Где учиться современному искусству в России

Куда податься молодому существу, если оно решило стать современным художником?

Все художественные учебные заведения в России можно разделить на две категории. Во-первых, среднее и высшее государственное образование, дающее навыки реалистического рисования (например, Суриковский институт) или связанное с прикладным искусством (например, бывшее Строгановское училище). Во-вторых, так называемое «поствысшее образование» — школы, в которых глубоко изучают именно современное искусство, но не обязательно дают формальный диплом. Сейчас основных таких две — Школа Института проблем современного искусства ИПСИ и Московская школа фотографии и мультимедиа имени Родченко, о которых ниже. Качество полученного образования в любом из этих заведений во многом зависит от самого ученика и от ясности поставленной им перед собой цели.

Обучение современному искусству включает в себя элемент самообразования. Кое-где время от времени читают лекции и имеется хорошая библиотека, что, в общем-то, ключевой момент — например, в Институте «Про Арте» в Петербурге. Анатолий Осмоловский читал курс лекций на «Фабрике», но в данный момент не читает. Однако никакие лекции не отменяют практических занятий.

Государственные вузы: ремесло неизвестно для чего

Сразу подчеркну, что, говоря о государственных институтах, я рассматриваю их не с точки зрения возможности работать дальше по полученной профессии (в театре, кино, дизайне, мультипликации и т.д.), но только с той точки зрения, можно ли извлечь из обучения в них что-то полезное тому, кто решил заниматься собственно современным искусством, а не прикладными практиками, — грубо говоря, «попасть на биеннале». Здесь также не рассматриваются учебные заведения, которые по своей идеологии современному искусству противоположны и из которых никогда не выходят кадры, «попадающие на биеннале» (например, Школа акварели Сергея Андрияки, Академия Ильи Глазунова и тому подобные реакционные школы).

Во всех государственных вузах наблюдается приверженность традициям и неадаптированность к современной ситуации. Выпускаются специалисты по промдизайну (в отсутствие промышленности), мастера книжной графики (хотя на книжном рынке теперь предпочтительнее не мастера, а ширпотреб), учат рисовать коммерческие портреты с натуры (хотя среди потребителей такой продукции уже давно стала более популярной техника печати фото на холсте)... Диплом, который выдают по окончании и к которому поступающие стремятся по инерции, не играет почти никакой роли в последующем трудоустройстве. И тем более диплом не убедит куратора, галериста или коллекционера, если нет убедительных произведений. Не говоря уж о зрителе, который может заинтересоваться биографией художника только в том случае, если его работы очень понравились. От армии, кстати сказать, обучение тоже не всегда спасает, в силу отсутствия военных кафедр во многих художественных институтах, и юноши заранее запасаются соответствующими справками о состоянии здоровья. Следует также иметь в виду, что в традиционные художественные вузы поступить очень сложно, требуется хорошая подготовка по классическому рисунку, у многих этот процесс занимает несколько лет, что ставит вопрос об армии особенно остро.

Что традиционное образование реально дает, так это практическое знание (как создать нечто руками) и умение видеть — представление о пропорциях, композиции, цвете. А также знание истории искусств, но только классической, примерно до начала ХХ века. История современного искусства в программе этих учреждений отсутствует. В лучшем случае о нем можно узнать немного в частной беседе с прогрессивным профессором, в худшем — вы услышите, что Кабаков выставлял «говно на подносе», которое искусствоведческому анализу не подлежит.

Школы современного искусства: эксклюзивные знания из первых рук

Второй тип учебного заведения, поствысшее образование, дает знания по истории, теории и практике именно современного искусства. Большой объем новой информации предоставляется за короткий срок, за год или два. И эти знания уникальны — учебников по современному искусству не существует, далеко не все нужные для понимания книги переведены на русский, и важные знания могут быть получены только из первых рук — в мастер-классах философов и историков искусства, российских и западных художников. Возможность близкого диалога с теми, кто делает современное искусство, — прямая противоположность жесткой иерархии в государственных учреждениях, где часто профессор воспринимает успехи ученика как наглое желание влезть «поперед батьки в пекло» и всячески препятствует его продвижению. В государственных вузах будущее неясно, а в школах современного искусства можно познакомиться с теми, кто успешно работает в этой области, получить их поддержку, понять перспективы в целом и подумать о своих собственных. Преподаватели не принадлежат какому-то одному направлению, поэтому из бесед с ними, из совершенно разных точек зрения можно составить более или менее объективную картину дальнейшего развития себя, определиться с «предками» и «противниками». Тут не занимаются старинной борьбой технологий и шутками, как отличить студентов одного факультета от другого («графики читают книгу про себя, живописцы вслух по слогам, а скульпторы мнут книгу в руках не открывая»), а решают серьезную задачу — определить свое место в идеологическом поле. А овладение конкретной техникой не слишком значимо, да и само существование в среде современного искусства поливалентно. ИПСИ ставит своей целью, как сказано на их сайте, «не только подготовку современных художников, но и создание профессиональной художественной среды, способной самостоятельно воспроизводиться и осуществлять художественные проекты», выпуская также критиков и кураторов.

Эта способность студентов ставить перед собой самые разные задачи приводит к способности самоорганизации, которая крайне важна для творческой свободы и независимости от институций. Так, выпускники последних курсов ИПСИ объединились в сквот современного образца и в типографии «Оригинал» создали собственное пространство, бывшее одновременно общей мастерской, дискуссионным клубом и выставочным залом. Кроме бывших соучеников, они привлекли новых молодых художников и смогли взять на себя функцию социализации новых участников художественного процесса, обычно принадлежащую институциям.

