«Галереи представлялись мне наподобие каких-то червей»

Монастырский под маской. Крестовый поход Ревзина против левых. Кабаков, кажется, чем-то разочарован

Имена:  Андрей Ерофеев · Андрей Ковалев · Андрей Монастырский · Гор Чахал · Григорий Ревзин · Денис Мустафин · Илья Кабаков

Фанатам Монастырского
На YouTube.com заработал новый канал, созданный Андреем Монастырским под псевдонимом podjachev. Имеется в виду реально существовавший советский писатель Семен Подъячев, от лица которого Монастырский и выступает в большинстве роликов (история частично разъясняется здесь). Помимо архивных видеозаписей, среди которых, например, акция — посвящение поэту Игорю Холину (1993) или подготовка акции «Библиотека» (1997), здесь есть и совсем свежие материалы, относящиеся к недавно открывшейся в галерее «Е.К.АртБюро» дебютной выставке Германа Титова «Синхронизации». Оба ролика по сути своей — запись очередной акции «Коллективных действий»: на одном из видео Титов во время вернисажа рассуждает о роли грибов «в особо тягостных смысловых пространствах МКШ», а на другом совершает подношение Алексею Крученых на его могиле. Описание акции, а также фотографии с выставки можно посмотреть здесь.

Альтернатива молодежности
Художник Денис Мустафин выступил с инициативой провести мероприятие, альтернативное молодежной биеннале «Стой! Кто идет?». Идею активно поддержала галерея «Жир». Новая биеннале получила название «Пошел! Куда пошел?», сейчас на сайте галереи можно прочесть своеобразный ее манифест. «Если “Стой! Кто идет?” исследует феномен “границы”, — говорится в тексте, — то “Пошёл! Куда пошёл?” попросту не признает границ. Именно поэтому в качестве выставочного пространства выбраны улицы и скверы Москвы… телефонные будки, остановки, памятники, фонтаны, помойки, детские площадки, кладбища, стройки…». Нам симпатична эта инициатива. Если проект альтернативной биеннале осуществится, это будет очередным шагом на пути самоорганизации художников, о котором позволил говорить ряд выставок, прошедших осенью 2009 года в Москве (в дополнение к нестихающей волне «квартирников», о которой мы частично упоминали в предыдущих выпусках).

Что касается в принципе искусства в публичном пространстве, то ему посвящена колонка Андрея Ерофеева в последнем номере «АртХроники». Ерофеев напоминает читателю о «полемической остроте геометрических конструкций, а также и иных первых форм паблик-арта», критический посыл которых в настоящее время действительно практически не считывается. Затем он переходит к рассуждению о социальной функции «неполиткорректного» искусства (в том числе и public-) на примере политического трэша группы «ПГ» — скульптуры милиционера с пробитой топором головой: «...хулиганство в культуре, воплощенное в иллюзорных образах и игровом поведении... сублимирует... острые проявления человеческой натуры. Испытав катарсис перед гротесковым образом “поверженного милиционера”, зритель выходит освобожденным от гнета неприязненных чувств. Он вновь открыт для дружелюбного общения». Вот, оказывается, в чем социальная роль протестного искусства, столь дорогого сердцу Андрея Ерофеева: выпустить пары политического недовольства и развеять их в воздухе…

Ревзин неодобрительно смотрит влево
Из других материалов в этом же номере «АртХроники» — Григорий Ревзин с критикой полевения российского арт-сообщества. Почти достигая уровня любимой колумнистки «АртХроники» и светской львицы Божены Рынской, Ревзин пишет: «Практически речь идет о том, чтобы более или менее глубоко презирать буржуазию, в особенности крупную, художественный рынок и гламуризацию. <…> Если взять выступления лауреатов премии Кандинского или обсуждение церемонии в интернете, прямо диву даешься, как там все радикально. Чисто стилистически в этом повороте художественная общественность являет трогательное единство с интенциями глубоко нехудожественного населения. Последнее тоже гламурных дам полагает выдрами и мерзавками, а Рублевку — гнездом порока, вовсю ненавидит олигархов, считает буржуазию ворами и бандитами, а рынок — темной фантазией покойного Егора Гайдара».

