довольно внятной. Работы были четко артикулированы. Это попытка немного приоткрыть герметичное произведение искусства при помощи авторского комментария. И каждый из художников решал по-своему, как ему говорить и что показывать. В некоторых случаях открывалась «кухня», и автор рассказывал всю историю и хронологию своих мыслей от начала и до конечного результата. В других — это был скорее жест — символическое появление, и выглядело это скорее как отдельная работа, нежели как просто комментарий.
Сама выставка была экспонирована так, что между произведениями возникали рифмы. Одна работа поддерживала другую, не столько придавая ей дополнительный смысл, сколько подчеркивая контекст. С одной стороны «прямая», но стремящаяся к абстракции фотография Сони Татариновой (Beach), а с другой — работа «Репринт» Людмилы Аношенковой, которая, хоть формально и выполнена в медиуме фотографии, но, по сути, является живописью. Точнее, живописью утраченной, расфокусированной. И совсем другой подход к картине — работа Сони Гавриловой «Пейзаж с тремя лошадьми» — представление пейзажа умозрительно, в категориях скорее литературы, нежели живописи. Это насильно собранная из пазлов картина, переходящая почти в скульптуру. В эту линию можно включить и мою видеоработу «Письмо», экспонированную на кухонном столе.
С другой стороны, видео Лены Коптяевой «Поле» — это грустная ирония по поводу рекламной культуры. Мы видим молодую пару. За завтраком они транслируют друг другу сообщения — телефонный спам, где речь идет в основном о скидках и других бесполезных вещах. Лена просила актеров произносить эти глупости так, как будто они признаются друг другу в любви.
Другую рефлексию на тему рекламы демонстрирует Андрей Качалян. Его маленькое кладбище домашних животных («Мой колумбарий») — зрелище довольно трогательное, а с другой стороны, отталкивающее. Что именно происходит со зрителем, смотрящим эту работу, разобраться непросто. Возможно, оттого, что Андрей только ставит нас перед фактом. Можем ли мы не брезгливо смотреть на это зрелище? Должны ли мы думать об одиночестве людей, которые так заботятся о своих питомцах после их гибели? Или взять шире и думать об этом как о культурной травме?
Таисия Круговых, работы которой — это сплошной медиаактивизм, как ни странно, на этот раз показала довольно лиричную работу, связанную с ее отцом. Вся эта история с научными экспериментами и попытками получить Нобелевскую премию рассматривается как еще одна травма в постсоветском контексте. В резонанс с этой работой входит видеоинсталляция Антонины Баевер — уже физическая травма на карте нашей столицы — демонтаж гостиницы «Россия». Пока мы смотрим, как гигантская механическая рука отламывает от «России» куски, мы слышим пространные комментарии о том, что представляет собой наша страна.
Лена Артеменко обращается к болезненной социальной теме — иммиграции. В ее видео «Круглый стол» все переворачивается с ног на голову. Дискурс о внешней политике теперь ведется от лица тех, на кого внешняя политика доселе имела влияние. Но это не главное. В этом видео интересно наблюдать, как люди примеряют на себя необычные для них роли, и как с ними справляются или не справляются.
{-tsr-}Работа Алексея Корси Ball выглядит как формалистское контекстуальное искусство. Большое яйцо, обтянутое кожей, заставляет думать обо всем маскулинном. Этот объект занимает довольно агрессивное положение на выставке, хоть и прибит большим гвоздем. В отличие от других работ Корси, на этот раз объект не сильно мешал вернисажу.
Во многом Show&Tell построена на звуке. Стрекотание, шуршание фоторамок, несомненно, создает общий саундтрек для выставки. Здесь есть возможность разобраться, как речь звучит на расстоянии — и как вблизи. Как голоса превращаются в хор — и как из хора возникает солист. Принцип Давида Риффа — дать слово каждому, а самому от комментария воздержаться. Но с другой стороны, комментарием как раз является сама эта демократичная позиция куратора. Возможно, искусство, которое не нуждается в комментарии, не нуждается и в зрителе. В нашем случае Show&Tell — это потребность в общении.