В Школе Родченко технологии преподаются, что является большим плюсом, но они также не являются сковывающим моментом. Один из преподавателей, Кирилл Преображенский, исповедует панковскую идеологию do it yourself и считает, что нет фатальных проблем, связанных с техникой. Такого рода проблемы важны для изготовления артефактов, но не для их осмысления. Но тем не менее, будучи практиком, он считает, что о технологиях необходимо иметь представление — методологическое. Именно такой подход к технологиям обеспечивает независимость от них: иметь представление, чтобы не «параноить», что художник не может чего-то сделать.

При всей прогрессивности постдипломных школ современного искусства они не всегда могут быть полноценным и единственным образованием. Базовые общеобразовательные дисциплины тут не преподаются. Таким образом, высшее образование, полученное до такой школы или одновременно с ней, все-таки желательно — не только чтобы компенсировать предметы, исключенные из их концентрированной программы, но и для того, чтобы ученик обладал каким-то опытом фундаментального подхода к изучению жизни, особенным знанием, которое могло бы стать основой его работы в современном искусстве. И не обязательно это должно быть классическое художественное образование — например, образование физика или философа способно породить совершенно оригинальную фигуру в искусстве.

Нужно ли учиться вообще?

Итак, оптимальная программа — последовательное или параллельное обучение в традиционном вузе и школе современного искусства. Без практических навыков сложно воплотить адекватно свои мысли — рассказ об идее может быть захватывающим, а ее воплощение на выставке — жалким. А без умения анализировать сделанное, встраивать свои работы в общую систему невозможно осмысленно продвигаться дальше.

Если просмотреть биографии молодых художников, которые стали заметными фигурами на арт-сцене в 2000-е, то многие из них комбинировали два типа образования, причем одно из них было традиционным художественным (при том что предыдущее поколение — художники 1990-х годов — очень часто вообще нигде не училось, разве что непосредственно у какого-то старшего художника). Можно предположить, что причиной тому послужили требования нарождающегося рынка и необходимость создания качественной «вещи», но, наверное, тому есть более глубокие причины.

Виктор Алимпиев закончил педагогический факультет Художественного училища памяти 1905 года (ныне захиревшее учебное заведение), а потом Институт проблем современного искусства. Он считает, что консерватизм традиционного образования — в чем-то даже положительный момент: «Нельзя раньше определенного возраста какие-то картины показывать, это вредно. Когда детям демонстрируют различные изображения, объединяя их рубриками типа «портрет»: вот Тициан, тогда такие портреты были, а вот Уорхол, тоже портрет, — это удивительно неправильно, это лишает магнетизма как Уорхола, так и Тициана. Нельзя показывать, что мир настолько велик, разнообразен, все существует, как китайские «сто цветов». Сопротивляться поначалу модернизму, находиться в оппозиции — это тоже вдохновляющая вещь. Тем больше впечатление, когда после этого читаешь теорию современного искусства. Нужно сначала уметь построить изысканную вещь и оценить ее, чтобы потом разрушить».

Борис Гройс в своей беседе в рамках виртуальной конференции «Искусство и образование» также говорит о необходимости Академии для современного искусства: «История модернизма — это борьба против школы. Академия нужна пусть даже в негативном смысле — чтобы протестовать против традиции, нужно знать ее. Кроме того, сейчас искусство растворяется в массовой культуре, и образование помогает дистанцироваться от нее. Образование — это историзация, любой феномен она помещает в контекст, что помогает студентам читать любую апологию как критику». Правда, в наших «академиях» отсутствует то, чему Гройс учит своих студентов-художников, — «дискурсивное дзюдо: умение защищать свою работу в насыщенном дискурсивном пространстве, аргументировать в пользу своего произведения». Это преподают только в школах современного искусства, и только через них можно осознать, что Академия — это вообще-то контекст для новых высказываний, а не текст, который нужно выучить и повторять.

Понимание академического образования как контекста может быть иногда получено и внутри традиционного вуза. В Суриковском институте Айдан Салахова в рамках программы борется за классическое мастерство, вне программы — за современное визуальное мышление: «Ребята приходят плохо подготовленные — все время уходит на то, чтобы им на рисунке поправить руки-ноги, на анатомию. На композицию времени почти не остается. Пытаюсь действовать методом запрета. Следующие темы я не считаю композицией: парочка сидит на окне с кошкой, бабушки сидят у церкви, люди сидят в метро. Такие композиции делают с тех пор, как метро существует и люди на окне сидят. Они вынуждены искать новое. Все-таки штампы всплывают, и приходится заниматься психотерапией — выяснять вместе с автором, о чем это на самом деле, с какой внутренней проблемой резонирует всплывшее клише и как проблему решить иначе. Помогает студентам задание выполнить тему их композиции в объемном виде. Как сделать о том же, но без людей? В 3D они невольно начинают думать и, по сути, сами того не зная, делают объект или инсталляцию. Я даю им видеокамеру, они делают видео. Композицию мы выделили в отдельное занятие, они приходят со мной сюда, на «Винзавод», чтобы отделить их психологически от института, чтобы они здесь со мной разговаривали, смотрели выставки; показываю им запасник». То, что делают студенты Айдан по композиции, для других профессоров удивительно, но придраться им не к чему — живопись и рисунок на высшем уровне, а композиция — для системы института несколько факультативный предмет. Беда в том, что Салахова преподает только на первом и втором курсе. Дальнейшее распределение может забросить студента в ретроградную мастерскую, где его начнут переучивать обратно в штампы. Впрочем, Айдан продолжает заботиться о будущем своих студентов вне института — в 2008-м она сделала у себя в галерее выставку работ учеников в рамках молодежной биеннале и этим летом собирается выставить самые удачные композиции вместе с работами «взрослых» художников галереи.