Ревзин полагает, что быть левыми у нас нет никаких оснований; в условиях частного финансирования это значит рубить сук, на котором сидишь: «Мы не Германия и не Голландия, государство у нас совсем сбросило с себя обязанности по поддержанию художественного процесса. <…> Остается предположить, что [российская] художественная интеллигенция порождает левые идеи, полностью наплевав на собственные жизненные реалии…». Такое кажется Ревзину невероятным, и он подозревает низкопоклонство перед Западом. Чтобы продолжать комфортно сидеть на суку, нужно, по его мнению, сформировать правую идею: «Последствия очарования левыми идеями столь ужасающи, что, казалось бы, мы могли бы что-то такое извлечь из этого опыта. Я бы даже сказал, что стоит переместиться в русло правой экономической мысли, и именно это могло бы рассматриваться как наше конкурентное преимущество». Но почему же только экономической? Мы бы с удовольствием почитали что-нибудь правоклерикальное, правошовинистическое и, конечно, правоэстетическое в исполнении господина Ревзина. И вообще мы горячо за, чтобы правые сказали, что они правые.

Еще в «АртХронике»
Андрей Ковалев выступает с анализом новой экспозиции в залах новейших течений Третьяковки. «Экспозиция существенно разряжена, быстрый проход по ней вполне комфортен… Как и было обещано новым руководством галереи, нет ничего такого, что можно трактовать в рамках части 1 статьи 282 УК РФ “Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства”. Конечно, если сильно напрячься, можно кое-что и найти. Например, не исключено, что игра с дорожными знаками Ивана Чуйкова способна возбуждать ненависть к социальной группе работников МВД — с такой формулировкой недавно осудили одного блогера». Вот Ковалев иронизирует, а рядом в «АртХронике» интервью с пресс-секретарем Московской Патриархии Владимиром Вигилянским, который высказывается в поддержку передачи икон на богослужение в храмы, а также снимает с РПЦ всякую ответственность за иск по делу о выставке «Запретное искусство».

Усталость Гора Чахала
Гор Чахал написал теоретический текст, который выражает его позиции религиозного художника настолько ясно, что Чахал со своими взглядами появится также и в новой рубрике OPENSPACE.RU «Где будущее?». Много интересных и пронзительных наблюдений над собой, например: «…для меня, собственно, кроме современного, никакого другого искусства просто не существует. Например, я практически уже не понимаю язык старых мастеров. Для меня он — мертвый язык. Поэтому любую картину Васнецова, Брейгеля или, скажем, Джотто я воспринимаю просто как чудо природы. Удивляюсь и прохожу мимо. Язык их произведений меня почти не трогает». И еще: «По роду деятельности мне приходится довольно часто посещать выставки. И большинство из них, конечно, вызывают у меня упадок сил, усталость или в лучшем случае — безразличие. Хороших художников никогда не было и не будет много. Зато изредка посещение выставки доставляет удивительную радость и дает силы жить дальше и терпеть все плохое, что есть в нашем современном искусстве».

Кабаков о своих музейных иллюзиях
Издатель и редактор журнала «Искусство» Леонид Лернер в своем ЖЖ выкладывает фрагменты речи Ильи Кабакова о кураторах и музеях. «Я их [кураторов] воспринимаю как пассивных людей, — говорит Кабаков. — Это люди как в консерватории. Он имеет слух, слушает этого пианиста, он слышит этого пианиста. …Чем отличается профессионал западный? Он сразу различает то, что ему показывают… Он классификатор. Он не шарахается и не смотрит узко: “Ой, какая птичка вылетела!” У него есть большой птичник, и он знает, что это розовая, хвостатая относится к этому типу, разряду. Он классификатор. Очень хорошо разработан линнеевский принцип. Я все время рассчитывал на этот линнеевский принцип. Я знал, что есть люди, которые владеют этим глазом и обучены этому [быть] директорами этого птичьего стада».

В другом посте Лернера Кабаков произносит лирические пассажи о музеях: «Я представлял в безумно романтическом стиле, что на Западе существуют совершенно стерильные, необыкновенные места, где концентрируется искусство…». «Попасть в створ этого внимания — это то ожидание, та мечта и то последнее искомое, которое пламенно горело в моей голове. Запад представляет собой очередной какой-то рай музейного ранга. То, что там есть какие-то галереи, что там что-то продают, что там какие-то люди — это представлялось мне наподобие каких-то червей, честно говоря, то есть люди, которые грызут то, что уже падает к ним от музейного светящегося острова. Иногда что-то падает, и там, естественно, возникают деньги и так далее, но критерием существует только музейный бескорыстный мир». Возможно, мы ошибаемся, но звучит всё это так, как будто Кабаков так думал раньше, а теперь его иллюзии рассеялись.