Общение с наставником

Здесь конечно, важно уже не учебное заведение, а личность преподавателя. Кирилл Преображенский говорит, что «научить быть художником невозможно, это можно только инспирировать личной харизмой преподавателя. Даже будучи демократичным персонажем, я сегодня придерживаюсь абсолютно традиционной точки зрения — получить образование можно только от конкретного мастера. В современном искусстве не может быть системы, которой мог бы воспользоваться кто угодно как педагог, знание умирает вместе с преподавателем. Может быть, это делает искусство столь уникальным знанием, в отличие от науки, когда ты можешь иметь дело с фактами. Моя методология сводится к этому — зажечь».

Однажды на своем перформансе — мастер-классе в ИПСИ Александр Меламид радикализировал эту идею, заявив, что искусство — религия, и нужно рукоположение от мастера, каковое и совершил со студентами, причастив каждого зажженной ложечкой абсента — священного напитка модернистов. В этом положении о харизме учителя есть доля правды — меня плохой учитель физики в свое время отвратил от своего предмета (любимого мной до встречи с ним), хотя в нем определенно есть смысл. Что уж говорить об искусстве, в котором практического смысла вовсе нет.

Учитывая это отсутствие универсального знания об искусстве, особенно печально то, что в традиционных институтах часто авторитет преподавателя может быть подорван одним лишь взглядом на его работы — многие профессора преподают десятилетиями только согласно формуле «кто умеет — делает, кто не умеет — учит». И в школах современного искусства особенно радует то, что преподаватели — известные практики или теоретики со своими большими проектами, и они не держатся за место из-за того, что это единственное доказательство их существования на земле, или как за доходное место. А практика приглашать читающих короткие мастер-классы дает студентам различные точки зрения, не позволяя впадать в «религиозное» преклонение перед единственным идеалом.

Общение с мастером может происходить и вне какого-либо образовательного учреждения, это своего рода альтернативное образование, институт «наставничества». Пример непосредственного контакта учителя и ученика можно было видеть на выставке «Яблоки падают одновременно в разных садах» на «Винзаводе» в 2008 году. Там были мастера, которые не претендуют на создание школы и скорее хотели помочь молодым войти в местный контекст — Игорь Макаревич и Елена Елагина, представившие Хаима Сокола и Леонида Сохранского, и Александр Сигутин, показавший Вадима и Ирину Грабковых.

Анатолий Осмоловский представил работы тех, кто посещал его лекции на «Фабрике», но не просто посещал, а вступил с ним в диалог. Авдей Тер-Оганьян, организовавший в свое время «Школу авангардиста» (она все еще существует в какой-то форме, но заданий почти нет), составил определенную программу с конкретными заданиями, которые передавались ученикам в комьюнити в Живом Журнале; там же публиковались и обсуждались работы студентов. Но эта предельно открытая школа — с безграничным количеством студентов (принимали всех) и немедленной «выставкой» в виде публикации в сети без премодерирования — вылилась все-таки в мастерскую из нескольких людей, с которыми было возможно живое общение офлайн. Их работы и были показаны на «Винзаводе». У Тер-Оганьяна и Осмоловского уже и раньше была «Школа современного искусства», которая ныне не существует. Но и ученики той школы отмечают разницу с современными результатами: «…тогда мы верили в то, что художник — самый важный человек в мире, а искусство — самое важное занятие, теперь же все-таки становится ясно, что искусство появляется в связи с излишками средств и времени»; «…тогда общение с учителем увлекало, потому что он сам находился в процессе, и мы вместе с ним, а теперь он только пытается передать свои установки». И ученики нынешних школ не выглядят самостоятельными — на выставке слушателей лекций Осмоловского в Stella Art ауры хватило не всем.

Общение с наставником может быть только обоюдоострым. Без побочных эффектов тут не обходится — у Айдан Салаховой и Ирины Меглинской (которая преподает в Школе Родченко) есть, например, свои галереи, и они, вероятно, хотят поставить на конвейер производство для них новых художников, что для молодых не всегда продуктивно. Но и Авдей Тер-Оганьян говорил, что «ребята как бы статисты, которые помогают мне делать мой проект, но так как я им за это не плачу денег и другой мотивации у них нет, я посвящаю их в свою кухню». Ничего плохого, собственно, в том, чтобы быть поддержанным галереей или быть посвященным в секреты мастера, нет. Важно этим не ограничиваться. {-page-}


СРЕДНЕЕ И ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Московский академический художественный лицей Российской академии художеств (бывший МСХШ им. Н.В. Томского)

Поступление в академический художественный вуз требует серьезной подготовки. В прошлом знаменитая МСХШ таковую давала, но сейчас она переживает не лучшие времена. Кризис образования в целом отразился и на МАХЛ. Для поступления в школу нужно предварительное обучение в детских студиях, которые либо вообще закрываются, либо их покидают талантливые педагоги из-за ничтожных зарплат, и в результате уровень поступающих снижается. От былого сильного преподавательского состава остались немногие альтруисты, но им все сложнее держаться в связи с обстановкой в школе. В Академии художеств витает идея «омолодить преподавательский состав вплоть до уборщицы» — надо надеяться, что этого не случится, так как омолодить его можно только в худшую сторону, в связи с тем же упадком образования и отсутствием новых достойных кадров. Однако на данный момент это все-таки самое достойное, если не сказать единственное, среднее профессиональное образование для художника, и оно может служить основанием для успешной сдачи экзаменов в различные профессиональные вузы — совершенно спокойно, там ведь уровень тоже не прежний.

Есть также Детская художественная школа им. В. Серова, в которой чему-то можно научиться, но это лишь дополнительное образование, три занятия в неделю, в отличие от МАХЛ и ее петербургского аналога — Санкт-Петербургского государственного академического художественного лицея им. Б.В. Иогансона, в которых одновременно изучают общеобразовательные предметы.

Московский государственный академический художественный институт им. В.И. Сурикова, он же «Сурок»

Суровый прессинг соцреалистическими нормами. Можно сказать, что выражение «день сурка» имеет прямое отношение к слову «суриковский». До сих пор на дипломе случается, что москвич представляет холст на тему «Ночное», хотя с трудом можно предположить, что сюжет выпаса лошадей ночью принадлежит к его личным воспоминаниям, а не произвольно взят из реестра дозволенных полвека назад тем. Тому, кто думает о современном искусстве, да и просто склонен думать и экспериментировать в живописи и композиции, придется стать доктором Джекилом и мистером Хайдом — брать то, что нужно, от программы и слушаться профессоров, а то, что хочется, делать вне института. Диалог с преподавателями-традиционалистами невозможен. Вряд ли можно спорить с теми, кто открывает защиту дипломов словами: «В этот торжественный день студенты представили свои работы на наш суд божий…»

Эти мучения можно терпеть, например, ради редких технических знаний: в монументальной мастерской Максимова можно постигнуть технику мозаики, фрески и сграффито; на графическом — старинные печатные техники офорта и литографии. Еще в институте есть мастерская шелкографии, она автономна, но может по договоренности работать со студентами. Кроме всего этого, есть отличный кабинет с анатомическими пособиями, и в мастерских для штудий — женщины за 50, которые служат обнаженными моделями.

Еще светлые моменты: первые два курса под руководством Айдан Салаховой и Сергея Оссовского (до распределения по мастерским) и далее — мастерская Татьяны Назаренко.

Была также мастерская Павла Никонова, которая выпускала художников «сурового стиля». Но этот стиль, созданный советскими живописцами в начале 1960-х, показался институту в 2000-е слишком новаторским. За рисунок студенты Никонова стали получать на просмотрах низкие оценки. Уж больно их результаты не были похожи на довоенные штудии из фонда института. Крамольная попытка Никонова объяснить, что институт не должен пополнять старые фонды поздними аналогами и студенты рисуют не плохо, а по-другому, привела к увольнению Никонова. Впрочем, доля свободы в мастерской, теперь под руководством Альбины Акритас, по-прежнему сохраняется.

Именно из мастерской Никонова, тогда ее руководителем был еще Андронов, выпустился Сергей Шеховцов. И стал заниматься скульптурой. Как можно видеть, обучение на факультете живописи в Суриковском не только не помешало ему перейти к скульптуре и открыть свой материал — поролон, но и помогло: обработка поверхности живописна, взмах ножом равен мазку кисти. Типично «суриковские» дипломные темы при переводе в объем приобрели смысл. «Юноша на лавочке, голуби вокруг» — но можно заглянуть юноше в руки, в которых он держит голубя, и увидеть, что он свернул ему голову — «птице мира», но мира сытого и тупого, юноше ненавистного.

Как ни удивительно, но Елена Ковылина, известная своими перформансами, также отучилась три года в Суриковском институте на факультете живописи (потом, правда, уехала учиться в Германию). Некоторые перформансы Ковылина документирует в виде фресок или на холстах, а не в виде фото или видео, и именно ее образование позволяет ей сделать это убедительно.

В общем, из программы есть что извлечь, но упаси вас господь попасть в недавно созданную мастерскую батальной живописи. Это, можно сказать, филиал глазуновской академии, лаборатория ура-патриотизма.

Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина, он же «Репа»

Здесь хранят традиции XVIII века — и так же, как во времена основания академии, первые три курса занимаются штудиями с натуры, рисунком и живописью, самостоятельная композиция начинается только с 4-го курса. Профессора жалуются, что последние три курса студенты не знают, про что им написать картину — нет былого пафоса. Уже ведь не напишешь ни «Прощание Гектора с Андромахой», ни «Клятву балтийцев». Представители академии считают, что не так уж сложно реформировать систему, написать новые программы — да только к чему это? Студенческие муки последних курсов можно решить очень просто — не затягивать процесс и сократить обучение до трех лет. За это время можно успеть научиться работать в стиле «реализм». Что позволяет успешно существовать в найденной выпускниками нише — их «кормит Китай». Китайцы берут всё: пейзажи, портреты, натюрморты, дивятся широкому мазку. Современное искусство они покупают в Европе и Америке, а единственное, что, по их мнению, стоящего и оригинального производит Россия в искусстве, — это реализм. Китайцев так много, что спрос, кажется, будет всегда. Особенной популярностью пользуются работы под Фешина или Мыльникова, который в советские времена закончил академию и уже сорок лет преподает в ней, выпуская ежегодно своих клонов.

Этот налаженный единый рынок кажется тихой подготовкой к переселению в единое евразийское пространство вроде государства Ордусь из романов Хольма ван Зайчика или из «Дня опричника» Сорокина. К международному современному искусству и даже его рынку это все не имеет ни малейшего отношения.

Из молодых выпускников академии в современном искусстве замечены несколько человек, но никто из них не учился на живописном факультете, работающем на Китай: Виталий Пушницкий и Надежда Анфалова закончили графический факультет, Виктория Илюшкина и Александр Дашевский — факультет теории и истории искусств. Надежда Анфалова смогла не только стать номинантом премии Кандинского, но и продать картину за 37 млн рублей, правда, этот успех затмило наличие знаменитого соавтора — Владимира Путина.

Из «живописцев» (выпускников живописного факультета) проявился Игорь Пестов в хвосте экспозиции премии Кандинского-2008, с его гиперреалистической шеренгой отрубленных свиных голов (у каждой из них на лбу автор написал «это не я») и прочими душераздирающими по стилю и бессмысленными сочетаниями картинки и текста. У автора есть четкая творческая программа, он пишет о себе: «Игорь Пестов ищет новую форму через осознание своей идентичности, принципиально использует реалистическую школу. Зачем выбрасывать в помойку то, во что верил и что любил, в угоду западным тенденциям? Хотелось бы, чтобы наше искусство обрело свой собственный достойный язык. По-моему, надо перестать изображать из себя диссидентов, осознать свою провинциальность, дремучесть и местечковость. Главное, согласиться с этим! Полюбить то, что есть!» Пока программа успешно выполняется — дремучесть и местечковость Игорем явлена.

Итак, если кому-то хочется продолжать учиться рисовать и ближе ехать в Петербург, чем в Москву, то можно поступать в академию — у нее прекрасное общежитие на Васильевском острове, библиотека Академии художеств с дивными старинными фолиантами и традиции петербургской неформальной тусовки. Но иного пути, кроме внедрения на китайский рынок, преподаватели академии не подскажут. Вне академии способов преодолеть ее провинциальность много: можно посещать выставки современного искусства в Русском музее, лекции и мастер-классы в «Про Арте», смотреть западные выставки в интернете, но в любом случае придется учиться самому. См. материал «Где искать современное искусство в Санкт-Петербурге». {-page-}


Московский государственный художественно-промышленный университет им. С.Г. Строганова, или Строгановка


Строгановское училище, в котором раньше, вплоть до конца 90-х, преподавали сильнейшие мастера-соцреалисты (среди них Коржев, Герасимов), ныне стало «университетом», да только с педагогами напряженка. А из выпускников, известных в сфере современного искусства, мало кого можно назвать. Здесь учился Ростан Тавасиев, но, попав под влияние Гоши Острецова, утверждавшего, что творческая свобода невозможна без бунта против наставников, институт бросил. Егор Кошелев без всякого бунта взял свое там, где увидел свое. Жесткий, конструктивный рисунок, условные цвета — фирменные качества отделения монументально-декоративной живописи (МДЖ), самого престижного в Строгановке, он соединил с современной монументалкой — шрифтовыми граффити-тэгами. После окончания стал преподавать в Строгановке — правда, историю искусств, что само по себе достаточно говорит о дефиците педагогов. Кошелев отмечает (как, впрочем, и все, кто может сравнить настоящее художественных институтов с прошлым), что обучение искусству в них становится занятием для благородных девиц. Если раньше на экзаменах выбирали между лучшими и хорошими, то теперь приходится набирать из тех, кто приходит. Причина упадка старого типа образования, скорее всего, в том, что сейчас это перестало быть реальной профессией с последующим трудоустройством.

Кошелев осмыслил свое обучение: смешал стилистику советского монументального, восстановленную имперскую символику и вместо лозунгов молодежный интернетовский «албанский» новояз. Вышла новая монументалка из компонентов жизни автора. Не для госзаказа.

Кроме отделения МДЖ, с которого можно вынести полезные знания, надо отметить отделение скульптуры, которым руководит Александр Бурганов, как опасное для творческой жизни. После его окончания можно лишь стать верным рабом профессора и ассистировать ему при исполнении его заказов. Уйти из этого невозможно, так как в процессе обучения усваиваются только приемы копирования сюрреалистической манеры руководителя. Так что техника отливки в металле так и останется техникой отливки полированных манекенов с золотыми крыльями.

Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А.Л. Штиглица (бывшее Художественное училище им. Мухиной), она же «Муха»

Прогрессивный аналог московской Строгановки, были даже случаи перевода из последней в «Муху». Многие студенты отмечают, что тут свобода. Свобода существует как в возможности «самовыражения — в отличие от «Строганы», которая забивает тебя в узкие проштампованные рамки», так и в неформальном подходе к графику выполнения заданий — «если можешь написать большую картину за несколько часов, никто не будет требовать от тебя, чтобы ты стоял с ней у мольберта месяц». Это сохраняет время для творческой работы, что во многих других местах невозможно — где-то по утрам даже делают перекличку с отметкой в журнале.

Из «Мухи» перспективная молодежь выходит пачками: номинанты премии Кандинского Илья Гапонов и Кирилл Котешов, Ирина Дрозд, Анна Жёлудь, которая в этом году будет в основном проекте Венецианской биеннале, Надя Зубарева, Иван Плющ, Вероника Рудьева-Рязанцева, Вера Светлова. В большинстве случаев они окончили монументальную мастерскую (МДЖ), столь же престижную, как аналогичная в Строгановке. Многие из них уже сотрудничают с самыми известными московскими и петербургскими галереями, что неудивительно, так как большинство из них по полученной профессии тяготеет либо к дизайну и рекламе, либо к пафосу, который тянет за собой монументалка, — а такое как раз подходит коммерческим галереям.

Но все-таки их появление на сцене не может быть объяснено только вузом. Большую роль здесь сыграла их собственная активность и, что немаловажно, как и в случае с типографией «Оригинал», способность к объединению в группу. Недавние выпускники «Мухи» дополняли свое образование посещением лекций в Институте «Про Арте» и пользовались их библиотекой, а также работали и выставлялись вместе в «Сквоте непокоренных».

Официальный сайт у «Мухи» отсутствует, но некоторые любопытные подробности о поступлении и обучении, вроде того, что общежитие для абитуриента стоит 3000 рублей или что есть отсрочка от армии, можно узнать на форумах здесь и здесь. {-page-}

Московский государственный университет печати, или «Полиграф»


В этом университете можно обрести действительно востребованную сейчас профессию и счастливо работать графическим дизайнером. Но можно стать и современным художником — в конце концов, все московские концептуалисты были связаны с искусством книги. Лауреат последней «Инновации» Андрей Кузькин, которого иногда называют «концептуалистом», закончил «Полиграф», но особой зависимости его «концептуализма» от института не наблюдается. Вот что говорит Кузькин: «Я пошел туда, чтобы меня научили зарабатывать деньги. Лекций по современному искусству там нет. Ромер (критик Александр Панов. — OS) прочитал несколько лекций, по пальцам можно пересчитать. Он дошел где-то до конца XIX века и исчез. Система обучения построена на ВХУТЕМАСе, на Фаворском. А Кабаков и Пивоваров говорили, что именно они, а вовсе не советские графики, и есть настоящие ученики Фаворского, с их рассуждениями о белом и пустоте… «Полиграф» был оппозиционным, «левым» — может быть, неадекватное слово, но это все в прошлом. Теперь он оппозиционен всему настоящему. И мир дизайнеров очень закрыт, может быть, еще больше, чем мир современного искусства. Дизайнерская тусовка, особенно шрифтовики, — это своя система конкурсов и биеннале. Им невозможно объяснить, чем ты занимаешься. Они намного «взрослее», чем художники. Но все-таки я получил определенные навыки «манипулятора». Пусть это слово и с неприятным привкусом, но любой дизайнер таков — это человек, который может прогнозировать и просчитывать реакции. Но дизайном я не так уж много занимался — в некоторых из тех моих работ есть нечто мне интересное, что-то большее, чем от тебя хотят. Но потом я слишком хорошо понял, чего от меня хотят, а я не могу быть абсолютно рациональным».

Российская академия театрального искусства (бывший ГИТИС), факультет сценографии

Пожалуй, из всех художественных вузов в Москве именно ГИТИС — идеальное место для нетравматического перехода к занятиям современным искусством. Сценография — сама по себе опыт создания тотальной инсталляции. Основы режиссуры и актерское мастерство — опыт переживания для перформанса, представления себя произведением искусства. Да простят меня те, кто справедливо и резко отделяет перформанс от театра, но художник — не актер и не зритель, он переживает свой опыт игры в театре по-другому. И сценография для художника — не только декорации, удобные для выражения замысла режиссера и действий актеров, но и самоценное «свое» произведение. Нетрадиционные методики обучения рисованию: наив под руководством Натальи Нестеровой, от которого легко перейти к свободе среднестатистической современной живописи, и безумные «структуры» Евгения Вахтангова, каждое занятие приносящего новые открытия и методы (вроде того, что «голова человека состоит из трех яиц»). Свобода в живописи и рисунке компенсируется опытом предельной точности и незыблемой логики на уроках начертательной геометрии — даже шрифт должен быть аккуратно начертан «между ударами сердца». Объем необходимого к прочтению по истории мировой драматургии и истории литературы — около сорока произведений за сессию, что обеспечивает интеллектуальное напряжение. Есть история искусств, которая вместе с историей сценографии ХХ века и факультативными просмотрами знаковых кинофильмов дает достаточно полное представление об истории современного искусства.

Прием на факультет проводится раз в два года. Раньше было две мастерские — Сергея Бархина и Станислава Морозова. Именно у Морозова учились лауреат «Инновации» прошлого года Ирина Корина (правда, потом она еще училась за границей, в Венской академии), художник Ольга Божко и Наталья Зурабова. Его мастерскую можно охарактеризовать как более свободную и современную, в то время как в мастерской Бархина были более консервативные установки — «театр как сон». Но с тех пор как Бархин перестал преподавать, на факультете исчез нужный эмоциональный накал.

Московский архитектурный институт

Теоретически здесь можно научиться чему-то, что может пригодиться в искусстве, но следует иметь в виду три обстоятельства: во-первых, в силу того что профессия считается весьма денежной, в вузе много платных (и блатных) студентов, что создает специфическую атмосферу; во-вторых, приемные экзамены включают в себя сложный экзамен по черчению; и, в-третьих, придется обучиться огромному количеству сложных узкопрофессиональных вещей, которые вряд ли нужны, если не хочешь быть строящим архитектором. Если вас все это не пугает, то нужно сразу ориентироваться на то, чтобы после второго курса пойти учиться в одну из двух мастерских: в мастерскую экспериментального учебного проектирования Евгения Асса (в системе кафедры промышленной архитектуры) или на кафедру дизайна к Александру Ермолаеву. Там, по крайней мере, вы получите знакомство с современной визуальной культурой, а не просто инженерные навыки. Евгений Асс в рамках «круглого стола» «Художественного журнала» рассказал, что специально приглашает философов для бесед с молодыми архитекторами: «Сегодня в абсолютно аморфной культурной ситуации, где плохо различается нужное и ненужное, мощные интеллектуальные инъекции, как дозы сильнодействующих лекарств, оказывают на студентов больше воздействия, нежели манная каша традиционных уроков истории философии. Постепенно добраться до Деррида невозможно, но вместо того чтобы догонять поезд, который от тебя вечно уходит, через шок можно сразу оказаться в нужном вагоне. Поэтому шоковое образование сегодня более эффективно, чем нежное вскармливание». МАРХИ в относительно недавние годы закончили художник и обозреватель OPENSPACE.RU Кирил Асс и известная группа «Обледенение архитекторов». {-page-}



ПОСТВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Курс «Новые художественные стратегии» в Институте проблем современного искусства (ИПСИ)

В народе кратко называется «институт Бакштейна» (И.М. Бакштейн является директором института и одним из его основателей). В 2006 году среди малознакомых с русской арт-сценой людей ходили слухи, что Иосиф Маркович организовал школу современного искусства для подготовки художников к участию в Московской биеннале, что неверно: институт был создан группой художников, историков и теоретиков искусства в 1991 году, а образовательная программа «Новые художественные стратегии» стартовала в 1999 году, задолго до появления Московской биеннале. Такие слухи могли появиться из-за того, что почти все самые яркие молодые художники 2000-х годов прослушали курс в ИПСИ. И то, что они стали участниками крупных российских и зарубежных выставок и биеннале, сотрудничают с ведущими галереями в Росиии и за рубежом — естественное следствие действенной системы обучения. Среди выпускников института — широко известный ныне Виктор Алимпиев, который проходил стажировку в Швеции, Ольга Божко, номинант премии Кандинского Алина Гуткина, Арсений Жиляев, Наталья Зурабова, Наталья Зинцова, Максим Илюхин, Яков Каждан, Елена Ковылина, лауреат «Инновации» Ирина Корина, Таисия Короткова, участник 2-й Московской биеннале Михаил Косолапов, участник русского павильона в Венеции (в составе программы Escape) Антон Литвин, еще один колумнист OPENSPACE.RU Лиза Морозова, номинант Кандинского Георгий Первов, еще одна номинантка Ксения Перетрухина, Александр Погоржельский, Злата Понировская, вошедший в шорт-лист «Инновации» этого года Хаим Сокол, успешная художница галереи «Риджина» Наталья Стручкова, участник 1-й Московской биеннале Ростан Тавасиев, номинант Кандинского Анна Титова, участник всех возможных проектов Илья Трушевский, широко известный Сергей Шеховцов, Стас Шурипа, который сейчас там преподает, и многие другие. (Мы могли забыть какие-то звания, так как почти у каждого они есть.)

До 2000 года школа существовала при поддержке фонда Сороса, сейчас — при содействии «Общества поощрения художеств». Курс «Новые художественные стратегии» представляет собой годичную программу лекций, мастер-классов и семинаров, которые посвящены анализу современной художественной практики и теории; философии, истории современного искусства, устройству интернационального художественного сообщества. Теоретические курсы читают известные философы: Олег Аронсон, Алексей Пензин, Елена Петровская, Михаил Рыклин, Оксана Тимофеева, Кэти Чухров.

Лекции проходят без скидки на возможную неподготовленность студента, ведь сильное интеллектуальное напряжение необходимо. Александр Иванов как-то сказал, что подвиг, подобный прочтению юным Монастырским «Критики чистого разума» Канта, стоило бы совершить каждому современному художнику.

Еще одна составляющая курса — мастер-классы деятелей российского современного искусства и иностранцев. Если в Москве, даже с тайным визитом, появляется кто-то из зарубежных «великих», ИПСИ, как правило, удается заполучить эту персону к себе на мастер-класс.

Кроме того, есть практический мастер-класс художника, который в течение года проводит обсуждение работ студентов и формирует по итогам года выставку. На эту итоговую выставку в качестве зрителей ИПСИ приглашает критиков и галеристов. В первые годы работы института каждый курс вели разные мастера. Алимпиев вспоминает выставку, которую для их курса в галерее «Спайдер & Маус» сделал Олег Кулик: «К работам было одно требование — чтобы это были не плоские работы, не рисунки и не картины, потому что каждая из них стояла на постаменте, спрессованном из снега. Они постепенно таяли, работы падали в грязь — «вот как мы тут живем в России»… Кто-то делал работу, связанную с таянием этого параллелепипеда, а кто-то делал керамическую скульптуру и был готов, что она разобьется. Хороший педагогический урок — ты отдаешь свою работу на заклание, но при этом все устроено так, что ты не можешь просто отмазаться, потому что на эту выставку придут критики и кураторы, то есть нельзя сделать плохую вещь». Во время моего обучения мастер-классы вели Дмитрий Гутов и Владимир Куприянов, последние три года ведет Станислав Шурипа.

Помимо представления студентов российским критикам и кураторам и социализации в отечественном арт-пространстве, институт помогает тем, кто хочет продолжать образование за границей: пишет рекомендательные письма, объясняет, как поступить. Бакштейн рассказал о перспективах зарубежного обучения после ИПСИ: «Миссия института — объяснять принципы, на которых устроена международная художественная сцена, уходить от замкнутости и провинциальности. Мы поддерживаем отношения с нашими коллегами, зарубежными академиями — это Академия искусств «Валанд» в шведском Гетеборге; Государственная школа искусств «Штедель» во Франкфурте-на-Майне, Университет искусств и Королевский колледж искусств в Лондоне. Институт является членом ELIA (Европейская лига художественных институтов). Обучение в ИПСИ может быть учтено как credits в европейских университетах, то есть когда часы, прослушанные здесь, засчитываются там. Сейчас мы на постоянной основе вводим ежегодную стажировку пяти-шести студентов в Швеции, кандидатуры отбираются совместно со шведской стороной. В этом году вместе с Марком Нэшем, профессором из Королевского колледжа в Лондоне, мы планируем возобновить практику совместной летней школы английских, шведских и русских художников на Академической даче в Вышнем Волочке».

Занятия в институте проходят примерно три раза в неделю: два в рабочие дни по вечерам, и одно в выходные в дневное время. Таким образом, есть возможность совмещать обучение с работой или учиться где-то параллельно. В отличие от Школы Родченко, где есть практические занятия, для поступления в ИПСИ желательно иметь какие-то навыки и умения.

Эти навыки оценивают во время вступительного собеседования по портфолио. Также на собеседовании нужно убедительно рассказать о своих планах в искусстве и круге интересов. Собеседование с желающими поступить на 2009/10 учебный год будет проводиться во второй половине октября, записаться на него и узнать о точной дате проведения можно по адресу [email protected].

Школа современной фотографии и мультимедиа им. Родченко

Срок обучения в школе — два года, в этом году будет первый выпуск. Пока школа не дает официального диплома, но обеспечивает как очень хорошую техническую базу (для традиционной фотографии, дигитальной, видео), так и главное — связи и знакомства. Школа находится в системе Московского Дома фотографии, то есть ученики имеют непосредственный доступ к мероприятиям Ольги Свибловой — легко участвуют в конкурсе «Серебряная камера» (и даже получают призы, как это было в этом году), в Фотобиеннале, фестивале «Мода и стиль в фотографии» и т.п. Это не совсем среда современного искусства, но она близка к ней, и перетечь из одной сферы в другую легко, тем более что среди преподавателей есть люди, непосредственно связанные с современным искусством.

Из множества фотошкол Москвы только эта ориентирована не на коммерческую и рекламную фотографию, а на современных художников, работающих с фотографией, видео и новыми медиа. Впрочем, делать что-то другое не запрещено. Развито также направление документальной фотографии, тоже востребованное на международных выставках современного искусства.

Свои группы ведут Владимир Куприянов, Татьяна Либерман (художественная фотография), Ирина Меглинская и Олег Климов (постановочная и документальная фотография), Кирилл Преображенский (видео), Алексей Шульгин (новые медиа). Семинар по современному искусству ведет Екатерина Дёготь, для ведения мастер-классов на семинар приходят известные художники (в этом году Дмитрий Гутов, Сергей Братков и другие); студенты учатся формулировать свои теоретические позиции, задачу своего проекта, без чего в системе contemporary art продвигаться они не смогут. Давид Рифф читает лекции по истории искусства.

Обучение в школе бесплатное и занимает практически все время студента (занятия дневные, почти всю неделю), так что совмещать учебу с другим вузом сложно. Большинство студентов уже где-то отучились (не обязательно в художественном вузе) или учатся на последнем курсе.

Зачисление происходит на основе просмотра портфолио и дальнейшего собеседования. Портфолио должно включать в себя мотивационное письмо и несколько серий фотографий, причем оценивается отнюдь не уровень технических умений (слишком «подкованных» в этом плане как раз не берут, так как их уже нечему учить), а глаз и мозги — умение видеть и думать. Любительское фотографирование отсеивается: для любителей, желающих повысить свой уровень, тут существуют платные курсы. Можно (и желательно) представить также видео и вообще любые творческие (не прикладные) работы, будь то коллаж, эскизы композиций, инсталляций и так далее. Ключевым является собеседование, в ходе которого выясняется, по адресу ли пришел будущий студент. Знакомство с тем, что такое современное искусство, необходимо; человек, который в своих знаниях не продвинулся дальше Сальвадора Дали и никогда не был на «Винзаводе», сюда вряд ли поступит.

Прием портфолио производится с 1 июня по 2 сентября, собеседование для прошедших первый тур — 8—10 сентября. С этого года можно будет поступать сразу на отделение видео и новых медиа.

Читайте вскоре: Где учиться современному искусству в Европе


Другие материалы раздела:
Ярослава Бубнова: «Не могу слышать аргумент “Для России это хороший уровень”», 21.04.2009
Давид Рифф. «Понимание приходит с опытом», 20.04.2009 Вернисажи недели. 20–26 апреля, 20.04.2009